Девчонки были не на пленэре, потому что отбывали дежурство по графику. Мальчишки до этого натаскали целое море воды из Волги (для мытья посуды) и из родника (для питья, а также на суп и чай), а юные барышни помогали теперь кухарничать, всё по справедливости. Вместе с ними трудилась добровольная помощница – десятилетняя Ульяна, дочка Посередова. Стоп, а откуда взялось милое дитя? А, всё понятно – вот и отец-художник пробирается через разбросанные вперемешку дрова и утварь с этюдником через плечо.

– Репин, у тебя такое зверское лицо, когда ты с этой бензопилой, – заметил Иван Дмитриевич. – На маньяка похож.

– Может, я он и есть, – усмехнулся Богдан.

Вспомнил: на днях ему привиделся сон: он гонялся по какому-то недостроенному зданию с коридорами-лабиринтами за Алёшкой, хотел его изнасиловать и убить – чтобы больше никому не достался. Сновидение было тягостным и очень достоверным. Очнулся в холодном липком поту; осознал, что всё неправда; вздохнул с облегчением. Кошмар отражал жуткую реальность – как раз перед этим он узнал, что Дарницкий с приятелем в ночь после Дня города что-то вроде того и проделали с его мальчиком. Вряд ли по указке Виктора Львовича – скорее, по собственной скотской инициативе. К счастью, Алёшка выжил. Более того – сдал без троек экзамены, провёл сумасшедший пикет в защиту прав ЛГБТ и теперь носится по лесу, карабкается на высокие сосны, как на корабельные мачты, и хохочет, как пиратский юнга, впервые глотнувший крепкого ямайского рома. (Интересно, почему именно такие ассоциации? Гриновские картинки Алёны тому виной или то, что Алёшка с Тагиром одеты на этот раз в полосатые майки, похожие на тельняшки?..) Узнав, казнил себя за то, что отпустил тогда ребят, не удержал, и радовался, что всё-таки жив Костров, хоть и досталось ему. Помогли добрые люди, спасибо им. Хирург, который зашивал Алёшкины раны, счёл своим долгом сообщить о случившемся Репину. Как преподавателю и куратору группы, в первую очередь. Ну и, наверное, догадывался о его личном интересе к пацану. Того, кто вызвал его, доктор не выдал. Возможно, правильно сделал, заметив, что Богдан ощущает не столько благодарность, сколько ревность и даже ненависть к неизвестному спасителю. Вот странность. Мечтать расправиться с насильниками – нормально. Но этот-то, добрая душа, чем виноват? К тому же, это вполне могла быть сердобольная тётенька. Ага, и позвонила не в «скорую», а именно этому врачу. Тут явно человек «в теме». Или тётенька оказалась родственницей кого-то из «своих». Случайно попала в нужное место в нужный час с телефоном того самого доктора в записной книжке. А что, бывает и такое.

Честное слово, легче было поверить в мифическую «тётеньку», чем признать причастность к спасательной операции Олега. То, что он поздним вечером умчался с фаерщиком, а утром привёз Елену Владимировну из санатория, успев заехать за Верой, ни о чём не говорит. Сущая ерунда для того, кто умеет вязать петли из нитей времени и нанизывать на них сотнями разноцветных бус события. У рыжего какая-то своя игра, и неясно, на пользу она Богдану или во вред. И, несмотря ни на что, Богдан понимал, что Олежка нужен ему.

Да, чёрт побери, оба ему необходимы, и всё тут. Хоть напополам разорвись! Причём, если болезненную страсть к Алёшке можно объяснить банальным влечением к молодому, красивому телу, то одержимость Олегом никак логически и объективно не растолкуешь. Ну – симпатичный, остроумный, в постели хорош – много таких. Что притягивает к нему – его магия? Чушь, мало ли у кого какие таланты. Назойливая забота? Да на такой крючок ловятся семнадцатилетние девушки-сиротки, а не мужики, которым через четыре года полтинник стукнет! Память юности, та короткая встреча в девяносто первом? Да ведь не помнил ни черта, пока не вытряхнул случайно из «Отрочества» Льва Толстого чёрно-белую фотографию. Была она там раньше? или кусок картона с мальчишеской физиономией материализовался в тот момент, когда родилось в его мозгу (и в мамином одновременно) это ложное воспоминание? Возможно, именно так – остро и неуклюже – пыталась втиснуться в его ровную-гладкую биографию альтернативная реальность.

Вспомнил, как Олег поначалу отшучивался: мол, много вас таких в то лето у меня побывало, всех не упомнишь. Но однажды, когда гуляли вдвоём по вечернему Славску и болтали обо всём, вдруг сказал:

– Правда, Богдан, – была у нас с тобой такая ночь. Потом искал тебя по всей столице.

– Что, так понравился? – обрадовался было Репин.

– Не то слово. Убить тебя хотел.

– За что? – растерялся он.

– За всё хорошее, – хмыкнул Локи. – Что ты хочешь от подростка? Обида, злость, ненависть. Ты хоть понял, что сделал тогда? Ты же бросил меня, сука! Для тебя – потрахушки на одну ночь, а у меня это, может, первая любовь была. Ну, не первая, ладно.

– Теперь-то не убьёшь? – с улыбкой спросил Богдан, обнимая Олежку за плечи и прижимая к себе – такого родного, близкого, тёплого.

– Теперь – нет. Но мстить буду.

Местью стал его демонстративный уход. Возможно, это было спланировано заранее. Решил бросить его на пике развития отношений, в один из самых счастливых дней, да? Богдан вспомнил, как ради Олега терпел массовые увеселения, давился фаст-фудом, мечтал быстрее оказаться дома… Ладно, хорошая месть, всё в порядке, получил по заслугам, сам виноват. Теперь понял, раскаялся, пора бы коварному Локи и вернуться. Но он в Аргентине. Олег в Аргентине, в Аргентине Олег, и на сообщения не отвечает, и даже по скайпу не звонит, зараза такая.

Не судьба, говоришь? Ну, посмотрим. Может быть, странная редактура прошлого – это и есть попытка Олега поспорить с судьбой, насильственно втиснуться в жизнь Богдана, где не было для него места прежде, а вот теперь вроде бы появилось.

Вроде бы.

А как же Алёшка?

И эта Алёна ещё. Вот ведь – взялась откуда-то на его голову. Точнее… ну, не на голову совсем. Неплохая девчонка, жалко отпускать, только… что с ней делать? Дружить. Как в детском саду: гулять за ручку, смешить, удивлять, хвалить за её картинки. Так ей не это нужно. Сбежит, как сбежала когда-то Алька. Они чем-то похожи, кстати. Даже имена созвучны: Алина, Алёна. Алёшка, Олег.

Долго держались молочно-белые сумерки, а ближе к полуночи резко сгустилась тьма. По лиловому небу ветер погнал длинные серые облака, не забывая трепать, как распущенные волосы девчонок, макушки деревьев. Дым от костра то рвался в небо, то начинал стлаться по земле, притворяясь утренним туманом. Никто ему не верил, до утра далеко ещё. Сосновые чурбаки горели медленно и ровно.

За ужином, состоявшим из зажаренных на решётке кусков курицы, чудом не сгоревшей картошки и салата из помидоров, огурцов и большого количества разнообразной огородной зелени, взрослые, сгрудившись над столом, разлили по пластиковым стаканчикам привезённую Посередовым водку. Студенты, взяв миски с едой и рассевшись у костра на пенках и пледах, тоже пили в своём кругу какой-то алкоголь. Преподы на это смотрели сквозь пальцы: одним «деткам» восемнадцать уже, другим – почти; разумные, самостоятельные, и всё равно считай под присмотром – далеко не убегут, глубоко не заплывут, пусть. Кстати, к реке молодёжь и не торопилась. Купаться в Волге, разогревшись спиртным, отправились Фёдор и Ольга Георгиевна. Вежливо послушав Зильберштерна, который, утрированно грассируя, рассказывал анекдоты про «Абггама и Саггочку», молодые преподавательницы сбежали к студенческому костру, где звенела, переходя из рук в руки, гитара и звучал дружный гогот над шуточками, которые выкрикивал время от времени Алёшка.

В итоге Богдан сделал пару шагов в сторону и, чувствуя себя весьма неловко, присел на пенку рядом с ребятами. Ему тут же кто-то вложил в руку пластиковый стаканчик с тепловатым от костра высокоградусным пойлом и ломтик круто посолённого помидора на закуску. От яркого пламени перед глазами замелькали зелёные пятна. Он не видел гитаристов, но по голосу и по песням легко угадывал, кто солирует на этот раз. Хрипловатое с подвыванием повествование о том, как «рыбачил апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде», – это Вася с третьего курса; чуть-чуть ломающийся, но вполне детский, как из хора мальчиков-зайчиков, голосок, распевающий об алюминиевых огурцах на брезентовом поле, – Сенечка Синицын. А вот довольно низкий, тихий и словно бархатистый вокал был в новинку. Не поймёшь сразу, мужской или женский. Песня, правда, была явно девичья – из репертуара «Белой гвардии», не знал бы об этой группе, если бы в «Якорном поле» её альбом не крутили время от времени.