– Мне уже подрезали, – захохотал Алёшка. – В раннем детстве. Не помогло.
– Ты о чём вообще, мелкий извращуга? Я про длинный болтливый твой язык говорила.
Мальчишка заржал ещё громче, и Алёна, выдернув подушку у него из-под задницы, опустила мягкий валик ему на голову:
– Тиш-ше! Соседей разбудишь.
– Ну их! Баба Люба глуховата, потому и спит крепко. А остальных не жалко.
Убаюкала его, как Стёпку, нашёптывая на ухо слащавую рифмованную чушь. Сама почти не спала. Ранним утром после манипуляций с влажными салфетками над коммунальным унитазом (в грязную ванну лезть не решилась) тихо выскользнула в подъезд, где столкнулась со смущённым и растрёпанным Тигрой. Шепнула:
– Иди быстрей к своему чуду белобрысому. Ждёт.
========== 23. Богдан Репин ==========
Ждёт… Всегда он чего-то ждёт. От жизни и вообще… Как так можно в солидные сорок шесть?
Сверстники давно взвалили себе на согбенные спины и волокут через годы тяжкий груз: постылую, но для чего-то им необходимую семью; неинтересную, но денежную работу. Ничего не ждут, ни на что не надеются, ни о каком чуде не мечтают – всё сами, сами. Карабкаются по карьерным ступенькам. Словно фишки в игре, меняют метки своего благополучия – квартиры, машины, ноутбуки и сотовые телефоны. Удивляются, когда Богдан говорит им, что у него нет телевизора, что он не собирается покупать автомобиль, дачу. Недоумевают, когда вместо ответа на их: «Почему?» произносит своё: «А зачем?»
Впрочем, если бы мама попросила садовый участок – приобрёл бы, не раздумывая. Но она не стремилась копаться в земле; даже фиалки в горшке, подаренные кем-то из знакомых, подчас забывала поливать.
Ждёт он, ждёт – сам не знает, каких подарков от жизни. На работе – каверзных ребячьих вопросов, на которые интересно было бы ответить. После каждой публикации – откликов, пусть негативных – жаркие споры в сети приятно щекочут нервы. В поездках – новых встреч, необычных впечатлений. Всегда получает, что хочет. Всегда этого мало. Всегда сразу же начинает желать большего. Надеяться, мечтать. Ничего такого особого для этого не делать. Не суетиться. Ждать. Само придёт.
Обычно приходит, куда деваться. Уходит так же легко, выскальзывает из рук, не пытающихся удержать. Деньги тратятся на какую-то ерунду, награды и почётные звания достаются другим, люди… с людьми то же самое, черт побери!
Не в творческой работе тут дело. И не в сексуальной ориентации – уж точно не в ней.
От похода Богдан ждал – сам не знал, чего. Привычное, казалось бы, дело: составить списки, заказать транспорт, договориться с руководством стадиона о прокате палаток-спальников-пенок, сходить с компанией незамужних преподавательниц училища и художественной школы в «Ашан» за тушёнками-сгущёнками… Каждый год этим занимался, кроме него – некому: у всех семьи-дети, тёщи-огороды. Каждый год… А вот на этот раз как-то по-иному всё воспринималось: и сгущёнка, и прокат, и автобус. Очень нервным казалось ожидание. Было тревожно и сладко. Отчего? Сам не знал.
Знал. Старался не думать. Тщательно скрываемое выплывало из подсознания безумными снами – влажными и горячечными.
Алёшка ещё в начале июня подошёл к нему за подписью в зачётке, уронил ручку, нагнулся за ней. Рубашка поползла вверх, джинсы – вниз, открылась широкая полоса белой кожи пониже спины и та самая татуировка – маленький ящер, или дракон, или дух огня – саламандра, не поймёшь. Пока преподаватель тихо сходил с ума, студент деловито подал ручку и спросил:
– Богдан Валерьевич, а вы с нами в поход идёте?
– Иду… Еду, то есть, – промямлил он. – А почему ты спрашиваешь?
– Ну, мало ли… вот, на форуме вас не было.
– Не смог. Видишь ли, была очень важная поездка за границу, а потом мама слегла с инфарктом, – зачем-то заоправдывался Богдан.
– Знаю, – кивнул Алёшка.
Знает он! Откуда, интересно, такая осведомлённость?
– Если ничего не случится, – сказал Богдан, – я поеду с вами.
– Пообещайте, – потребовал Алёшка.
– Хорошо, – кивнул Богдан. – Только ты тоже мне пообещай кое-что.
– Всё, что пожелаете, – нахально улыбнулся Костров и невзначай (возможно, и нарочно) придвинулся к нему поближе, ещё чуть-чуть – и усядется на колени.
«Что пожелаете», надо же! Знал бы он, чего на самом деле хочет Богдан Валерьевич… Впрочем, Алёшка знает. Все, что происходило в машине тогда, в День города, было более чем… В его утомлённом мозгу замелькали пошлые картинки. Он мысленно встряхнулся, заставил себя быть взрослым и благоразумным.
– Обещай, что то, что было в машине, не повторится.
– А что было-то? – невинно захлопал ресницами Алёшка. – Ничего же и не было.
– Костров! – рявкнул Богдан.
– Ладно, обещаю, – нехотя протянул студент. И попросил. – Богдан Валерьевич, поцелуйте меня, пожалуйста. Пока никто не видит.
– Ни в коем случае, – сердито сказал он. – Иди, Костров, иди. Не мешай работать.
Придумал тоже! Заманчивая перспектива. Но Богдан понимал: поцелуем дело не ограничится, он не выдержит и разложит мальчишку прямо здесь, на парте в кабинете истории искусств. И не факт, что сообразит запереть дверь.
– Уходи, Костров, я приказываю! – рыкнул он.
Алёшка испуганно и понятливо кивнул, схватил зачётку, выскочил за дверь. Ах, вот какое обращение мы понимаем! Ну-ну. Стоило, вообще-то, раньше догадаться. Выдрессировали пацана, сволочи!
В походе Алёшка был прежним – весёлым и хулиганистым большим ребёнком, любо-дорого посмотреть. Дразнил Южакова, кидался в девочек сосновыми шишками, выпрашивал у Ольги Георгиевны «хоть две ложечки» сгущёнки перед обедом, уверяя, что его аппетит от сладкого не пострадает, и он готов поспорить, что съест двойную порцию супа. И ведь поспорил, и (всё по-честному!) получил выигрыш – ещё одну банку белой тягучей сладости, которую поделил по-братски с Климом и Тагиром. Кстати, под шумок стянул в личное пользование пластиковый пакет кетчупа и припрятал в палатке. Богдан любовался парнем издали и вспоминал его другим: то развратно облизывающимся, выпрашивающим поцелуй, то неожиданно послушным в ответ на жёсткое: «Я приказываю». Или бледным и серьёзным, с выступившей на лбу испариной, с закушенной губой и побелевшими костяшками пальцев, сжимающих бумажный радужный флаг – на видео в ютубе. Рядом с ним Тагир, угрюмый и решительный, с плакатом о равенстве. Их странная акция на ступеньках мэрии. Зачем они это сделали? Чего здесь больше – искреннего протеста против социальной несправедливости? эпатажа? личной обиды? Такие мальчики делали революцию. В семнадцатом. Тысяча девятьсот. И сейчас сделают, дай им волю. Отчаянные и безжалостные. Эх, зря вы, ни разу не уважаемый Виктор Львович, попытались превратить ясноглазого мальчишку в покорного раба. Из озлобленных невольников, знаете ли, самые жестокие бунтовщики получаются.
– Богдан Валерьевич, принесите нам дерево! – громкий крик физкультурницы Ольги Георгиевны оторвал его от размышлений. Ну, и хорошо.
Он поднялся с пледа, расстеленного у входа в его собственную (Яшину!) палатку, которую установил в стороне от основного лагеря, и отправился на заготовку дров. Приволок сухой сосновый ствол, отобрал у Фёдора бензопилу и нарезал коротких толстых чурбаков для ночного костра. Потом взялся за молоток и гвозди, отремонтировал и укрепил сколоченные ещё в прошлом году стол и скамейки вокруг него. Тяжёлый физический труд разгонял дурные мысли и сбивал сексуальное напряжение.
Место для палаточного лагеря было выбрано несколько лет назад и оставалось неизменным. Неподалёку располагались и те самые «Алые паруса», где в начале мая проводили форум, а в первые две недели июня дизайнеры со второго и третьего (теперь уже третьего и четвёртого) курсов расписывали стены морскими сюжетами по эскизам Алёны Задорожных.
Алёна, Алёна!.. Вот зачем ты, глупая женщина, устроила это дикое представление? Будто без тебя проблем мало…
В «Алых парусах» началась первая смена, студенты с утра пораньше с разрешения начальника лагеря сходили туда полюбоваться на дело рук своих (и показать красотищу тем, кто в работе не участвовал), а заодно забрать огромную корзину столовских пирожков с курагой. Варить суп с рыбными консервами и макароны-ракушки на второе предпочли самостоятельно – в пятнадцатилитровых котлах, на костре, с дымком. Правда, заниматься костром и готовкой пришлось в основном троим: физкультурнице Ольге Георгиевне, прикладнику из школы-художки Фёдору Юрьевичу и историку Богдану Валерьевичу. Студенты и молодые педагоги под руководством Зильберштерна и Ольгиной сестры Алисы проводили практически всё светлое время суток за набросками и этюдами в лесу и на берегу Волги. В общем-то, пленэр и был основной целью этого необязательного для учащихся, но любимого многими из них продолжения летней практики. Не все студенты соглашались на такой вид досуга, кое-кто считал, что лучше сидеть дома за компьютером. Но никто никого не заставлял ехать, потому и недовольных не было. В этом году не появился Никита Ливанов. Сказали: отправился с родителями на испанские пляжи. Кажется, ребята не были этим расстроены. Даже Настенька Корзун не выглядела опечаленной. В данный момент она очаровательно хихикала, вместе с подружками оборачивая фольгой картофелины, подготовленные для запекания в золе. Обычно Ольга Георгиевна заранее проделывала над клубнями какие-то манипуляции, после которых печёная картошка становилась рассыпчатой, благоухающей ароматами чеснока и растительного масла. Однако иногда клубни превращались в круглые угольки – известно, что раз на раз не приходится.
