Если.

Может ведь и не захотеть.

Отправился снова в душ, второй раз за утро. Открыл форточки во всех комнатах и на кухне, выбросил коньячную бутылку. Сел за компьютер, избегая соцсетей, чтобы не залипнуть в очередной раз на фотки своих студентов. Пролистал новости: Путин, Украина, Сирия. Инфляции нет, но цены растут. «Денег нет, но вы держитесь», ничего нового. Сплетни об актёрах, неинтересно. Выставка авангарда в Питере – вот это надо отметить и позже прочесть повнимательней. А в области что? Строятся спорткомплексы в маленьких городах, продолжаются протесты против ввоза московского мусора. Среди информации о культуре – пара любопытных вернисажей и запоздалый отчёт о той самой конференции в Вершининском.

А это что? Интервью с Верой Тропининой по поводу готовящегося открытия дома-музея. Ух ты! Готовящегося… Там же не готово ничего. Торопится Верочка. Спешит и смешит своей спешкой добрых людей. Его хотя бы упомянула? Или она у нас всё сама-сама-сама? Вдова художника… Пролистнул вниз, к последним вопросам. А, есть. Благодарит за содействие искусствоведа Богдана Репина. Могла бы и потеплей высказаться, хотя бы другом покойного мужа назвать.

Или не заслужил такой чести?

Сучка.

Заскрежетал ключ в замке. Или послышалось? Практически сразу взвизгнул дверной звонок. Кого черти несут? Когда провожал Алёну, машинально заблокировал замок изнутри, вот ключ и не проворачивался. Отпер, впустил назойливого гостя. Вера! Легка на помине. Скинула в прихожей туфли, по-хозяйски прошагала с гостиную. С мамиными вещами в руках. Оставила их на полу, вернулась в прихожую и принялась расстёгивать плащ, снимать с шеи в три ряда накрученный шёлковый шарф.

Мама вошла следом – с улыбкой на лице, с небольшой сумкой в руках.

– Как так? Мам, я же только собирался.

– Так нас Олежек захватил.

Вот как. Олежек, значит. Словно родного. Усыновила, можно сказать, гадёныша. Пригрела змеюку.

– Богдан, какие тапки можно взять? – потребовала к себе внимания Вера.

– Без разницы.

– Звала его чаю попить, – продолжила мама, – а он отказался. Сынок, вы с ним поссорились, что ли?

– Мам, Олег уезжает в командировку, за границу, – выдал заранее придуманную версию Богдан. – Дел много у человека, некогда ему с тобой чаи распивать.

– Да знаю я про заграницу, – сказала мать. – Ты, Богдан, вот что. Одну вещь мне пообещай, пожалуйста. При Верочке, при свидетеле прошу.

– Что угодно готов сделать, мама, лишь бы ты была счастлива, – проговорил Богдан. Вера на заднем плане скептически хмыкнула. Не верит в его искренность – так, значит?

– Пообещай, Богдан, что ты продашь квартиру и уедешь… куда угодно из этой страны.

– Мама, что ты говоришь!

– Молчи, сын! Я завещание переписала, всё будет твоё, когда я… когда меня не станет. Светочка согласна, ей не надо ничего.

– Мам, ну, такие вопросы в прихожей не решаются. Давай потом об этом поговорим. И вообще… Ты же у нас бодрячком, мы ещё твой юбилей отпразднуем. Столетний.

– Елена Владимировна, действительно, что вы такое выдумываете, – защебетала Вера. – Вы всех нас ещё переживёте.

– Вот уж это – ни в коем разе, – жёстко припечатала мать. – Не дело – детям вперёд родителей уходить. Не хочу, чтобы его, как Яшу, замучили и убили изверги.

– Кто же про такое думает, – пробормотала, отстранившись от неё, Вера. Словно оправдывалась перед матерью Богдана. А ведь помнил, как набрасывалась на него с проклятиями после гибели Яши, как выкрикивала в сердцах, что желает ему той же участи.

За разговором мама, как оказалось, успела и сумки разобрать, и отнести на кухню, разложить по тарелкам и вазочкам какие-то сладости вдобавок к остаткам вчерашнего пиршества. Богдану осталось только нажать кнопку электрического чайника.

– Откуда вся эта роскошь? – поинтересовался он.

– Презент твоей рыжей пассии, – хмыкнула Вера. – Прямо Дед Мороз в майский день, впихнул нам полный мешок всякого дерьма… Ох, извините, Елена Владимировна.

– Верочка, ты не права, – покачала седой головой мать. – Конфеты вкусные, и Олежек – достойный молодой человек.

– Вы, Елена Владимировна, так говорите, будто собрались Богдана замуж за него выдавать, – хихикнула Вера, разворачивая очередной шоколадный батончик.

– А хотя бы и так.

– Вы же взрослая мудрая женщина, как вы можете…

– Мудрая и есть. Я же, Богдаша, – обратилась она к сыну, – про тебя всё с твоих школьных лет знала. Думаешь, не замечала, как вы с Мишкой своим у меня в библиотеке по углам жмётесь?

– Не было такого! – вспыхнул Богдан.

Подумал: бестолочь, примеривался лезвием к венам, лёжа в горячей ванне, когда Мишку увозили в Израиль. Мать вернулась тогда с работы раньше, как чувствовала. А ведь можно было с ней просто поговорить. Раз она догадалась уже задолго до того, как всё всерьёз закрутилось… Потом-то рассказал, конечно, – утешала, как могла. И разруливала его ссоры со Светкой, которая считала, что братец-гей переманивает её поклонников на свою голубую сторону. Впрочем, два раза так и было, не отрицал. В молодости был глупый и жестокий. Повзрослел, поумнел, ничего не поменялось. Почти. Мама терпела его выходки, жалела, не осуждала. Конечно, не всё ей рассказывал – выдавал какие-то щадящие версии, о многом умалчивал.

История о первой встрече с Олегом (той, что была в студенческие годы) звучала из его уст для мамы без грубых подробностей, романтично и печально. Такая грустная сказка о мальчике, который остался один в свой день рождения.

Но ведь так на самом деле и было. Разве нет?

Про свои желания и намерения насчёт Алёшки и Тагира не расскажет ей никогда.

Стыдно до ужаса.

– Что за идея насчёт буклета? – вдруг спросила Вера.

– Олег сказал?

– Он. Ты хотел втайне от меня это дело провернуть?

– Вера, я собирался рассказать, когда будут какие-то намётки хотя бы. Пока ничего нет, но мой дизайнер над этим работает.

– Хватай своего дизайнера в охапку и тащи его в Фёдоровское. Пусть чай пьёт, смотрит вокруг и вдохновляется.

– Её.

– Что?

– Её, а не его. Дизайнер – девушка. Точнее, молодая женщина, лет тридцати.

– Да? – растерянно проговорила Вера.

Она-то, наверное, себе уже та-акого навоображала… Богдан подумал, а не сказать ли ей про Олежкину интрижку с фаерщиком. Сразу же решил, что при маме не надо, считает рыжего идеальным – пусть. Он и впрямь идеален, чёрт побери…

– Непременно, Вера, на днях дизайнерку к тебе отправлю и сам подъеду. Надо делать что-то, музей не трава, сам не вырастет.

– И то правда.

========== 21. Алёшка Костров ==========

– И то правда, – услышал Алёшка сквозь сон высокий, чуть скрипучий голос – не то мужской, не то женский, не разберёшь. – Ты, Тагир, молодец, всё у тебя под контролем: чужих в дом не пускаешь и даже курицу сварил, а не сжёг.

– Я ещё и картошки начистил, уже жарится, – похвалился Тигра перед незнакомцем.

– Прекрасно! А то я собирался еду из ресторана заказать. Значит, не надо?

– Не, дорого же. Вы и так на нас потратились. Одному врачу сколько заплатили.

Какому врачу? Что вообще происходит? Алёшка открыл глаза и понял, что он дома, – в их с Тигрой съёмной комнате. А по ощущениям было непохоже: постельное бельё не то новое, из упаковки, не то накрахмаленное, как в гостинице; одеяло пушистое и невесомое; подушка, кажется, тоже не своя. Тигра сидел на подоконнике, рядом с ним стоял… погодите-ка… тот рыжий, что был с Богданом в клубе. Да, ещё Сабина видела его в «Якорном поле», а сам Алёшка – во сне. Ему-то что здесь нужно, для чего он трётся около Тигры? И что произошло вообще? почему снова ломит всё тело?

– Проснулся, герой? – спросил рыжий. И тут же оказался рядом с Алёшкой, присел на край постели. Наклонился, дотронулся губами до его лба, щекотнув длинными кудрями щёку и шею. Было приятно, но именно это его и испугало отчего-то. Дёрнулся, отстранился. Каждое движение отзывалось болью.