– Есть только один способ это узнать. – Он снова протянул ей сочный ломтик, и на этот раз она открыла рот.

И в следующее мгновение лакомство оказалось у нее между губами – скользкое, влажное и сладкое. Она осторожно прожевала его и проглотила, а он тем временем отрезал еще кусочек, но на этот раз не стал подносить к губам, а, наоборот, держал подальше.

Она потянулась, чтобы взять его с ножа, но он предупредил:

– Осторожно.

Ломтик соскользнул с лезвия, но только она хотела его съесть, как услышала:

– Разве вы не хотите поделиться?

Она замерла, кусочек персика так и остался у нее между губ, когда взгляды их встретились и она поняла, чего он хочет. Тут же ощутив какое-то странное томление внизу живота, ужасно смущаясь, она осторожно поднесла ломтик к его рту.

Стюарт взял его губами из ее рук и тут же отрезал очередной кусочек. На этот раз его пальцы задержались у ее рта чуть дольше, и сердце Эди сначала остановилось, потом пустилось вскачь.

С легкой улыбкой он наблюдал за ней, и она почувствовала необходимость что-то сказать, дабы нарушить тягостное молчание.

– Подобное ощущение я испытала, когда, будучи девочкой, впервые встала на лед на коньках.

Его брови сошлись, придавая лицу то забавное лукавое выражение, которое запомнилось ей по той ночи в Хандфорд-Хаусе.

– А что тут похожего? – удивился Стюарт и протянул ей очередной ломтик персика.

Слизнув его с ножа, Эди ответила:

– Я чувствую себя точно так же.

– Да? И как же вы себя чувствуете?

– Нервничаю. Чувствую волнение. Возбуждение. – Она помолчала, подбирая верное слово. – И счастье.

Было видно, что ее слова обрадовали его: лицо осветила улыбка, и он воскликнул:

– Но ведь это же чудесно!

– А еще, – добавила Эди, протягивая ему кусочек персика, – это рождает во мне такое чувство, будто я падаю и мне больно.

– Я не позволю вам упасть. – Захватив губами кусочек персика вместе с кончиками ее пальцев, он втянул их в рот.

Удовольствие, томительное и сладостное, растекалось по ее жилам, обдавая все тело темной горячей волной. Ощущение было настолько острым, что она вскрикнула в шоке и, отпрянув, вскочила на ноги, опрокинув стул.

Он тут же встал, отложил нож и персик.

– Эди…

– Уже поздно! – остановила его она, отчаянно проклиная игру, которую он затеял, и себя – за любопытство: очень хотелось узнать, что может быть эротичного во фруктах.

– Моя газель снова убегает, – пробормотал со вздохом Стюарт. – Эди, скажите: что случилось?

– Ничего, – солгала она, пытаясь успокоиться, хотя все ее чувства пришли в смятение.

– У вас руки дрожат…

– Да? – Она отвернулась в поисках салфетки. – Господи!

– Я не хотел испугать вас или обидеть.

– Вы не испугали. – Она была в панике, но вовсе не из-за него: никогда не думала, что способна такое почувствовать.

– Прошу прощения, что веду себя как испуганный кролик. Это просто потому… что я не… не привыкла, чтобы ко мне прикасались, а тем более целовали руки. – Но конечно же, она слукавила: дело было не в этом.

– Но ведь я уже прикасался к вам, вчера…

Да, его губы прижимались к ее ладони, как печать. Не глядя на него, она опустила уголок салфетки в чашу с водой и вытерла сок от персика с подбородка и пальцев, будто пытаясь навсегда стереть память о его прикосновениях.

– Это удивило меня, только и всего. Я не ожидала…

Она замолчала, и он спросил:

– Чего? Не ожидали, что это может так возбудить вас?

Эди пребывала в полной растерянности, судорожно сжимая салфетку.

– Нет… но вы наверняка знали, что такое возможно.

– Эди, этому чувству есть название – «желание», и в нем нет ничего плохого.

Так это было желание? Она не стала уточнять, а поспешила попрощаться:

– Извините. Уже поздно. Думаю, мы закончим нашу партию в шахматы в другой раз. Я иду спать.

– Конечно, – согласился Стюарт и потянулся за своей тростью. – Я провожу.

– Нет, пожалуйста, не утруждайте себя.

– В этом нет ничего затруднительного. И потом, ваша спальня не в другом конце дома: наши комнаты рядом. И вы правы: уже поздно, пора в постель.

Они остановились перед закрытой дверью, и он потянулся, чтобы открыть ее, но сделал паузу, положив ладонь на дверную ручку, и прошептал:

– Уже действительно поздно, так что ничего странного, если мальчик-коридорный заснул на своем посту. Посмотрим?

Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул, затем повернулся к ней и, кивнув, разочарованно прошептал:

– Так и есть, герцогиня. Такое разгильдяйство среди слуг непозволительно. Уэлсли вышел бы из себя, если бы узнал.

Это его пристрастие пошутить она начала понимать и ценить. Стоило ей разволноваться или смутиться, и он сразу же превращал все в шутку или начинал ее дразнить. Это действовало успокаивающе, она не могла не признать, и сейчас всю ее неловкость как рукой сняло.

– Что ж, не скажем Уэлсли, – шепнула она в ответ. – Бедный мальчишка устал: уже за полночь.

– Насплетничать Уэлсли? Ну уж нет! Он и так слишком высокого мнения о себе. Но мы не можем не разбудить коридорного, иначе утром его, спящего, обнаружит горничная и уж точно донесет дворецкому. – И Стюарт нарочито громко хлопнул дверью.

Мальчик, дежуривший в коридоре, тут же вскочил со стула, растерянно оглядываясь и моргая спросонья.

– Ваша светлость…

Сжав губы, чтобы не рассмеяться и не смутить слугу, Эди отвернулась, наклонила голову и прошла мимо него, даже не взглянув в его сторону.

– Мы идем спать, Джимми, – сказал Стюарт, поднимаясь следом за Эди по лестнице. – Погаси здесь все лампы, хорошо?

– Да, ваша светлость.

– Я вижу, вы позволяете себе фамильярничать со слугами, обращаясь к ним по имени? – заметила Эди, когда они поднялись на второй этаж. – Это для того, чтобы привлечь их на свою сторону?

– Салли, горничная, посоветовала мне посетить миссис Макгилликати.

– Деревенскую колдунью? Но зачем?

– Любовный напиток, конечно, способный приворожить вас ко мне.

– Как мило! – Эди улыбнулась. – Вся прислуга думает, что вы бедный отвергнутый муж, а я жестокосердая жена.

– Нет, они думают, что мне придется снова завоевывать вас из-за слишком долгого отсутствия.

Она подумала, что он решил немножко подсластить пилюлю, но не стала развивать эту тему, пока они шли по коридору к своим комнатам. У двери она повернулась, чтобы пожелать спокойной ночи, но он опередил ее:

– Итак, что интересного вы приготовили для нас на завтра?

– Я рада, что вы вспомнили об этом. Мне хотелось бы взять Джоанну и устроить пикник у залива Уош – она любит делать там эскизы. Поскольку больше у нее не будет такой возможности, так как мы скоро…

Эди замолчала, стараясь не обращать внимания на боль, которая внезапно сковала сердце.

– Так как скоро мы уедем.

– Эди, даже если так случится, во что я никак не могу поверить, вы всегда сможете сюда вернуться. Джоанна должна учиться в Уиллоубенке, школа прекрасная. Вы можете уехать… – Он сделал паузу и глубоко вздохнул. – Хотите – живите в Лондоне, а ее привозите сюда на каникулы.

Боль в груди стала еще ощутимее.

– Не думаю, что это хорошая идея, Стюарт. Это будет трудно для нее и больно для меня.

– Больно? Тогда зачем уезжать?

– Сегодня у вас было достаточно доказательств, разве нет?

– Нет, сегодня выяснилось, что вы живая женщина, обладающая глубокой страстностью, несмотря на все то, что случилось с вами. И вы моя жена, и всегда будете моей женой, и даже раздельное проживание ничего не изменит. Не важно, что происходит с нами: вы вольны уехать из Хайклифа и вернуться обратно когда угодно. Это ваш дом. И как я говорил, всегда будет вашим домом.

Она не стала говорить, как тяжело покидать место, которое ей так дорого, частью которого она стала.

– Да, – решила она сменить тему. – На Уош лучше поехать на целый день, но тогда мы пропустим нашу вечернюю прогулку. К концу ужина уже так темнеет, что только луна освещает дорогу. Но мы могли бы перенести упражнения на вечер. Это возможно?