Она передернула плечами, хотя и понимала, что он прав: тело все еще ощущало жар при его напоминании об их разговоре.

– Впрочем, – добавил Стюарт, – не нужно обладать особым воображением, чтобы понять, когда женщина неравнодушна к тебе, а когда нет.

Она хотела изобразить равнодушие, надеясь, что тогда, может, он оставит свои попытки одержать над ней верх, но, увы, это плохо получалось. Он с легкостью преодолевал все ее защитные барьеры, чего не смог сделать пять лет назад, и она не могла понять почему? Эди хотела быть сдержанной и холодной с ним, потому что тогда он мог согласиться, что раздельное проживание – единственный путь к решению их вопроса, но как можно было оставаться равнодушной, когда видишь его глаза, слышишь слова, подобные тем, что он сказал про нее в белом платье?

– Вы прекрасно знаете женщин, так что спрашивать незачем, – пробормотала Эди.

– Справедливое замечание, – признался Стюарт. – В былые времена я действительно был дамским угодником.

Она стала говорить, что ее приятельница Лиони поведала тогда на балу, что до отъезда в Африку он разбил не одно девичье сердце. И она не имела оснований в этом сомневаться. Чего стоили одни серые глаза, светившиеся юмором, правильные черты, великолепная улыбка, сильное тело, быстрый ум, умение произвести впечатление на противоположный пол.

Опустив глаза на шахматную доску, Эди постаралась сосредоточиться на игре.

– Жаль, – вздохнул Стюарт, – что вы при любой возможности безжалостно пресекаете все мои попытки.

Вместо ответа она сделала ход конем и съела его слона.

– Что ж, это подтверждает мои мысли. В таком случае я тоже буду беспощаден. – Он нахмурился и, сделав ход ладьей, съел ее слона. – Шах.

Эди надулась от досады, когда он убрал ее слона с доски, и пробубнила:

– А еще говорили, что плохо играете…

– Я сказал – редко, а не плохо.

Она недовольно наморщила нос.

– Если вы так сильны в шахматах, тогда зачем пытались отвлечь меня разговорами?

– Потому что это фундаментальная стратегия в шахматной игре. – Опершись о стол локтем, он положил подбородок на руку. – А если серьезно, то я не пытался отвлечь вас для того, чтобы обыграть, а просто хотел получше вас узнать.

Эди не отвечала, и он вздохнул.

– Правда, Эди, я не хочу сидеть с вами и передвигать шахматные фигурки. Мне хотелось узнать, что вас интересует, что вы любите, что заставляет вас смеяться и… что может доставить вам удовольствие.

Услышав эти слова, Эди посмотрела ему в глаза и поняла, что не осталась к ним равнодушной.

– Что, если мы сделаем вот что… – Он подался вперед и легонько погладил ее по руке. – Что, если вы скажете мне, чего хотите, а я, в свою очередь, скажу, чего хочу я?

Ощущая исходящее от него тепло, она вспомнила, как он поцеловал ее руку накануне. И еще его слова про ее вид в белом… И то томительно-сладкое ощущение, которое посещало ее в последние дни, вновь поднялось и ожило. Но тут ее словно холодной водой окатили: она помнила про его истинные желания…

– Я думаю, что и так знаю, чего бы вам хотелось, – резко проговорила она и отняла свою руку.

– И что же это?

Стюарт ждал, наблюдая за ней. Темные брови вопросительно приподнялись, словно он действительно не понимал, что она имела в виду, словно и вправду ждал ответа, как будто она могла словами описать, чего может хотеть мужчина.

Она покраснела и отвернулась.

– Мы не должны обсуждать такие темы.

– Почему? Супруги долны быть откровенны друг с другом, а не ходить вокруг да около, как стараетесь делать вы. Скажите прямо: как вы думаете, чего я хочу?

Тут же в памяти всплыл летний домик в Саратоге, и, вместо того чтобы избавиться от этого видения, как делала обычно, она постаралась удержать его, используя как щит между собой и Стюартом.

– Вы хотели бы, – сказала она твердо, – заняться со мной прелюбодеянием.

Повисла гнетущая тишина, наконец он ответил:

– Вы сейчас говорите о нем. – Посмотрите на меня. Посмотрите мне в глаза. Когда же вы поймете, что мы разные?

Она выпрямила спину и, повернув голову, посмотрела ему в глаза, где полыхал гнев.

– То есть… я ошибаюсь?

– О да. Бесконечно ошибаетесь. Я не хочу прелюбодеяний – я хочу заниматься с вами любовью. – Он сделал паузу, и она увидела, как на смену гневу в его глазах пришло что-то другое… нежное и теплое. – Между ним и мной огромная пропасть, Эди. Я бы сказал – мы из разных миров. Как убедить вас в этом?

Взмахнув ресницами, она подняла глаза.

– Я не знаю, Стюарт. – В ее словах не было надежды.

– Я знаю: вам страшно, вы испытали боль. – Он сжал кулак и поднес ко рту, стараясь сдержать себя. – Но обещаю, что постараюсь сделать так, чтобы вы все забыли как кошмарный сон, и показать другую сторону отношений между мужчиной и женщиной – светлую, правильную и красивую. Вот чего я хочу.

Она почувствовала слабую надежду, призрачный проблеск в глубоком холодном мраке, и потянувшись к рюмке с портвейном, сделала жадный глоток.

– Вы хотите того, что я не могу вам дать, Стюарт.

– Я так не думаю, но понимаю, почему так думаете вы. Признаюсь, что хочу целовать вас, прикасаться к вам и восхищаться вами. Да, конечно, я этого хочу, а еще хочу доставить вам удовольствие. Вы не верите, что в акте любви может заключаться удовольствие, но это так, Эди. Сладостное, такое сладостное удовольствие. Блаженство… И я хочу, чтобы вы испытали это со мной, хочу больше всего на свете.

Его голос, низкий и глубокий, разбудил в ней такие ощущения, о которых она даже не подозревала. Язычки пламени трепетали у нее в груди, а пальцы сжимали пешку, пока она пыталась их погасить.

– Вы сегодня так настойчивы… Сначала про белое платье, теперь… это. Вы собираетесь заниматься со мной любовью при помощи слов?

– А что, у меня есть выбор?

Казалось, он обладает талантом задавать вопросы, на которые она не может найти ответы.

– Таким образом, мы возвращаемся назад, к тому, с чего начали: чего хотите вы, и чего бы хотелось мне, и где мы могли бы найти точки соприкосновения. – Он потянулся к вазе с фруктами, выбрал спелый персик и взял фруктовый нож с фаянсовой ручкой. – Например, я люблю персики, а вы?

Это был такой невинный вопрос, что она смогла бы ответить не задумываясь, но, почувствовав подвох, не торопилась.

– Я думаю, вам уже известно, что я люблю персики, – наконец сказала Эди, взглянув на него исподлобья. – Вы, наверное, говорили с миссис Биглоу, или с Ривз, или с Джоанной. И именно поэтому Уэлсли принес нам персики вместо малины и ежевики.

Он улыбнулся уголками губ.

– Я же предупреждал вас, что постараюсь привлечь слуг на свою сторону, посвятив в мои планы. Но это не отрицает того факта, что я тоже люблю персики. – Опираясь локтем о стол, он всадил нож в спелую мякоть и отрезал ломтик. – Хотите попробовать?

В любой другой ситуации она восприняла бы его слова совершенно однозначно, но в его интонации определенно таилось какое-то лукавство, и это пробудило ее осторожность. И любопытство. Любопытство победило.

– Хорошо. – Она протянула руку. – Хочу.

Но он дал ей не целый персик и не в руку, а протянул кусочек к губам.

Эди посмотрела на сочный ломтик, затем на него.

– Я не ребенок, не нужно меня кормить. – И постаралась взять персик из его пальцев, но он не позволил.

– И все-таки мне хотелось бы… Разве это не забавно?

– Нет. Глупо.

– Вам не нравится?

– А почему мне должны нравиться всякие глупости?

Он усмехнулся, но она не поняла почему.

– Сколь многого вы не знаете, Эди, – вздохнул Стюарт, сокрушенно качая головой. – Я бы очень хотел познакомить вас с такой прекрасной стороной жизни, как эротика.

Она не имела никакого желания тратить время на подобные познания, но одна лишь мысль об этом почему-то вызвала сердцебиение, дыхание стало прерывистым.

– Это всего лишь кусочек персика. Не вижу здесь ничего эротичного.