— Вы знаете, как убили Маризу? — она серьезна, но на всякий случай еще уточняет, — я не шучу.

Ходьба по канату окажется грубой подделкой в сравнении с той психологической игрой, что всегда доставляла Николь особое удовольствие — скорее это балет на игольном острие. Не заставить человека что-либо сделать, понять или признать, а подвести его/ее к нужному решению незаметно, провести за руку, исключив любое чувствительное касание, будто собеседник сам, по собственной воле и исключительно силами собственной психики проделал тот нелегкий путь.

Удивительно, как одним только видением Николь, ощущением ее, каким-то интуитивным восприятием Агнешка махом миновала все пять стадий принятия неизбежного. За считанные секунды и всего несколько произнесенных с правильной интонацией слов она уже безоговорочно поверила «заморской невестке», правда, при этом возненавидев её со всей возможной душевной силой.

«Но это не смертельно» — до микрона вымеряя доступную паузу, Николь продолжает.

— Её задушили, — пауза. — Так же, как Мартин пытался выразить свое отношение моей Ханне.

И последний штрих — одно слово едва уловимым акцентом перевернуло всю картину мира.

Она никогда ее не бросала и не отказывалась — «моей» было сказано просто, спокойно и честно.

Ничего внешне не изменилось ни в лице, ни во взгляде Николь, но из ледяного он неуловимо стал леденящим. Задевать то, что эта девушка считает своим, непростительная глупость — нельзя об этом было забывать.

«Значит, Мартин…» — вертится в голове единственная неоконченная фраза. Из-за нее ответить у Агнешки получилось не сразу. Эти два слова заполнили собой все доступное для рассуждений пространство и просто крутились заезженной пластинкой, теряя собственный смысл и обессмысливая все вокруг.

— Откуда ты знаешь? — наконец, с трудом произнесла женщина. Мысли то стопорились в кучу-малу, то разлетались в стороны. Собрать их, расставить по местам, сообразить, что вообще теперь делать — невозможно, когда эмоции перехватывают управление сознанием.

Задумчиво касаясь со стороны ладони большим пальцем кольца, идентичного Ханниному, надетого на безымянный, Николь отвечает просто, как о погоде:

— Мартина остановил электрошокер. Про вторую… знаю, — она не отвечает про Маризу ничем более конкретным, только уверенное «знаю», избегает также называть ее по имени, хотя оно уже прозвучало.

Агнешка не стала задавать глупый вопрос — «не причастна ли сама Николь к убийству». Достаточно изучив противницу, она знала, что девушка, честно глядя в глаза, легко ответит «нет».

— Я не могу следить за ним двадцать четыре часа в сутки, к тому же… — произносит женщина вместо дурацкого вопроса о возможной виновности Николь. — Зачем ему это делать и откуда он мог знать, где находится машина Роберта.

— Последить придется, — пропуская все Агнешкины слова мимо ушей, Николь возвращается к сути встречи. — Разумеется, если вы не хотите реального воплощения того, о чем я говорила в самом начале. В ближайшие дни, пока не закончится ограничение Ханны на выезд, я должна быть точно уверена, что он не вывалится внезапно из своего шкафа, не появится из-за угла, не будет переходить мне дорогу в неположенном месте. Это понятно?

Заготовленное Агнешкино — «я не знаю, где Мартин» — остается ненужным, нерожденным. Врать Николь явно не имеет смысла, как и продолжать этот дурацкий разговор.

— Это всё? — холодно интересуется женщина. — Пообещав, я могу идти?

Вот сейчас она действительно готова сорваться с места и бежать (домой, где закрытый на ключ в дальней комнате Мартин находится в наркотическом трансе), но девушка не торопится отпускать женщину. Чуть сощурив глаза, словно приглядываясь к дальней памяти — «ничего ли не забыла?», Николь вдруг становится доброй и мирной.

— Как ваш опыт лечения мании психоделиками? — произносит она с таким светски-классическим выражением, будто не было сказано еще ни слова, а лишь прозвучали приветствия.

Агнешка могла бы поклясться, что отличная актриса Николь интересуется искренне, без какой-либо «задней мысли», если бы не одно «но» — это невозможно.

— Вы ведь ЛСД используете? — эти слова уже не намек, а прямая дорога в такую пропасть, откуда Мартину никогда после не выбраться.

— Мне кажется, тебя это не касается, — и опять у Агнешки не получается ответить так холодно, как хотелось бы. Вечная боль за сына странно смягчает лед в голосе несчастной матери.

Николь на удивление легко соглашается с прозвучавшей отповедью. Прощаясь, она протягивает Агнешке свою визитку — «На всякий случай» и отпускает. Этот пункт отработан максимально.

Оставшись за столом одна, Николь откидывается на спинку стула и, сложив руки, задумчиво касается кольца губами — так лучше думается, а если оно еще и повернуто вверх гравировкой, то и вовсе предсказывает успех намеченному.

«Ханна назвала бы это собственной-житейской магией» — она всему дает забавные на первый взгляд определения и сама же в них верит.

Знак, ставший впоследствии гравировкой, Ханна нарисовала во время их непредвиденного и невероятного по всем законам «райского побега» в какой-то глуши между Непалом и Индией, в странной пещере-храме с мозаичным полом и льющимися с высоты струями воды. Там «повенчал» девушек человек с космическим, не меньше, взглядом и удивительно красивым голосом.

Но понять, что именно тогда произошло между ними, все равно что разгадать загадку мироздания.

«Созданы друг для друга» — как глупо звучало бы, если бы не было истиной! Простой и понятной.

— И невозможной!

Любовь… наив!

Сколько с незапамятных времен придумано определений любви! А сколько способов ее проявления, переживания! Кто-то сочиняет стихи, кто-то объявляет и выигрывает войну, иные же впадают в нирвану и медленно, с удовольствием растворяются в своей любви, любви объекта, причем, есть варианты комбинаций война-нирвана-стихи или наоборот. Кто-то в большей степени любит себя, захваченного неистовым чувством, кто-то, напротив — начинает видеть смысл жизни исключительно в объекте, а есть и такие, кому важно все, но в большей степени само это многогранное чувство.

«Мы с Ханной две ненормальные эгоистки, впервые встретившие себе подобное, как котята, играющие с зеркальным отражением. Там, где одной бы из нас уступить — нападали обе; а где любой из нас обернуться бы, мы со всех ног зеркально бежали в разные стороны».

— Но так и не убежали. Что-то в нас с тобой переключилось тогда, и это нечто держит крепче, чем если бы мы были связаны пуповиной, — тяжело вздохнув, Николь опускает глаза. — Я знаю, о чем говорю. Я действительно пыталась удалить тебя из своей жизни, твое на меня влияние, твою странную власть над моими… моими же чувствами! Я пыталась забыть, но даже тотально ослепшие люди всю жизнь помнят солнечный свет. Каюсь — пыталась убить тебя в себе, но сдохла первой, а возродилась только с тобой, в понимании вечного нашего единства — крепче веры нет теперь на земле, глупее нет ситуации. Одно на двоих мы получили что-то сложное и прекрасное, к чему теперь должны сами написать инструкцию пользования.

— Ты не хотела слышать меня тогда, услышишь ли теперь? Отпустив, отдалив нарочно, я знаю, тем не менее, каждый твой день из этих пятнадцати месяцев, каждое твое слово и вместе с тем не представляю, как мы запросто встретимся здесь сейчас.

Николь никогда не отличалась излишней сентиментальностью, но эти «Лампочки» все же настроили на определенный лад, о котором она не задумывалась, выбирая место для предстоящих бесед.