Она отстранилась, ладонями утирая мокрые щеки.

Взгляд Бена упал на губы Рей. На какое-то время он завис, глядя на них, пока не понял, что Рей замерла, и так же смотрит на него. В ее глазах читалось робкое ожидание, а сам Бен физически чувствовал, как покалывают его губы от желания коснуться ее губ поцелуем, но вместо этого он вымолвил:

— Хочешь чаю? У нас в доме много ромашкового чая. Мама пьет только его.

Рей усмехнулась и ответила, отпуская взгляд:

— Да, ромашковый чай сейчас будет кстати.

Бен направился на кухню, Рей последовала за ним.

Ну, и откуда вдруг на него накатила робость?!

Он же вчера целовал эту девушку, признавался ей в любви, пел ей песню Джона Леннона, в конце концов! А сейчас чувствует себя рядом с ней невинным пятиклассником, впервые осмелившимся подарить девочке цветочек.

Она же ждала, она хотела, чтобы Бен поцеловал ее. Он ясно видел это.

Но он придурок.

Нужно просто расслабиться и вести себя естественно. Ведь от того, что они теперь пара, между ними не многое изменилось.

Бен набрал воды в чайник и поставил тот на плиту. Рей устроилась на стуле за обеденным столом, а сам Бен остался на ногах, прислонившись к разделочному столу и скрестив руки на груди.

— Какие они, твои родители? — спросил он.

Девушка пожала плечами.

— Не знаю, — сказала она. — Отец, его зовут Джон, вроде ничего. Представляешь, он не знал о моем существовании.

— Это как? — Бен недоуменно нахмурил брови.

— За все эти годы Кира не удосужилась ему рассказать обо мне.

— Кира — это твоя мать?

— Да, — кивнула Рей, и вдруг негромко рассмеялась, — и она очень странная. Серьезно, очень, очень странная женщина. Она сказала, что не любила меня, и из-за этого я рыдала в машине…

— Она сказала — что? — опешил Бен.

— Сказала, что не любила меня. Я сама спросила ее об этом. Меня это расстроило, конечно, но вот теперь я вижу, что ничего страшного в этом нет. Я уже сказала, что она странная. У нее куча подростковых обид на Оби-Вана, которые она не может простить ему по сей день. Она что-то твердила про контроль, про деспотизм дедушки, про то, что он пытался распоряжаться ее жизнью. Меня она родила, чтобы досадить ему. И оставила с ним по этой же причине. Если честно, теперь я убеждена в том, что это — единственная верная вещь, что она для меня сделала. Я бы не хотела, чтобы она меня растила.

Все то время, что Рей говорила, Бен очень внимательно следил за выражением ее лица. Начала она с улыбки, неяркой, но все же делавшей ее речь более светлой. Но к концу улыбка сошла на нет, оставив лишь скорбно изогнутый рот и складку между бровей.

Бен сглотнул ком в горле.

Что должен чувствовать человек, которому сказали, что его никогда не любили? Если это сказала собственная мать?

Бен всегда считал, что их семья, семья Соло — пример того, какой не должна быть нормальная семья. Их взаимоотношения, отношение родителей к нему, должно было иллюстрировать, какими не должны быть отношения в семье, и как не должны родители относиться к собственному ребенку.

Лея со своим деспотизмом, Хан, относящийся ко всему с присущей только ему особой легкомысленностью, Люк, требующий от него слишком многого. Ему всегда казалось, что хуже ничего быть не может.

Оказывается, может. Нелюбовь — хуже всего.

Да, родители подводили его бессчетное количество раз. По их милости он лишался такой радости, как провести праздники в кругу родных людей. Даже сегодня, уходя утром, никто из его родственников не потрудился сообщить ему, куда, зачем и как надолго они уходят в выходной день.

Все это паршиво, конечно. Но если быть честным с самим собой и справедливым к собственным родителям — Бен никогда не чувствовал, что его не любят.

На ум приходили недавние слова Хана о том, его любовь к Бену и Лее — это единственное, в чем он никогда не сомневался. И теперь Бен, кажется, понимал, что хотел тогда сказать ему отец.

— Надеюсь, ты влепила ей пощечину? — спросил Бен осипшим голосом.

— Нет, — вздохнула Рей, — не подумала об этом.

Закипел чайник. Бен отвернулся, выключая огонь.

— Что ж, — сказал он, — тогда твоей матери повезло, что ты не похожа на меня. Не понимаю, как ты сдержалась, если даже мне захотелось ударить ее. А ведь я даже не видел эту женщину.

— Я не такая психопатка, как ты.

— Тут я бы поспорил, — весело сказал Бен. И туго натянутая пружина беспокойства в его груди заметно ослабла, когда он услышал ее негромкий смех.

Парень достал чашки из шкафа, кинул в них по пакетику ромашкового чая и залил все это кипятком. Краем глаза он заметил, что девушка очень пристально наблюдает за его действиями.

— Что-то не так? — спросил он, доставая сахар.

— Нет, все так. Ты готовишь мне чай.

— И что?

— Это мило. Ты очень милый.

Теперь девушка широко улыбалась.

— Ты говоришь это с целью смутить меня? — спросил Бен, чувствуя, как его лицо заливается румянцем вопреки его желанию.

— И у меня это получается. У тебя уши покраснели.

— Да ты сама все время краснеешь, стоит мне подойти к тебе ближе, чем на метр, — парень подошел к Рей, ставя перед ней чашку с дымящимся чаем, и как бы ненароком касаясь ее руки, — или коснуться тебя.

— Неправда, — сказала девушка упрямо, глядя, как Бен устраивается напротив нее со своей чашкой.

— Правда, — кивнул Бен, — всегда замечал за тобой эту особенность.

— Просто не могу поверить, что я действительно тебе нравлюсь.

— Я и сам не могу в это поверить. Мне нравится мусорщица. Ужас и кошмар.

Рей бросила на него возмущенный и глубоко уязвленный взгляд, и Бен рассмеялся. Девушка спряталась за чашкой, делая глоток чая, но Бен все равно заметил, что и она улыбается.

Было в этой обстановке что-то очень теплое и умиротворяющее.

Позже Бен и Рей перебрались в комнату Бена. Они сидели на его кровати, прислонившись к изголовью, и разговаривали. Бен уже в который раз за весь день благодарил небо, что они одни. Если бы в доме были Люк и Лея, то никто бы не дал им спокойно провести время наедине друг с другом, потому что по опыту с Илайн Бен помнил, как они по очереди заглядывали в его комнату с проверкой на пристойность их поведения. Так что зажиматься им приходилось в основном у Илайн, так как ее родителям было до лампочки, чем занимается их дочь в собственной комнате.

С Рей они ничем таким не занимались. Они просто сидели рядом и разговаривали. В какой-то момент Бен взял в руки альбом, и теперь рисовал все, что в голову придет, а Рей с интересом наблюдала за его работой.

— Что собираешься делать теперь? — спросил Бен.

— Я не знаю, — вздохнула Рей. — Я больше не желаю видеться с этими людьми, но знаю, что не смогу оставить все, как есть.

— Возможно, как раз таки стоит оставить все, как есть? Сейчас, по крайней мере. Не думаю, что в данный момент ты в состоянии принимать важные решения.

— Так и есть. Ты прав. В моей голове полнейшая каша. Если бы не ты, я не знаю, что бы со мной было.

Рука Бена замерла над листом, и он перевел взгляд на девушку. Она тоже глядела на него, и она была так близко, что на миг у Бена перехватило дыхание. Они медленно подались друг к другу, не разрывая взгляда, даже тогда, когда их губы соприкоснулись. Ее губы были теплыми, мягкими и очень нежными. Повернувшись к Рей всем корпусом, Бен положил свою ладонь на ее щеку, касаясь пальцами волос. Он углубил поцелуй, на который девушка охотно отвечала, но в какой-то момент он почувствовал, как подрагивают ее губы, а его пальцы коснулись влаги на щеках Рей. Бен поспешно оторвался от девушки, обеспокоенно разглядывая ее лицо, скривившееся в безмолвных рыданиях. Парень не мог сказать, что напугало его больше — то, как отчаянно сотрясались ее плечи, или то, что при этом она не издавала ни звука.

Бен привлек ее к себе, крепко сжимая в объятиях. Он чувствовал, как Рей отчаянно цепляется за его ворот, обвивая парня своими руками, как по ее телу проходят спазмы от рыданий.