— Серьезно? — я не поверил своим ушам. — Ты вспомнил это, а не то, как я тебя подставил перед Одином?

— Подставил перед Одином? — Тор удивленно захлопал глазами, почти как ребенок. — По какому поводу?

— Забыл, и ладно, — махнул рукой я, решив не компрометировать самого себя лишний раз. — Знаешь, если подумать, то, наверное, и у меня найдется немало светлых воспоминаний с твоим участием, но в первую очередь вспоминается почему-то то, что причинило боль.

— А мне наоборот — то, что принесло счастье, — пожал плечами громовержец.

Я рассеянно кивнул, а про себя подумал, как же это все-таки здорово: держать в сердце радостные и теплые мгновения, а от обиды и боли избавляться в первый же день. Жаль, что я так не умею…

— Ну что ж, теперь и ты поделись с нами частичкой своего детства, — предложил громовержец Элвису.

— У меня плохое воспоминание, и основано оно на страхе, — сходу предупредил юноша. — Мне было восемь или девять лет, и родители только-только начали выпускать меня одного играть во дворе. И там у меня появилась подружка, которой было на три года меньше. Обычно она выходила гулять с мамой, но в тот день женщина отлучилась на пять минут в магазин и попросила меня присмотреть за своей маленькой дочкой. И только она скрылась за поворотом, как к нашей детской площадке приблизилась типичная уличная шпана — подростки лет четырнадцати-шестнадцати с бутылками пива и сигаретами в зубах. Они начали обижать малышку: сломали её совочек, облили водой из лужи, а на голову нахлобучили ведерко. Я тогда очень сильно разозлился на этих уродов и бросился к ним, чтобы защитить девочку, ответственность за которую я ощущал на полном серьезе. По сравнению с ней я чувствовал себя уже совсем взрослым (в детстве ведь и один год играет роль) и знал, что обязан её спасти. «Как вам не стыдно маленьких обижать!» — дерзко крикнул я подросткам, грозно демонстрируя только что поднятый с земли кирпич. — «Если сейчас же от неё не отойдете, вам придется иметь дело со мной!» Разумеется, подростки ответили мне дружным хохотом: не могли же они, в самом деле, испугаться разъяренного восьмилетнего кроху. Тогда я кинулся на них. Думаю, вы догадываетесь, чем кончилось: мне досталось еще похлеще, чем девочке. Даже не знаю, к чему бы все пришло, если бы на шум из подъезда не выбежал мой отец. Я сидел посреди грязной лужи, вытирая со лба кровь и слезы, а подружка подошла ко мне, взяла за руку и прошептала: «Спасибо». И тогда я понял, чего хочу в этой жизни: хочу стать опорой для тех, кто в ней нуждается. Но взрослых мальчишек я после этого случая боялся, до тех пор, пока сам не вырос. Подростки были моим кошмаром детства. А вы чего больше всего боялись?

— Я боялся, что не смогу удержать лидерство в компании друзей, — усмехнулся Тор. — Забавно… в то время для меня почему-то было очень важно, чтобы именно я задавал темп наших командных игр. А сейчас повзрослел, и мне куда больше нравится, когда это делает кто-то другой.

— А я всегда боялся, что никто меня по-настоящему не любит, — признался я, почувствовав, как щеки заливает позорный румянец: я не стал говорить своим друзьям о том, что в глубине души боюсь этого и до сих пор, особенно теперь, когда Фриггу постигло несчастье. — А сейчас вы чего боитесь? — поддержал я беседу новым вопросом.

— Я очень боюсь за свой народ, — сообщил Джаред, обрадовавшись, что теперь и он может поучаствовать в беседе. — Боюсь, что Фригга разрушит нашу цивилизацию, только-только начавшую возрождаться после затянувшейся тирании Компьютера. Это будет серьезным ударом для меня. А ты, Тор, чего боишься сейчас?

— Боюсь потерять Джейн, — не раздумывая ни секунды, выдал громовержец.

— Так мы же её спасли ценой всей этой катавасии, — напомнил я брату и добавил. — И лучше бы мы этого не делали…

— Да я не об этом, — отмахнулся Тор, проигнорировав мою последнюю фразу. — Просто Джейн… Ты же знаешь, Локи: такие, как она живут не больше ста лет! Когда я жил с ней, мне было больно и страшно смотреть, как она стареет. И даже… хотелось стареть вместе с ней, но я не мог! Её смерть превратилась в мой ночной кошмар, и я понимаю, что она неизбежна, и в итоге мы все равно придем к этому, причем очень и очень скоро. Джейн умрет, а я… я останусь жить, навсегда сохранив её в своем сердце. И я уже никогда не смогу полюбить другую девушку, даже если и отыщется подходящая. Меня будет мучить чувство вины перед Джейн, и я не смогу обрести счастья.

— Да уж, знакомая история, — протянул я, бросив на брата сочувственный взгляд. — У меня были похожие чувства, когда я решил, что Дана погибла. Но теперь я знаю, что она жива, и мне легче. Ведь она меня любит, хоть в последнее время мы с ней практически не пересекаемся. У меня даже мыслей не возникает, что Сьюзен может меня предать: на такое она не способна.

— Тогда чего же боишься ты? — поинтересовался брат, отрываясь от собственных мрачных мыслей.

— Смерти, — выдохнул я, чувствуя, как от одного только этого слова сердце в груди предательски замирает. — Серьезно. Я боюсь умереть. Не знаю уж, почему, но в последнее время меня преследуют навязчивые мысли о смерти и о том, что же будет после неё. И самое страшное в этом, наверное, то, что я не могу найти ответа на эти вопросы, не могу представить, как все это будет происходить… Наверное, неспроста все это…

— Да я тебе за такие мысли голову Мьельниром проломлю! — не на шутку разволновался Тор. — Мало мне Джейн что ли? Если я потеряю еще и тебя, мое сердце не выдержит. Ну, а ты, Элвис? Чего на данный момент больше всего боишься ты?

Юноша молчал минуты две, и в глазах его плескалась немыслимая боль. Все замерли, ожидая, когда же разведчик найдет в себе силы поделиться с нами своей проблемой. И вот, наконец, Элвис заговорил:

— Вам честно ответить? — парень горько усмехнулся и бросил взгляд на забранное решеткой окно. — Ничего. И в этом весь ужас моего нынешнего положения.

— Я бы на твоем месте наоборот радовался, — осторожно заметил Джаред, чувствуя, что не улавливает чего-то важного. А вот я уже постепенно начал понимать и даже проникаться к Элвису глубоким сочувствием.

— Не думаю, — покачал головой разведчик. — Понимаете, бояться может только тот, у кого осталось что-то хорошее. Ведь абстрактного страха не существует по определению. Люди боятся что-то потерять, даже если и не осознают этого сами. А как быть человеку, который уже потерял все, что только можно?! — внезапно Элвис сорвался на крик, а его глаза наполнились слезами. — Всех, кого любил, всё, чем дорожил! Нет, мне уже не страшно, потому что я знаю — хуже точно не будет. Это очень странное чувство, когда вообще ничего не боишься. Наверное, это считается психической болезнью, лекарств от которой не существует. Даже не знаю, как объяснить… Когда исчезают все страхи, ты отчасти перестаешь быть человеком. Эффект Ники, понимаете? Внутри пустота, которую нечем заполнить. Иногда я представляю себе, что стою на вершине высокой-высокой скалы и… делаю шаг вниз, потому что мне не страшно разбиться.

Элвис закончил свой монолог, и в камере воцарилось мертвое молчание. Все были до глубины души потрясены услышанным и не решались прокомментировать слова разведчика. И в самом деле, что тут скажешь? Что мы очень сильно ему сочувствуем? Да это, по-моему, всем понятно и без слов, так что толку сотрясать воздух?

К счастью, это общее оцепенение продлилось недолго: не прошло и пяти минут, как дверь открылась, и на пороге показался Рэй.

— Мы поговорили с местными властями, объяснили сложившуюся ситуацию, и они ради пользы дела решили вас выпустить. Всех без исключения, даже Локи.

— Быстро вы с ними поладили, — заметил я, поднимаясь на ноги вслед за своими друзьями. — Я думал, это растянется на несколько дней.

— Если бы это растянулось на несколько дней, то все наши переговоры потеряли бы всякий смысл — к тому времени нас бы попросту разбомбили войска Фригги. Нет, времени в обрез, и даже здесь это понимают.

— Что мы планируем делать? — поинтересовался я у Ученого, когда мы уже шагали по коридору.