— Все эти записи давно удалили из открытого доступа, — перебил Губерт. Он сидел, опустив глаза, и медленно перекатывал в пальцах сигарету.

— Правильно сделали, — одобрила Мадлон, — малоприятное зрелище. Я не знаю, как Елене удалось оттуда выбраться, тем более с ребенком… Помню, что потом мы долго бродили внутри здания по служебным коридорам. Елена сказала, что нам надо перебраться в другой сектор — вроде как туда уже прибыла полиция и спасатели. Мы наткнулись на двух убитых мятежников, Елена забрала у них автомат и пистолет. Откуда-то все время несло дымом и слышно было пальбу. Елена сказала, что пойдет посмотрит, можно ли нам пройти дальше, а мне велела ждать. В стене коридора была небольшая ниша, я там спряталась. Елена оставила мне сумку и пистолет, показала, как с ним обращаться, и сказала, чтобы я стреляла в любого, кто будет мне угрожать. Ее очень долго не было. После она объяснила, что заблудилась в дыму и не могла найти нужный поворот. А на меня вышел кто-то из боевиков. Наверное, мародер, а может, отстал от своих и тоже заблудился. Узнать-то его было легко — вооружен до зубов, форма эта дурацкая, черная с красным… Он увидел меня и пошел ко мне, я выстрелила, но до сих пор не знаю, попала или нет, потому что в этот момент корпус взорвали. Коридор, где я сидела, обрушился только частично, я даже не пострадала, а вот бандиту, в которого я стреляла, не повезло, его сильно привалило. Я это видела, потому что в сумке был фонарик. Свет-то сразу вырубился… Тот, которого завалило, звал на помощь, но я решила к нему не приближаться. Да и вряд ли я бы ему помогла, его там сильно засыпало. Я пыталась куда-нибудь выбраться, долго ползала среди обломков и в конце концов пробралась в чью-то квартиру. Две комнаты оказались завалены, а кухня, часть коридора и даже туалет уцелели. Там меня потом и нашли… — она замолчала, раздумывая, что еще сказать. — Я попыталась выбраться через вентиляционную трубу, но она оказалась очень узкой. Пришлось жить в этой квартире. В школе нас учили, что делать, если тебя завалило во время землетрясения, и я запомнила, что нужно запасти воды. В сумке было две полные бутылки и две пустые, я набрала их и все емкости, что нашла в комнате. Елена положила в сумку немного еды, и кое-что я нашла в квартире. Батарейки фонаря должно было хватить надолго. Я подобрала под обломками часть бумажной книжки и постепенно читала, старалась растянуть, чтобы хватило подольше. Там говорилось про мальчишку, который хотел стать юнгой и пробрался в трюм. Во время погрузки его замуровали ящиками и бочонками, и он выживал в полной темноте, ел крыс и резал себе путь наверх карманным ножом.

— Майн Рид, «Морской волчонок», — сказал Губерт.

— Да, — кивнула Мадлон, — я потом нашла ее в сети и дочитала. Что еще тебе рассказать?.. Бандит, которого завалило, в конце концов умер, и через некоторое время под обломками стало вонять. Я прикрыла выход в коридор, как могла, но все равно запах стоял ужасный. Ползая в завале, я нашла место, откуда тянуло свежим воздухом, поняла, что где-то там есть выход, и стала разбирать обломки. Если я не копала, то спала или читала. Часов у меня не было, но мне казалось, что прошло дней пять, не больше. Когда появились спасатели и сказали, что прошло две недели, я очень удивилась. Вот и все мои приключения. Елена тоже пострадала во время взрыва, но ее быстро откопали. Из тех, кто оказались глубоко под обломками, так долго прожила только я.

— Тебе было страшно?

— Не очень. Но я была очень обижена на Елену из-за того, что она так и не вернулась ко мне — ведь она сказала, что придет. Конечно, это было глупое чувство… А насчет страха — больше всего я опасалась, что на стоны мятежника может явиться кто-то из его дружков, но потом он замолчал, и мне стало спокойнее. Елена, когда уходила, сказала: «Тебе нечего бояться, кроме людей». Знаешь, сейчас я даже немного рада, что оказалась там, потому что теперь уверена: я выживу везде, я справлюсь с любой проблемой, и мне не нужна для этого ничья помощь. Если бы спасатели не появились, через некоторое время я все равно выбралась бы оттуда.

Она замолчала. Губерт положил нераскуренную сигарету и произнес:

— Спасибо, что поделилась. Ты очень мужественный человек.

— Я просто хотела остаться в живых. Думаю, ты бы вел себя так же, — она посмотрела на часы. — Френсис, мне, пожалуй, пора. Хочу сходить к Стене Тысячи Радуг.

— Сейчас? — опешил Губерт. — Да ведь ночь на дворе!

— Тем лучше — не жарко. Ты дашь мне навигатор? Хотя я, наверное, и так не заблужусь — плато отсюда видно.

— Навигатор я тебе, конечно, дам, но… Ты хочешь идти через пески? Давай лучше я отвезу тебя утром на глайдере прямо к Стене.

— Спасибо, но мне хочется прогуляться пешком.

— Ну, может быть, пойдем вместе?

— Я не заблужусь, со мной все будет в порядке. Не беспокойся.

— Да нет, я просто хотел… — начал Губерт, но оборвал себя и махнул рукой. — Неважно. Подожди немного, я соберу тебе еды в дорогу, — он ушел в кухню и скоро вернулся с парой контейнеров из экологичного разлагающегося пластика, свертком и термосом. Принес ранец, уложил туда еду, плоский котелок и какой-то маленький сверток, пояснив:

— Это мой плащ из термоткани — удобная штука, не хуже куртки с системой кондиционирования. Накроешься, если придется ночевать, а днем он спасет тебя от жары. И звони мне, когда будет возможность. Кстати, завтра к вечеру обещали грозу, так что постарайся вернуться пораньше.

— Хорошо, — она повесила ранец на спину. Губерт вышел вместе с ней на крыльцо, сделал движение, словно хотел обнять ее, но Мадлон, как всегда, была настороже и аккуратно уклонилась, сделав вид, что поправляет на плечах лямки рюкзачка. Губерт вздохнул.

— Удачи тебе.

Стояла глухая ночь, городок спал под светом тускловатых звезд. Дневная жара сменилась слабым ветерком с гор. Все три местные луны высоко стояли на небосклоне, и под их светом от ног Мадлон протянулись три разновеликие тени.

Вот и последние дома на окраине. Светлая дорога пуста — никого впереди и никого позади. Мадлон улыбнулась, глядя на далекий темный гребень холма. Она подумала, что, наверное, всегда хотела именно этого — идти одной, ни за кем не гнаться и никого не вести за собой.

Чепуха все это — стремление изменить мир, изменить людей. Или, во всяком случае, она для этого не годится. Пусть такие, как Френсис, ведут, наставляют и меняют; жаль только, что вместе с ними являются и такие, как Мортон, а впрочем, последние, быть может, тоже нужны?..

Хватит об этом. Вот уже и вершина, и памятник первопроходцам рядом с дорогой.

Мадлон постояла, отдыхая и рассматривая изваяние. Из местного черного гранита было высечено грубое стилизованное изображение космического корабля и человека в скафандре. Одной рукой астронавт прижимал к себе снятый шлем, другую протягивал в сторону спящего города. Указывая вперед, человек одновременно оглядывался назад, и казалось, что вот-вот из-за обломков корабля выйдут его товарищи. Мадлон машинально искала сходство этого мужчины с Гордоном, но не находила. Да это и не был Гордон, памятник назывался просто «Первопроходец», и только обойдя постамент, Мадлон увидела высеченные надписи: краткая история первой экспедиции и имена погибших.

Ей вспомнился другой памятник, там, на горе. Как говорил Гордон про Елену? «Ей стоило бы притормозить»… Тогда она не поняла его слов, но сейчас догадалась — он имел в виду, что Елене следовало уделять больше внимания ей, Мадлон. Но как именно это могло бы происходить? Она не могла представить себе мать иначе, чем уходящей на работу, приходящей с работы или сидящей дома за компьютером. Ах да, еще иногда они вместе ходили в парк, но Мадлон всегда казалось, что мать предпочла бы прогуляться одна. «Право, не знаю, как мы могли бы жить по-другому. Странно, зачем Елене вообще все это понадобилось? Она легко могла отделаться от зародыша, это давно не считается чем-то преступным, ненужные эмбрионы используют в медицине, за них, кажется, даже платили одно время, но потом перестали. Наверное, Елена оставила ее по идейным соображениям, стремясь принести максимальную пользу человечеству, поставить в строй еще одного солдата. «С Мортоном они, наверное, хорошо поняли бы друг друга, — неожиданно подумала Мадлон. — Интересно, а как она сошлась с Френсисом? Ведь они совершенно по-разному мыслят и чувствуют… А я? Что я думаю про них обоих, что чувствую к ним?» Она даже растерялась от этой мысли. С чего бы заниматься такими рассуждениями, ведь она никогда не любила копаться в чувствах, что своих, что чужих. А теперь это и вовсе ни к чему, Елены нет на свете, так не все ли равно, как она, Мадлон, к ней относится? Но прекратить думать о родителях было уже невозможно.