Оба замолчали. В теплой темноте за пределами света, падавшего из окон веранды, дрожал тонкий звон местных цикад. Мадлон допила кофе, уловила на себе внимательный взгляд отца и, сразу насторожившись, спросила:

— Что?

Френсис аккуратно погасил в пепельнице сигарету и покачал головой.

— Ничего. Ты обратила внимание на то, что за все время, которое Ник провел здесь, он даже ни разу не посмотрел на тебя?

— А зачем ему на меня смотреть? Ведь он пришел к тебе.

— Я не знал, что вы настолько сильно поссорились. Что же между вами произошло?

Мадлон помолчала, затем пожала плечами и подумала: почему бы и не рассказать? В той истории если кто и выглядел нелицеприятно, то уж точно не она, а Метени. А ей стыдиться нечего.

Выслушав ее, Губерт болезненно скривился и пробормотал:

— Наверное, не стоило мне расспрашивать. Когда Ник вернется на работу, я уже не смогу относиться к нему по-прежнему. Поднять руку на женщину — это недопустимо.

Мадлон иронично улыбнулась. Отец иногда бывает настолько старомоден! Нику в тот раз просто повезло, если бы он не ударил ее так ловко и подло, она смогла бы дать сдачи. А учитывая состояние Метени после стычки с Мортоном, победа почти наверняка досталась бы ей, Мадлон. «А ведь я могла его догнать! — с запоздалым сожалением подумала она. — Впрочем, нет, не могла — у меня слишком сильно кружилась голова».

Она услышала голос отца, который повторил:

— Да, это недопустимо. Но давай простим беднягу, ему тогда очень худо пришлось.

— Я не злюсь на него, он просто мне безразличен.

— Разве тебе не жаль, что ваша дружба вот так по-глупому оборвалась?

— Я общалась с Метени только потому, что видела в нем нереализованный потенциал. Я хотела повлиять на него, изменить его к лучшему, чтобы он мог делать больше для человечества.

Губерт опять долго пристально смотрел на нее.

— Ты что же, всегда встречалась с парнями только затем, чтобы менять их?

— Нет, — подумав, ответила Мадлон. — Я некоторое время встречалась с Эдвардом Арри, и в нем мне ничего не хотелось изменить. Он был достаточно хорош.

— Эдвард Арри… Космолетчик, верно? Я учился в школе вместе с его отцом, и мы до сих пор переписываемся. Пару лет назад я видел Эда — хороший парень. Почему вы с ним разошлись?

— Кажется, он считал, что я уделяю ему слишком мало внимания… Словом, он сказал, что хочет расстаться, а я не стала спорить. Честно признаться, мне теперь лучше, чем с ним. Я рада, что мы не поженились, как он предлагал. А насчет Метени я теперь думаю, что не стоит тратить на него время. Такие, как он, безнадежны.

— Сильно сказано, — произнес Губерт. — Сильно. Но ты неправа. Как показывает практика, люди способны очень сильно меняться, но меняться ради кого-то, а не ради идеи. Идея — это абстракция, и человеку — я говорю про большинство людей — воспринимать ее довольно сложно. Ник Метени мог бы измениться ради тебя, если бы ты что-то чувствовала к нему или хотя бы притворилась, что чувствуешь. Благо человечества, знаешь ли, весьма расплывчатое понятие, а само человечество слишком велико, чтобы любить его или даже по-настоящему думать о нем. Большинству людей гораздо проще идти за кем-то определенным, чувствовать себя нужным кому-то, делать что-то ради кого-то — друга, жены, да хотя бы политического лидера, если тот сумел завоевать себе такой авторитет и доверие. Ты наверняка видела в исторических фильмах, как солдаты поднимались в атаку, выкрикивая имя своего вождя, как они гибли с именем вождя на устах…

— Это очень интересно, — задумчиво произнесла Мадлон. — Я запомню все, что ты сказал, Френсис.

Она только сейчас поняла: да, если бы она с самого начала как-нибудь привязала к себе Метени, ей было бы много проще им управлять. А она пропустила эту ступеньку. Ну что же, в будущем уже не пропустит…

Она посмотрела на отца и снова наткнулась на его пристальный взгляд. Не дожидаясь вопроса, Губерт улыбнулся, словно извиняясь, и произнес:

— Для меня это так странно — то, что ты дружила с парнем просто чтобы усовершенствовать его, и даже не для себя, а для человечества.

— Что в этом странного?

— Ты — девушка, было бы естественнее, если бы ты испытывала к нему другой интерес. Впрочем… — он внимательно посмотрел ей в глаза — Мадлон, не любившая этого, быстро отвела взгляд — и спросил: — Ты уверена, что он действительно тебе безразличен? У нас, людей, тоже существует программа, которой мы волей-неволей следуем, нам до сих пор крайне трудно сопротивляться потребностям, которые заложены в нас природой.

Она в замешательстве пожала плечами. Что отец хочет сказать?.. И тут она ни с того ни с сего вспомнила, как Ник дотрагивался до ее волос, и как пару раз уже здесь, на Нарате, она вспоминала Метени — особенно по утрам, еще не вполне проснувшись, снова думала, что она в альплагере рядом с Ником… Как странно! Ведь он ударил ее и вообще вел себя безобразно, о какой симпатии теперь может идти речь? Но тогда почему она до сих пор его вспоминает?..

Надо было что-то отвечать, и она сказала:

— Думаю, что да, — она встала из-за стола. — Я пойду спать, если не возражаешь. Спокойной ночи.

Умывшись в ванной, Мадлон снова задержалась перед зеркалом. Ей вспомнился призрачный черный экран в пещере. Что это было? Галлюцинация? Интересно, видел ли его кто-то еще — Стривер, например? А Новак и Анни? Доходили они до этого зала? Надо будет спросить у Анни завтра.

Ларри проводил Ника до дома. По дороге Ник заговорил первым:

— Ты сейчас куда?

— В геологоуправление.

Значит, теперь он к ним перешел. Своих роботов у этих геологов не хватает, что ли?..

— Получается, зря мы летали на Муравейник, — заметил Ларри. — Губерты ничего не скрывают в пещере.

Ник поддал ботинком камешек. Ох и неприятно, когда ты помнишь то, чего не помнит друг, и знаешь, что он должен и хотел бы это помнить, но не можешь ни словом ему намекнуть!

— Да нет, хорошо прогулялись, — пробормотал он. — Пещеру посмотрели и вообще…

Ну и чушь он несет! Но что-то сказать нужно, чтобы у Ларри не возникли подозрения, а то потом будет постоянно расспрашивать его, Ника.

— А как я оказался у Губерта и зачем ему понадобился? Я не помню, как мы вернулись в город.

— Ты же отключился в туннеле, там какой-то излучатель аборигенов стоял. Часть твоих воспоминаний была стерта, и Губерт хотел проверить, не повреждена ли основная программа, он же у нас главный специалист.

Ларри удовлетворился этим ответом, и дальше они шли в молчании. Ровный свет фонарей, длинные черные тени деревьев. Из-за распахнутых окон коттеджей доносятся голоса, приглушенная музыка. Теплый воздух время от времени разбавлялся свежим ветерком со стороны плато. Потянуло речной свежестью — это тот перекресток, откуда они сворачивали на берег и продирались сквозь кусты к косе. А вот и знакомый магазин показался, весь сияющий внутренним светом. Ух ты, сколько в нем народу! Ну да, впереди выходные, все решили заранее закупиться, как, бывало, Конни и он сам…

— Ты не разговаривал с Мадлон? — спросил Ларри. — Я видел ее в доме мистера Губерта.

— А о чем мне с ней разговаривать! — вспыхнул Ник. — И с какой стати я буду к ней обращаться? Она со мной даже не поздоровалась, вообще внимания не обратила!..

Он замолчал, подумал: «И чего я так разнервничался?» Но кого на его месте не задело бы такое равнодушие? Все-таки он, Ник, ее спас. Другая девчонка кинулась бы на шею прямо там, в пещере, а эта даже спасибо не сказала. Ни там, ни в доме своего папаши. Не надо было за нее заступаться, пусть бы Френк делал с ней что хотел. Может, тогда бы она поняла, как он, Ник, чувствовал себя в лапах Мортона. Может, и стальную королеву после этого перестала бы из себя строить… Но там, на пороге зала, он об этом и не подумал. Она была вся исцарапанная, почти голая и казалась такой беззащитной, испуганной, слабой. Он не мог оставить ее, достаточно того, что он когда-то уже бросил ее в снегу на горе, второй раз он так не сделает. Мадлон могла бы это оценить! Но, видно, ей человеческие чувства как были чужды, так и остались.