Напротив Николь на стуле устроился Мексиканец. Его прическа, чопорно приглаженная, ослепляла блеском, а короткие волоски усов лежали один к одному. Посетителей в зале не было. Пианино притихло в одиночестве, не нарушая утренней тишины. Солнечный свет, проникая сквозь открытое окно, также безмолвно падал в центр зала. Создавалось ощущение, что безлюдный посёлок погрузился в царство нерушимого сна.

Несмотря на столь ранний час в кабаке было тщательно прибрано. Когда Николь вознесла хвалебные слова уборщице, подчеркивая бесценные качества женских рук, Мексиканец глубоко оскорбился.

– Неужели ты думаешь, я не в силах сам навести порядок?

Николь застенчиво улыбнулась.

– Разумеется, я так не думала. Всему виной стереотипы, которые твердят, что чистота – удел женщин.

– Какая пошлость… эти ваши стереотипы!

Николь принесла искренние извинения за бестактность, что необычайно польстило Мексиканцу. Как выяснилось в разговоре, он был пропащим тружеником, проводящим дни напролёт в закрытых стенах «Золотой Подковы». Бессменный работник и держатель кабачка не принимал других людей в услужение, кроме повара.

– Готовить что лежать без дела – крайне утомительное занятие, – говорил он.

Поражаясь трудолюбию мужчины, Николь вновь похвалила его.

– Да полно тебе! – Мексиканец смущённо улыбнулся. – Выбрала яство?

– У вас довольно богатый ассортимент блюд, что я, в самом деле, теряюсь.

– Рекомендую фрикасе. Его готовят исключительно из парного мяса. Просто пальчики оближешь!

Николь вспомнился рассказ Андерсена. Казнь невинного голубя, мирно летающего на холмах, явственно восстала перед её глазами, и журналистка бросила виноватую улыбку.

– Должна признаться… у меня полная непереносимость голубиного мяса.

Мексиканец сдвинул всклоченные брови, а широкий лоб собрался в гармошку.

– Причём здесь голуби?

– Так разве фрикасе готовят не из мяса голубей? Я вчера совершенно случайно узнала.

Не тая правды, Николь выложила откровенную беседу с новым другом. Мексиканец внимательно выслушал её, не перебивая, а к концу повествования обнажил гнилые зубы.

Глава 5

Непутевые заметки Николь Вернер

21 мая 2017 г. Утро

«Вчера я узнала, что талантливые сказочники не перевелись и в наше время. Мужчина с козлиной бородкой по прозвищу Андерсен (зовут его, кстати, Иван) сумел убедить меня в существовании повара-живодера и летающих над поселком НЛО. Как выяснилось во время визита в «Золотую Подкову», жена сказочника каждый вечер выгоняет его самодельной метлой, поскольку тот до сих пор умудряется найти способ обмануть бедную женщину. Он утверждает, что в его благоверную частенько вселяются бесы, причём самые разные. С бутылкой Макуля за пазухой он ходит по окрестным домам и спрашивает: нет ли у кого знакомого экзорциста, ибо его спина на грани перелома от ударов метлой.

Вчерашний день я провела в «Золотой Подкове», надеясь повидать искусного соблазнителя, который воспользовался моим игривым настроением. Но, увы, за целый день он не объявился в стенах заведения. Я не осмелилась спросить о нём у Мексиканца, боясь разрушить наши доверительные отношения.

Мой рюкзачок пока не найден. Мексиканец обещал опросить прихожан кабачка. Готовый отдать голову на отсечение, он заверял, что воров в столь приличном месте никогда не было.

Кир Булавин узнал, что ремонт машины закончат к завтрашнему дню. Эта новость, весьма приятная для меня и отнюдь – для него, ввела Кира в сокрушительную депрессию. Потому теперь он закрылся в четырёх стенах душной комнаты, не желая знакомиться с красотой окружающей среды.

Начинало светать, и я вновь лицезрела непонятный обряд в исполнении Мучи. У кого бы разузнать, зачем ей нужны эти пляски Вуду?»

Веранда постоялого двора Мучи

21 мая 2017 г., обеденное время

Впитывая дары щедрого солнца, Николь расположилась на белой лавке, прибитой к стене веранды. От неподдельного удовольствия она закрыла глаза.

«Жить – хорошо! – думалось ей. – А без мобильного, телевизора и нудящего начальства – ещё лучше!»

До того, как Николь проснулась и вышла на террасу, Муча подготовила необходимые мелочи для чаепития. Николь долго разглядывала порядок расстановки предметов на круглом столе. Чашки, необычайно легкие, широкие, украшенные узором птицы с дивным хвостом были сделаны из более прочного материала, чем фарфор, но очень схожего с ним. Деревянные ложечки размером с мизинец лежали с двух сторон: одна – для кедрового варенья, входящего в список главных заготовок хозяйки, вторая – для коричневого сахара. А блюда, на которых находилась выпечка, были квадратной формы, необычайно тонкие, как блины умелого повара.

На террасе показалась Муча, разодетая в серый сарафан из дешевой парчи. В загоревших её руках дымилась турка свежесваренного кофе.

– Как спалось, дорогуша? – спросила она, наливая кофе в чашку.

– Шикарно, – открыв глаза, Николь села поудобнее. – Сегодня нам не вернуться в город, и мой друг сильно переживает.

– Ох, молодёжь! Вам бы лишь бы переживать. Вот старость придёт, вроде бы и мудрости не занимать, живи себе да живи в свое удовольствие. Так нет же, нервы ни к черту!

Николь по-детски захихикала, а Муча принесла ещё несколько тарелок. Завтрак был скромным, но невероятно вкусным: теплый испеченный в русской печке хлеб, взбитое сливочное масло, кедровое варенье и густая домашняя сметана.

– Вам, должно быть, часто приходится принимать у себя гостей? – осведомилась Николь.

Муча призадумалась на мгновение, а затем захохотала истеричным взбалмошным смехом. Николь дивилась, что, не взирая на её причуды, она относилась к старушке с отличительным благоговением. Муча ответила тотчас, как перестала хохотать.

– Порядка трех лет здесь не было ни одной души. Комнаты вечно пустуют, и лишний раз я туда не заглядываю. Очень замечательно, что вы остановились у меня. Мне так веселее.

После завтрака Николь помогла Муче убрать грязную посуду со стола. Они прошли в узкую кухоньку, и журналистка вновь лицом к лицу столкнулась с бедностью убранства. Всю мебель, сделанную из дерева, сверху покрывал добротный лак. Возле печки также стояло ведро с сажей. В самом углу просторной комнаты висел католический крест размером с двух пядей, а чуть ниже на резной полке затаился черно-белый снимок мальчика. Остриженный под горшок, он держал в руках заводную шкатулку и располагал доброй застенчивой улыбкой. Николь сообразила, что старая выцветшая фотография оказалась здесь неспроста.

– Какой чудесный мальчик! – воскликнула Николь.

Взглянув на снимок, испеченное лицо старушки подобрело. Перемена в ней была весома, что не ускользнуло от пытливого взора Николь, ровным счётом, как и проступившие слезы в глазах монголки.

– А это мой сыночек – Касим. Он у меня лётчик.

– А где же он сейчас?

– Где-то вблизи Уральска, выполняет важное задание. Знала бы ты, как я места не находила, когда он улетел. И не зря! Стало известно, что в вертолёте сломалась система навигации, без которой отыскать Красный Ручей ему не удается. Улетая, он сохранил наши координаты, а теперь, без них, наверно, кружит тут и там и никак не доберется в посёлок.

Версия Мучи казалась Николь сомнительной, но что-то остановило её от наводящих вопросов.

– Ох, Николь, я ведь сколько раз просила Касима уйти в отставку и больше не летать на эти опасные задания. Но мой жуткий упрямец сгорает от желания быть полезным Родине!

Муча рассказала журналистке, каким непослушным мальчиком рос Касим, пока не достиг двадцатилетнего возраста.

– Я ведь ему невесту сыскала, добротную, ушлую по его вкусу. А он наперекор всему захотел учиться лётному делу.

Материнское сердце переполняла гордость за сына. Её глаза горели. Она рьяно махала руками, посматривая на фото мальчика. Казалось, потоку хвастовства не будет конца. Но спустя некоторое время Муча замолчала, беседа истощилась, и Николь перескочила на другое: