Номер оказался небольшим, но уютным. Окна были завешены тёмной портьерой; на тумбочке стояли два пустых фужера на тонкой ножке; покрывало застелено без особой аккуратности, на скорую руку. Николь сочла эти мелкие, вроде бы незначительные детали в счёт улик, говорящих, что молодая жена Алана Джекинса крутит роман с другим мужчиной. Николь поразилась, что такое милое создание – живое олицетворение Ореады в быту вековой сутолоки оказалось такой же, как и все: не без греха. Конечно, распущенное поведение Макса ненамного уступало поведению его законной спутницы, но тем не менее, с его стороны оправдывалось потерей памяти. Мишель находилась в полном здравомыслии, что отягощало её бесчестие в глазах Николь. Она никак не могла понять, зачем Мишель понадобилось искать Алана, если она уже нашла утешение в другой рубашке.

(«Сейчас главное вытянуть из неё всё, что может пригодиться. Да, я шокирована, но я не в праве одевать на себя маску палача и рубить головы!»)

Дежурная улыбка, добродушная и мягкая, вновь помогла Николь скрыть истинное отношение к случаю.

– Мишель, я стараюсь сделать для вас всё возможное. Но мне недостаточно сведений о вашем… муже, – последнее слово Николь проглотила; оно звучало невнятно и пренебрежительно, будто девушке мешал говорить распухший язык. – Я собираюсь посвятить ему статью в журнале, чтобы привлечь внимание добровольцев. К сожалению, полиция не станет возобновлять поиски, потому что дело считается закрытым. Но обычные добрые люди отзовутся и непременно помогут нам.

(«Да простит меня Бог за такую наглую ложь!»)

Мишель грациозно уселась в удобное кресло, поправляя волосы рукой.

– Нет проблем, что конкретно вас интересует? – она сделала небольшую паузу и взглянула виноватыми глазами. – Я ужасна негостеприимна! Вы присаживайтесь. Хотите выпить чего-нибудь?

Журналистка села рядом в кресло, продолжая сдержанно улыбаться.

– Нет, спасибо. Не возражаете, я включу диктофон?

– Да пожалуйста.

Николь достала диктофон из сумочки и включала его. Воздух в номере пропитался напряжением. Голосовые связки, натянутые до предела, не издавали нарочитых звуков. И первоочередный вопрос, чётко сформулированный в голове, застрял в горле, лишая Николь способности говорить. Она мысленно бранила себя, что для сложного разговора совершенно не подготовилась. Ведь ни одна любовница не хотела бы лицом к лицу встретиться с женой своего любовника, чтобы обсудить его. При каждом взгляде на Мишель отчетливая тень Алана возникала рядом с ней. Его призрачное существо злобно смотрело, перебирая пальцами, а затем демонстративно отворачивалось в сторону Мишель. Николь отгоняла дурные фантазии, но они возникали в более насыщенных эпизодах. Сердце её изнывало болью и тоской.

– Так какие вам нужны сведения? – не выдержав молчания, спросила Мишель.

Николь стало дурно. Буквально за считанные секунды журналистка испытала омерзение. Чувства не поддавались воле, и жена Алана Джекинса во всём своём великолепии была ей противна. Но выбирать не приходится, когда на кону спасение возлюбленного от самобичевания в поисках собственного «я». Она сделала глубокий вдох и, пересилив себя, ответила.

– Давайте с начала. Как вы познакомились? И как вы охарактеризуете его?

– Я встретила его пару лет назад на свадьбе близких друзей. Алан – музыкант, состоит в группе «One way», между прочим, известное трио в Латвии. Алан приглянулся мне сразу, и у нас закрутился роман. Спустя месяц он предложил выйти за него. Мы поженились.

(«Чрезмерная расторопность: как это похоже на него» – подумала Николь.)

– Он частенько пропадал на гастролях, а у меня, как у профессионального фотографа, были свои командировки, заказы. Мы виделись редко. А во время отпусков ездили на острова, любили кататься верхом. Он часто закрывался в комнате и писал музыку для новой песни, играл он необыкновенно! Я очень любила его музыку… Ещё он обожал конный спорт, и полтора года назад мы прикупили конюшню. Он предпочитал кататься в одиночестве. Алан – очень замкнутый человек, но очень добрый! На моё день рождения он сделал мне удивительный подарок: тату с изображением моего лица на своём плече. Потом он набивал тату каждый месяц, и это уже никого не удивляло. Последнее – изображение красного волка на шее – он сделал незадолго до трагедии, когда мы были на грани разрыва. Он всегда чувствовал себя одиноким, несмотря на то, что одному ему побыть не удавалось. Сами понимаете: толпы поклонников, интервью, наблюдение прессы. Год назад он познакомился с Максимом Грановским; тот пригласил Алана в Благодатск в качестве музыканта на его свадьбе с Элеонорой Виноградовой. Алан согласился, и его командировка сильно затянулась. Оказывается, после свадьбы они выбрались в горы, а дальше вы знаете…

Николь душили слезы. Но она по-прежнему излучала примерное радушие.

(«Он любил её. А она… Я окончательно сражена! Я проиграла…»)

Теперь воображение Николь больше не поддавалось чарам мнимого будущего. Узнав правду о своём прошлом, Макс из посёлка Красный Ручей исчезнет навсегда, Алан родом из Латвии непременно вернётся в семью, и жизнь каждого из них восстановит привычное течение. Так размышляла она.

Домой Николь вернулась чуть жива. Она не чувствовала голода, усталости, жажды, а головная боль пронизывала от лба до макушки, что даже закладывало уши. За целый день она напрочь забыла о еде и других потребностях. Всё, чего ей хотелось – это окунуться в страстные всепоглощающие объятия Макса. Ночь виделась ей временем строгой ссылки. Потому Николь твёрдо решила не откладывать поездку на завтра и немедля отправиться в Красный Ручей. Лелея надежду, что Макс также тоскует по ней, внутри девушки открывался скромный запас энергии. Проглотив горсть таблеток, Николь приняла душ и спустя час села за руль своего автомобиля.

Глава 29

Красный Ручей

6 июня 2017 г., вечер

Через несколько часов Николь, не доставая чемодана, оставила машину на обочине у двенадцатого дома и понеслась на веранду. Она толкнула незапертую дверь, та отворилась, и Николь вошла.

– Макс, ты дома?

Кругом стояла подозрительная тишина. В её памяти ожили слова миссис Митчелл, сказанные в письме: Макс давно ночует под открытым небом на водопаде – его вполне могло не оказаться дома.

Николь прикрыла дверь. За две недели в обстановке помещения ничего не поменялось – те же диковинные предметы и дикая атмосфера крестьянской нищеты. Но та бедность навивала ощущение присутствия их счастья в этом домике. Она внимательно посмотрела в зеркало, которое раньше ютилось в спальне, а теперь притаилось в углу прихожей у входной двери. Проведя пальцами по верхнему краю зеркала, она мягко улыбнулась воспоминанию, как Макс, глядя в него на раздетую Николь, втирал дурманящее масло в её кожу. Ей стало любопытно, почему Макс убрал его из спальни. Навряд ли здесь удобнее смотреться в него – для этой цели следует значительно пригнуться.

Пока она рассматривала зеркало, как великий экспонат музея, в двери прихожей беззвучно появился Макс. Прежний Макс: одетый в удлиненные шорты, с татуировками на груди и плечах. Новой была только причёска: черные виски практически полностью сбриты, а вдобавок и выбеленная часть головы. Круглые выразительные глаза Макса обдавали холодом. Николь увидела его отражение в зеркале и резко, с улыбкой повернулась к нему.

– Родной!

Миг она помедлила. У неё задрожали колени, а в горле пересохло. Еще улыбаясь, она бросилась к нему и обвивала жилистую шею своими исхудалыми руками. Его ладонь легла на поясницу девушки неуверенным движением. Крепко прижимаясь к его груди, она зажмурилась. На душе Николь воцарился покой. В городе она ощущала себя, как рыба на суше, но в Красном Ручье она снова обрела водную стихию, а рядом с Максом забыла обо всём: о неувязках на работе, собственном здоровье и неверной супруге музыканта, которая по праву отберет у неё счастье.

Как только Николь приоткрыла глаза, нечаянный взгляд её устремился в комнату, где несколько ночей в подряд они делили общее ложе. Полное осознание того, что увидела она там, пришло к Николь не сразу; а, когда всё же пришло, она замерла. На кровати, провалившейся под гнетом возлежащего на ней тела, мирно спала мулатка Анжелика из «Золотой Подковы». От груди до бёдер обнаженное тело её прикрывала простыня. Огненные волосы украшали фон белой подушки. Николь затаила дыхание. Неподвижные стеклянные глаза её не могли сдвинуться с места. Ей казалось, чья-то сильная рука вонзила ей в спину тупой нож, и ту нестерпимую боль невозможно заглушить плачем. Боль измены. Такова она на вкус: горькая, уничтожающая разум и пожирающая душу, опустошающая и презренная. Никогда ей не приходилось испытывать ничего подобного. Думала ли журналистка, что, оставив избранника в одиночестве, их настигнет мрак прискорбных утрат? Конечно нет! Слепое доверие к человеку, которого абсолютно не знала, но боготворила всем своим созданием, не нашло себе оправдания. Зараженное дерево не сумеет дать хороших плодов. Урожай бесчестия и предательства пожинает тот, кто свято верит в непорочность человеческой натуры. Этот урожай собрала и Николь. Она не смела думать. Её голова раскалывалась пополам.