– Что с тобой, родная?

– Ничего страшного, достань лёд из морозилки.

Дина понеслась на кухню и тут же вернулась. Она была так перепугана, что её вытаращенные глаза не меняли формы.

– Я столкнулась с разъяренным мужчиной в коридоре, – сказала она, протягивая лёд. – Случаем, не его рук дело?

Николь ядовито улыбнулась, облизывая кровоточащую губу.

– Угадала.

– Но почему он ударил тебя?

– Я стала «отражением» его лица в зеркале, и ему не понравилось лицо предательства.

В продолжении часа они душевно болтали, распивая чай. Николь поделилась своим впечатлением о Красном Ручье, а Дина воодушевленно слушала её.

– Так ты не собираешься возвращаться в Венгрию?

Николь посмотрела на доброе лицо подруги. Аккуратный носик терялся за мясистыми щеками, а тонкие брови домиком смотрелись премиленько.

– Меня ничто не держит там.

– А здесь?

– Здесь… – Николь бросила мечтательный взгляд, – здесь я дома!

Они выпили ещё по чашке горячего напитка, и Дина уехала.

Николь устроилась на диване. Тишина успокаивала её, она не стала включать телевизор, предпочитая отдохнуть в спокойной обстановке. Её головная боль утихла, и все мелькающие в сознании мысли, грустные и радостные, были посвящены Максу. Она скучала по нему, его чудесным объятиям, дерзкому запаху духов. Скучала по безмятежным лицам жителей Красного Ручья. И даже во время прерывистого сна её разум не покидали эти мысли.

Глава 24

Редакция журнала «Феномен»

27 мая 2017 г.

Столовая редакции кишела оголодавшими сотрудниками, которых привлёк запах свежей выпечки. Николь сидела одна за пластиковым столом у окна и помешивала уже остывший кофе. На её бледные руки падали теплые лучи светила. Думая о Максе, её измученное сердце начинало громко стучать. Ей хотелось помочь ему и внести ясности в запутанную историю его прошлого. Она обзвонила районные и городские больницы в округе Благодатска, и выяснилось, что пациента с таким именем за ними не числится. Интуиция подсказывала Николь, что потерялся главный проводник на пути к познанию личности Макса.

(«Я вырву его из лап неизвестности! Только бы нашёлся способ…»)

К величайшему сожалению, её разум не посещали гениальные идеи. Ещё утром она почувствовала себя намного хуже, чем обычно. Выпитые горстями таблетки не помогали избавиться от давящей боли в затылке. Николь так погрузилась в себя, что не заметила, как сзади к столику подошёл Булавин.

– Я присяду? – спросил Кир.

Николь выдавила улыбку.

– Да, садись.

– Сейчас в редакцию заходила женщина. Она хотела поговорить с тобой.

– О чём?

– Я не знаю. Она не обозначила тему. Но эта особа очень привлекательна, – добавил он, желая спровоцировать ревность журналистки.

Николь промолчала, опуская взор. Вид у неё был уставший, изнеможденный. Броская помада спрятала следы побоев на губе, и в редакции никто не догадывался, зачем Николь выбрала вызывающий оттенок, если раньше вообще никогда не красила губы. Кир сверлил её изучающим взглядом. У него было гадкое предчувствие.

– Ты сегодня едешь к фермеру?

– Придётся.

Она пригубила чашку и, ни сделав ни глотка, поставила её на место. Рассеянное поведение девушки насторожило Булавина. Самое болезненное для его восприятия были перемены её внутреннего мира, о причинах которых он догадывался без подсказки.

– Я очень рад, что ты вернулась, – Кир старался держаться приветливым. – Я безумно скучал!

Он положил свою руку на исхудалую руку Николь, проникновенно вглядываясь в её безжизненные глаза.

– Не надо, Кир!

Николь подскочила, как ошпаренная. Прикосновение его руки казалось ей до омерзения противным. Непреднамеренная реакция Николь сильно оскорбила Булавина, и тот, в силу вспыльчивости характера, потерял самообладание.

– Ну конечно, и как я мог забыть, у тебя же есть татуированный петух в том поселке! – розовые щеки Кира покрылись красными пятнами. – Я был уверен, что у вас мимолетная интрижка. Но я видимо ослеп. Неужели ты влюбилась?

Николь хотела послать его ко всем чертям, но не проронила ни слова. От напряженной обстановки спазмы в больной голове усиливались. Она выглядела, как образец благопристойной чистоты, и в миг ему показалось, что напрасно он ополчился против неё. Это та прекрасная Николь, что он встретил несколько лет назад в редакции: очень великодушная, сильная и как раз такая же худая, как была при первой встрече. Он любит её и готов простить ей связь с любым мужчиной. Но его надежды превращались в стекло, на котором её холодность рисует мучительные узоры. У него задрожали ноги от этих мыслей. Она оставалась спокойной, а он не мог взять себя в руки.

– Ещё скажи, что ты собираешься туда вернуться? – помолчав, спросил он.

Она стояла неподвижно, а её молчание в конец разозлило его.

– Какого чёрта ты молчишь?!

– А что если собираюсь? – спокойно ответила Николь.

Кир снял очки, вылупляя обезумевшие глаза, где чётко выделялись мелкие капилляры. Его критика обдавала враждебностью.

– Николь, ты серьёзно? Неужто ты готова потерять всё ради кучки ненормальных в убогом месте? Ради этого индюка крашенного?

– И что же я, по-твоему, теряю здесь? Ты ведь давно считаешь, что я потеряла всё, когда отказалась крутить с тобой шашни.

– Даже если так. Ты не дала мне ни единого шанса! А ему… ему ты отдалась в первый день, не зная о нём ничего! Абсолютно ничего! И как только ты могла? После такого безрассудства легко подцепить смертельную заразу!

Николь ухмыльнулась.

– Думаешь, лучше вести пустую размеренную жизнь, подчиняясь морали, придуманной неизвестно кем? Ты хоть знаешь, что такое обрести своё счастье? Испытать небывалый душевный подъём? Спрыгнуть в омут безумия и наслаждаться минутами забвения? – Николь покачала головой, обдавая презрением во взоре. – Всё-то у тебя, как надо – как диктуют мода и общепринятые правила. Ты настолько предсказуем, что рядом с тобой можно умереть со скуки! Мне искренне жаль тебя. Ты как младенец, что ходит по манежу и боится ступить на голый пол.

На несколько секунд Булавин потерял дар речи. Его самолюбие было ужалено. Николь охарактеризовала его таким образом, что явные достоинства, которыми он гордился, боготворил на глазах публики – превратились в отвратительные недостатки ущербного человека. Он проглотил оскорбительную реплику и настойчиво заговорил:

– Никак не пойму, он глуп, вульгарен, заносчив; он пустое место в этой жизни! За что ты могла его полюбить?

Николь улыбнулась уголками рта.

– А ни за что. Он просто есть, и неважно где он и с кем… Он существует – и от этой мысли согревается душа. Я хочу, чтобы он был счастлив и чтобы был здоров! А остальное не столь важно. Ты думаешь любят за что-то? Нет! Любовь нельзя объяснить словами. Она невесома. Она многогранна. Это восьмое чудо, дарованное человеку с неба. Но люди слишком эгоистичны и самодостаточны, чтобы понять это…

Кир не нашёл слов, чтобы возразить. Дикая боль в висках и затылке Николь становилась нестерпимой, и она достала из сумки таблетки.

– Опять мигрень? – мягко спросил он.

(«Я не хочу, чтобы ко мне испытывали жалость. Она превращает человека в слабое насекомое. Тем более не хочу, чтобы меня жалел Кир.»)

– Нет, я пью витамины.

Она запила таблетку и собиралась уходить.

– Хочешь, я отвезу тебя к фермеру?

– Я доберусь сама. Извини, мне пора.

Журналистка обошла столик.

– Николь!

Она молча обернулась, обдавая равнодушием.

– Я очень прошу тебя, сходи к специалисту. Ты сильно похудела; меня беспокоят твои постоянные мигрени.

– Обязательно, я так и сделаю.

Николь беззаботно улыбнулась и, повесив дамскую сумочку на плечо, легкой походкой направилась к выходу. Кир даже представить не мог, что под той безмятежной, казалось бы, искренней улыбкой его возлюбленной скрываются ужасные муки души и тела.