Миссис Митчелл горько заплакала, вытирая бегущие ручьи платком, и Николь стало не по себе. Переживательная история отразилась болью в голове Николь. Её сердце, бьющееся в такт горю, сжалось, и она непреднамеренно обняла старушку за плечи, а Муча, тем временем, вернулась с горячим самоваром.

– Э-э-э! – возмутилась она, увидев рыдающую Розу. – Ты мне всю террасу зальешь своими соплями. Немедленно прекрати! Не хватало ещё, чтобы доски размокли и заскрипели полы.

Чувствуя, как легко Муча разрядила обстановку, Николь хихикнула, а за ней сквозь слезы засмеялась и миссис Митчелл. Николь подметила, что хозяйка постоялого двора редко смеётся над собственными шутками, потому невольно задумываешься, шутит она или говорит всерьёз. Муча разлила свежезаваренный чай, и Николь перевела дыхание, сделав вывод, что для чаепития с тремя подходами необходимо иметь развитую привычку и отличную растяжимость живота. Ей вспомнилось, о чем сообщил Андерсен накануне, и она поинтересовалась у старушек.

– А во сколько намечается трансляция фильма на большом экране?

Они живенько переглянулись.

– Какого ещё фильма?

– Андерсен сказал….

Стоило ей только упомянуть известное всем прозвище, старушки разразились смехом наперебой: одна громче другой, и Николь поняла, что снова угодила в плен искусного враля.

Глава 14

Пока Муча, Николь и Роза Митчелл продолжали чаепитие, мимо постоялого двора проходил сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Руки, деловито сложенные за спиной, и вид глубокого мыслителя отличали его от остальных жителей посёлка. Густая борода была похожа на вату, а круглые очки увеличивали вдвое серо-зелёные глаза. Несмотря на худощавое лицо у него один ярко очерченный подбородок следовал за другим более расплывчатым.

– Самуил Петрович! – радостно завизжала Муча. – Не проходите мимо, заходите на чаёк!

Муча повернулась к Николь.

– Это душа и сердце нашего посёлка. Наш единственный лекарь во всей округе. Поразительный человек!

Доктор повернулся спиной к веранде, подставляя солнцу усыпанное веснушками лицо. Пока он рассудительно глядел на причудливо рваные облака небесной лазури, Муча поторопилась в дом. Весь воздух пропитался волнительной суетой, вызванной то ли уважением к почитаемому лицу, то ли трепетным страхом перед ним. Николь наблюдала, как он важной страусиной походкой проследовал на веранду, и миссис Митчелл подскочила, чтобы подвинуть ему стул.

«Врачеватели современности могут позавидовать такому уважительному отношению со стороны больных. Похоже, здесь врач приравнивается к Богу» – подумала Николь.

– День Освобождения обещает чудесную погоду, – сказал он, с усилием проговаривая окончания.

Его манера разговора была столь привлекательна, что Николь не отрывала глаз от медленных движений синеватых губ врача.

На веранду выскочила Муча с подносом, где стояли запечатанная бутылка и стакан. Она налила Макуля и подала ему тканевые салфетки: одну – лекарь возложил на ноги, тщательно разглаживая; другую – неспешно завязал на груди. Весь он был слишком медлительный, деликатный и глядел немного свысока. Они представили ему Николь; лекарь вызвался почтить её здоровье Макулем, и завязалась беседа.

– Как там маленький Сэм? – спросила миссис Митчелл.

Самуил Петрович вытер салфеткой рот промокательными движениями, что тоже заявляло о его безмерной опрятности.

– Состояние критично. Никак требуется вмешательство высших сил.

– А что не так с этим Сэмом? – уточнила Николь.

Лекарь многозначительно посмотрел на журналистку и, не определившись наверняка, можно ли ей доверять, молча принялся за сдобу. Пояснения внесла Муча, наливающая новую порцию Макуля в стакан.

– В прошлом году, невесть как, мальчишка попал под поезд и лишился обеих ног.

– Горемычный, сколько же он выстрадал! – подхватила Роза. – Боль, страх, одиночество. Такое испытание не всякому взрослому по силам, а он ещё ребёнок.

Николь передёрнула плечами.

– Разве здесь ходят поезда?

– По ту сторону холма, в десяти километрах от Ручья, – пояснила Митчелл.

Самуил Петрович, не прерывая трапезы, молча кивал головой. Как только покончил с плюшками, он вытер и без того незапачканный рот – ибо ел он с поразительной аккуратностью – а также масляные руки. Смачно запивая Макулем, он наконец обмолвился.

– До семи вечера мы должны госпитализировать его в больницу для протезирования. Сэм отказался ехать.

– Неужели ничего нельзя сделать? – тревожно спросила Николь.

– Медицина бессильна, когда пациент, находясь во вменяемом состоянии, отказывается от предложенной помощи. Принудительное лечение возможно только в больницах психиатрического профиля.

– Может, стоит придумать ему мотивацию? – не унималась Николь.

Врач запрокинул голову, и сквозь очки на неё смотрели огромные, увеличенные линзами глаза.

– Душечка. Ты, вероятно, не вполне понимаешь, что речь идёт о ребенке, для которого нет лучшей мотивации, чем бегать собственными ножками по холмам и долинам. Что я могу предложить ему более весомое, чем возможность передвигаться самостоятельно? – лекарь сделал короткую паузу, проведя рукой по густой бороде и прибавил. – Он невыносимо упрям, к тому же круглая сирота, и давить на него не в моей компетенции.

Ситуация казалась безвыходной. Все опустили головы в мрачном молчании. Такое горе не могло остаться в стороне, и всякому из присутствующих хотелось помочь бедняге, но никто не знал как. Прокручивая идеи в голове, Николь вдруг просияла.

– Я думаю, ещё не всё потеряно, – через мгновение сказала она. – Давайте я попробую убедить мальчика, а точнее мы! А сделать нужно вот что…

Николь объяснила суть поведения каждого из них, и по мере изложения плана Самуил Петрович расплылся в лукавой улыбке.

Глава 15

Дом Сэма находился вблизи автосервиса «Пробег». Самуил Петрович в спокойной манере следовал впереди, за ним шли Николь с рюкзаком на плечах; Муча, несущая целую тарелку плюшек, и миссис Митчелл с обувной коробкой. Подойдя к веранде, Самуил Петрович откашлялся в кулак и вытер натертые башмаки о коврик, лежащий у входа. Без стука и других положенных условностей они чередом вошли в дом номером 17.

От завешенных штор в комнате царил полумрак. По сравнению с улицей в помещении ощущалась дивная прохлада, а также специфический запах бинтов или антисептиков. Расположение комнат в доме было таким же, как в доме номером 12: маленькая квадратная прихожая с настенной вешалкой; просторная комната зала, уходящая влево, а вправо – узкая кухонька. Почти рядом с окном в зале находился короткостриженый мальчик лет двенадцати на инвалидной коляске. Четверо прошли к нему. Выглядел он крайне несчастным и отчужденным.

– Сэм, дорогой, – мягко обратилась Роза, – мы пришли собрать тебя в дорогу. Посмотри, какую рубашку я для тебя сшила.

Миссис Митчелл открыла коробку, где лежала хлопковая рубашка пастельно зелёного цвета, и положила на стул перед мальчиком. Надежда разожгла её глаза лучезарной добротой. Но он и не думал смотреть на неё.

– Ты такой молодец, что поедешь в больницу! – подхватила Муча.

Мальчик надул губы и демонстративно отвернул голову.

– Я никуда не поеду, – гневно процедил он. – Оставьте меня в покое!

Улыбки покинули лица обнадеженных старушек, и Николь еле заметно кивнула им в сторону двери. Они расстроенно поплелись к выходу.

– Здравствуй! – сказала Николь, когда она и мальчик остались вдвоём. – Значит, тебя зовут Сэм?

Она спросила его невероятно ласковым тоном, как обычно разговаривают между собой закадычные друзья. И мальчику не нравилось, что кто-то посягает на его личное пространство и одиночество. Он сдвинул белесые брови и не обронил ни слова. Николь догадалась, что тот еще не намерен вступить в диалог. Осмотревшись, она подставила стул к инвалидной коляске и села.

– А меня зовут Николь!

Она протянула ему руку, но мальчик не сдвинулся. Тогда она достала из рюкзака игрушечный калейдоскоп, подаренный ей сыном художника, и простодушно протянула ему.