Мы сели в углу за столик, подозвали официанта и попросили принести хинкали.
– Сыр, зелень, хлеб и шпроты – принесу, а хинкали нет, – официант вздохнул. – Кухня не работает.
– Как не работает?! – вспылил Агаджанов. – А это что?! – он показал на соседний стол. – Шпроты?!
– То, что на том столе, повар еще утром приготовил. Пока милиция не пришла, – официант снова вздохнул.
– Что, и у вас повара посадили? – спросил я.
– Пока нет. Пока торгуются, – тихо сказал официант, кивнув на компанию.
Тут только мы заметили, что на спинках стульев висят милицейские кители.
– Повар тот, который танцует? – спросил Агаджанов.
– Нет. Танцует прокурор. Повар тот, который по столу барабанит.
Вот и скажи им, что мы иностранцев привезли.
Узнав, что с нами иностранцы, милиционеры надели форму, прокурор заправил рубашку в брюки, а повар отправился на кухню готовить. А через два часа Сонего с прокурором в унисон пели «О, соле мио!». Прокурор пел по-итальянски так громко и уверенно, словно в свободное время подрабатывал в «Ла Скала».
– Хорошо поет, – сказал я повару.
– Если бы я такие деньги, как этот канарейка, делал, я бы еще громче пел, – сказал он с отвращением.
Сегодня
– Помнишь, была очень вкусная сырокопченая колбаса «Московская», она еще существует? – спросил композитора Гию Канчели очень известный грузинский композитор К. – Будешь в Москве, если попадется, купи мне один батон. Я, когда стемнеет, лягу в кровать, накроюсь с головой одеялом, возьму ее, как кларнет, и съем всю! Останется веревочка. На этой веревочке я и повешусь!
Плащ «болонья» для писательницы
В Москве мы, наконец, придумали сюжет, который устраивал обе стороны.
Сонего с семьей улетели. Мы с Викой написали синопсис.
«Васин, житель деревни на берегу Волги (его, естественно, должен был играть Евгений Леонов), послал приглашение своему другу итальянцу Альберто, вместе с которым во время войны сражался с фашистами в итальянском Сопротивлении. Альберто прилетел с женой и ребенком. Васин встречал его, но в аэропорту друзья разминулись. Альберто с семьей добирается до волжской деревни самостоятельно – на корабле. В Ярославле он отстал от корабля. Дальше лихие и смешные приключения».
Синопсис быстро перевели и послали в Италию. Оттуда сообщили, что сюжет их устраивает. Время поджимало и, вопреки правилам, к картине прикрепили оператора, второго режиссера, художника, ассистента – и группа начала работать. А нам с Токаревой и Серовским пора было ехать в Италию: окончательный вариант сценария мы должны были писать там.
Агаджанов вернулся из Госкино злой и сказал, что Вика в Италию не поедет, потому что в договоре – один сценарист с итальянской стороны и один с советской.
– Ну, и я не поеду, – сказал я.
– Гия, ты только не начинай! Картина в запуске, корабль зафрахтован, Леонова от театра освободили… Купи ей «болонью». Вика, у тебя есть «болонья»?
– Какая «болонья»?
– Плащ очень тонкий, сейчас самый модный! Во время съемок я тебя оформлю как артистку, и поедешь в Италию. А сейчас скажи ему, чтобы не выступал!
Вика послушалась и сказала, чтобы я не выступал, а ехал в Италию покупать ей очень тонкий плащ «болонью».
И мы с Валерой Серовским полетели в Рим без соавтора.
Калинка-малинка
В Риме в аэропорту нас встречал старший брат Дино Де Лаурентиса Луиджи Де Лаурентис, седой респектабельный синьор лет пятидесяти. Он показал на нас пальцем, и пограничник провел нас мимо паспортного контроля.
По дороге в Рим Луиджи Де Лаурентис сообщил, что жить мы будем в приморском городке Сабаудиа – сто двадцать километров от Рима, в маленькой гостинице на берегу моря. Рядом сняли виллу для Сонего с семьей. Работать будет удобно, ничего не отвлекает. Питаться мы можем в любом ресторане Италии – бесплатно, надо только сказать, что мы гости Лаурентиса. И еще Луиджи Де Лаурентис сказал, что заявка Сорди не понравилась. Сорди не хочет, чтобы Альберто ехал в Россию с женой. Он хочет, чтобы была любовь с русской девушкой.
– Так почему же вы написали, что заявка вам понравилась?!
– Чтобы тебя прислали, Данела.
Между прочим. Мою фамилию везде произносили по-разному. В Италии – Данела. В Армении – Данелян. В Израиле – Даниэль. В Мексике – Данила, а в армии – Данеля́. (Ударение на последнем слоге.)
На сборах в первый же день, когда нас построили и старшина стал зачитывать список, то, дойдя до меня, он запнулся, а потом выкрикнул:
– Данеля!
И из ста пятидесяти фамилий он запомнил только мою. Идем в строю, старшина командует:
– Взвод! Песню запевай!
Не поют.
– Данеля, песню запевай!
И я запеваю, куда деваться.
Или:
– Кто хочет после чистки оружия дрова пилить? Два шага вперед!
Добровольцев нет.
– Данеля, два шага вперед!
Потом я понял, что военным так произносить мою фамилию удобнее. Они привыкли команды отдавать, и «Данеля» намного короче и четче, чем расплывчатое – Данелия.
На киностудии «Чинечитта» нас принял главный продюсер фирмы, киномагнат Дино Де Лаурентис, невысокий сорокапятилетний мужчина, напоминающий гангстера средней руки из американского фильма.
Между прочим. Старший брат, прежде чем зайти к младшему в кабинет, надел галстук.
Дино сказал:
– Данела, у меня в контракте с Сорди написано, что я могу начать фильм только в том случае, если сценарий нравится артисту Сорди. Когда Сорди скажет, что сценарий его устраивает, я запущу фильм и даже читать сценарий не буду.
– В таком случае картину надо остановить и перенести съемки на следующее лето, – сказал я.
– Почему?
– То, что он предлагает, совсем другой сценарий. И дай Бог, если этот сценарий будет готов к зиме.
– Ну и что? Снимите зимой.
– Но вы же хотели, чтобы в фильме было путешествие по Волге. А зимой в России реки покрываются льдом и корабли с туристами по ним не ходят.
– Ну, пусть плывут на ледоколе. Это даже интереснее. Снежные поля. Волки. (Братья Лаурентисы видели ледоколы, когда снимали с Калатозовым «Красную палатку».)
– Красивая идея! – поддержал брата Луиджи. – Вижу такой кадр: великая река покрыта льдом. Ледокол медленно движется, оставляя за собой черный след. Высокие берега покрыты снегом. А вдалеке по белым полям проносится стая диких волков…
А на березках сидят домашние медведи и поют «Калинка-малинка»! – продолжил я.
– Что он сказал? – поинтересовался Луджи.
– Синьор Данелия хочет использовать в фильме русскую песню «Калинка-малинка», – вольно перевел Валера.
– Браво, Данела, – сказал Дино, – «Калинка» хорошая песня!
Он угостил меня сигарой, сам закурил и по-американски задрал ноги на стол. На подметках его мокасин золотой вязью было написано: «Дино Де Лаурентис».
Из кабинета старшего брата – Луиджи – я позвонил в Москву новому директору «Мосфильма» Николаю Трофимовичу Сизову, доложил, что происходит, и сказал, что картину надо останавливать.
Сизов сказал, чтобы я не паниковал, а подумал над итальянскими предложениями. Любовь – это не так уж плохо.
В Сабаудиа в гостинице нас встретили Родолфо, Аллегра и отвезли к себе на виллу. После ужина Сонего спросил:
– Аллегра говорит, что видела в России женщину за рулем такси. Это возможно?
– Возможно.
– А если Маша будет работать на такси, это не шокирует вашу великую державу?
Я пожал плечами.
И Родолфо рассказал новую версию. Альберто, как хочет Сорди, прилетел один. Он отстал от корабля в Ярославле и догоняет его на такси, за рулем которого русская девушка Маша. Получалась довольно-таки складная история. И многое, что было в нашей заявке, сохранялось. (Сонего сказал, что этот вариант устраивает и Сорди.)
Я снова позвонил Сизову.
