Как-то ехали в отдаленный аул по узкой извилистой грунтовой дороге. Ехать страшновато: справа – скала, слева – многокилометровая пропасть, а где-то далеко внизу парит орел. Когда в очередной раз свернули, перед нами неожиданно возник яркий плакат на бетонном столбе. На плакате: блондинка в розовой комбинации сидит на кровати, глаза от ужаса вытаращены, рот открыт, руки протянуты, – она взывает о помощи! Внизу под ней – алые языки пламени, наверху, над головой, крупными красными буквами написано: «НЕ КУРИ В ПОСТЕЛИ!» В Дагестане есть обычай – на месте аварии, если поблизости нет дерева, привязывать ленточку к шесту. Около плаката таких шестов было немало.
– Какой идиот додумался поставить здесь это полотно?! – удивились мы.
– Абстрагамз, – угрюмо сказал наш водитель и посмотрел на Омара Гаджи.
– Опять! – вздохнул Омар Гаджи.
– Хорошо, если не Абстрагамз, тогда кто?! Кому бы разрешили здесь голую бабу нарисовать?
– Этого я не знаю, – развел руками Омар Гаджи. И рассказал.
Когда в 1962 году на выставке в «Манеже» Хрущев поругался с молодыми художниками, партия приказала всем обкомам (областным комитетам коммунистической партии) выявить у себя абстракционистов, заклеймить позором и выгнать из Союза художников. А Дагестанский обком, к ужасу своему, обнаружил, что ни одного абстракциониста на территории Дагестана нет. Тогда они обратились к народному поэту Расулу Гамзатову с просьбой привезти из Москвы настоящего абстракциониста. Пообещали, что дадут ему квартиру и гарантируют, что на хлеб с маслом он заработает. Но за это они абстракциониста всенародно осудят и немножко заклеймят. Расул пришел в восторг от такого поручения и всем о нем рассказывал. Прошло время, все уже забыли об этом. Но когда в прошлом году на дорогах начали появляться эти плакаты, горцы решили, что картинки рисует тот самый абстракционист из Москвы. И назвали его – Абстрагамзом. (Абстракционист Гамзатова.)
Мы с художницей Лидой Нови
Григорий Чухрай, Владимир Александрович Познер, РасулГамзатов и я
– Горцы идеалисты! Думают, пообещаешь нищему художнику квартиру, он все бросит и сразу приедет! – сказал Расул, когда мы вернулись в Махачкалу. – Ни один, даже самый немодный, не согласился к нам приехать. Сказали, что будут бороться за свободу здесь, на переднем крае – в Москве! Или – в Соединенных Штатах Америки! А плакаты эти, только между нами, плод подростковых комплексов сына жены начальника нашего АВТОДОРА. Жена у него эстонка, а эстонки считают, что, когда дети рисуют, они меньше пьют.
Через какое-то время случай свел меня и с самим начальником автомобильных дорог, маленьким, лысым даргинцем с грустными глазами. Я похвалил плакат «Не кури в постели», который нарисовал сын его жены.
– Это вам Расул рассказал? – спросил он.
– Да.
– Расул Гамзатович поэт – он в облаках витает. Майга не живописью отвлекает своего сына, а музыкой. Мы купили ему барабанную установку, полный комплект – и теперь он лупит по барабанам и днем и ночью, соседи уже три раза милицию вызывали. А когда мы его просим ночью не барабанить, он говорит: «Вы хотите, чтобы я опять много водка стал пить?» – тоненьким голосом передразнил он пасынка. Достал платок, высморкался и сказал:
– А плакаты эти рисует Абстрагамз, каждый пастух знает!
Федор, раздевай!
Думаю, что должен упомянуть и о некоторых привилегиях, которые принесла мне дружба с Народным поэтом.
Как-то, в самом начале работы, мы с Гамзатовым и Огневым приехали на моем «москвиче» в Дом литераторов пообедать. Пока я запирал машину и снимал щетки, чтобы их не украли, Расул и Володя прошли в ресторан. Меня на входе остановила вахтерша:
– Ваше удостоверение. (В Дом литераторов пускали только по членским билетам Союза писателей, а у меня такого не было.)
– Я шофер Расула Гамзатова, – сообразил я и показал ей щетки.
– Проходите.
Лет через десять, когда приехала итальянская делегация – Софи Лорен, Марчелло Мастрояни, Луиджи Де Лаурентис, – я пригласил их на ужин в ресторан Дома литераторов.
За эти годы я стал узнаваемой личностью: меня несколько раз показывали по телевизору в «Кинопанораме», фотографии мелькали в журнале «Советский экран». И теперь в Доме литераторов меня встречали тепло и сердечно.
Когда мы все вошли в вестибюль, я сказал вахтерше:
– Это итальянские гости. Они со мной.
– Пожалуйста, пожалуйста, очень рады вас видеть! – поприветствовала меня вахтерша.
Я повел гостей к гардеробу. За спиной слышу мужской голос:
– Ты чего это пускаешь кого попало? Почему членские билеты не спрашиваешь?!
Я обернулся. К вахтерше подошел важный мужчина. (Как выяснилось потом, администратор Дома литераторов.)
– Это не кто попало, это гости вот этого товарища, – вахтерша показала на меня.
– Гражданин, я извиняюсь, вы член Союза писателей? – спросил меня администратор.
– Нет.
– Федор, не раздевай! – дал он команду гардеробщику. – Сожалею, но у нас только для членов Союза писателей.
Но тут вахтерша поспешно громким шепотом сообщила:
– Это – шофер Расула Гамзатовича!
– Что ж ты сразу не сказала?! Здравствуй, дорогой! – администратор крепко пожал мне руку. – Федор, раздевай!
Расул
Даже те, кому осталось, может,
Пять минут глядеть на белый свет,
Суетятся, лезут вон из кожи,
Словно жить еще им сотни лет.
А вдали в молчанье стовековом
Горы, глядя на шумливый люд,
Замерли, печальны и суровы,
Словно жить всего им пять минут.
В шестидесятых годах Народного поэта Дагестана Расула Гамзатова избрали (назначили) членом Президиума Верховного Совета СССР (высший орган законодательной власти). Расул впервые явился на заседание этого Президиума и занял свое место за длинным столом. Вокруг стола ходили хорошенькие девушки в белых кофточках с бантиками и деликатно спрашивали у членов Президиума: «Не хотели бы вы послать телеграмму?» Расул сказал, что хочет. Взял у девушки гербовый бланк, на котором сверху, красным по белому, написано: «Правительственная телеграмма», что-то написал, отдал бланк девушке и сказал:
– «Молнию», пожалуйста!
Девушка быстро, почти бегом, направилась к выходу из зала заседаний.
– Девушка! Одну секундочку! – остановил ее Председатель Президиума Анастас Иванович Микоян. – Расул Гамзатович, я думаю, товарищам интересно, кому наш любимый поэт в этот памятный день отправляет телеграмму и что он написал? Если это не секрет, конечно.
– Не секрет. Пусть девушка прочитает.
Девушка посмотрела в телеграмму и покраснела.
– Дайте мне, – сказал Микоян.
Девушка принесла ему бланк с телеграммой, и Анастас Иванович прочитал: «Дорогая Фатимат! Сижу в президиуме, а счастья нет. Расул» (Фатимат – жена Расула).
Это ему простили. Обиделись немножко, но простили.
…На одном из заседаний после голосования Микоян сказал:
– Товарищи, Министерство здравоохранения рекомендует через каждый час делать пятиминутную производственную гимнастику. Думаю, и нам стоит последовать этому совету. Не возражаете?
– Возражаем, – сказал Расул.
– Почему? – насторожился Микоян.
– Я целый час руку поднимаю – опускаю, поднимаю – опускаю. Разве это не гимнастика?
И это ему простили!
Но когда на правительственном банкете в Кремле по случаю юбилея Октябрьской революции Расул поднял тост «За дагестанский народ, предпоследний среди равных», а на вопрос: «Как это могут быть среди равных предпоследние?» ответил: «Последние у нас – евреи», это ему уже простить не смогли! На него так обиделись, что даже исключили из членов Президиума. Но через какое-то время вернули, – видимо, поняли, что без Расула Гамзатова на Президиуме очень скучно.