– Бери скорей и не думай ни о чем. Сегодня же, слышишь, непременно сегодня король должен выпить это. Иначе все действительно погибло, завтра будет уже поздно.

Но Рустициана все еще медлила и с сомнением смотрела на флакон.

Тогда префект подошел к ней ближе и, положив руку ей на плечо, сказал:

– Ты медлишь? А знаешь ты, что теперь лежит на весах? Не только наши планы! Нет, слепая мать, знай: Камилла любит короля. Неужели дочь Боэция убудет любовницей тирана?

Рустициана громко вскрикнула: последнее время она и сама подозревала это, слова префекта только подтвердили ее подозрения.

– Хорошо, – сказала она, сжимая флакон в руке. – Король выпьет это сегодня.

Префект, быстро простившись, вышел.

«Ну, принц, ты быстр, но я быстрее. Ты осмелился стать на моей дороге, пеняй на себя». Он неторопливо пошел домой и весь день старался держаться на виду.

Перед закатом Камилла сидела на ступенях храма Венеры. Теперь она уже не считала свою любовь к королю преступлением: разве можно винить его в смерти отца? Он сделал все, что мог для его спасения, сделал больше, чем другие. И братьев ее спас он же. Да, ей нечего стыдиться этой любви. Что ей за дело до того, что он гот, варвар?.. Он прекрасен, умен и благороден. Завтра же она объявит матери и префекту, что отказывается от мести, а затем сознается во всем королю и будет просить прощения у него. Он так великодушен, простит, а потом… И девушка погрузилась в самые радужные мечты.

Вдруг она услышала быстрые шаги. Это был король, но какая перемена: всегда опущенная голова высоко поднята, осанка мужественная, решительная.

– Здравствуй, Камилла, – весело вскричал он. – Видеть тебя – лучшая награда после жаркого дня.

Камилла смутилась, покраснела.

– Мой король! – прошептала она.

Аталарих с радостным удивлением взглянул на нее: никогда еще не называла она его так, никогда не смотрела так на него.

– Твой король? – повторил он. – Боюсь, что ты не захочешь так называть меня, когда узнаешь все, что произошло сегодня.

– Я знаю все.

– Знаешь? Так будь же справедлива, не осуждай меня. Право, я не тиран и люблю римлян – ведь это же твой народ. Но я обязан охранять государство, созданное моим великим дедом. И я буду охранять его – добавил он. – Быть может, звезды уже осудили его, но я – его король и должен стоять или пасть вместе с ним.

– Ты говоришь истину, Аталарих, как подобает королю.

– Благодарю, Камилла. Как ты сегодня справедлива и добра! Ты ведь знаешь, чем я был: больным мечтателем. Но вот однажды я понял, что государству грозит опасность, понял, что я обязан охранять его. И я принялся за дело. И чем больше я трудился, тем сильнее привязывался к своему народу. И эта любовь к готам укрепила мою душу, утешила меня… в другой, очень тяжелой потере. Что мое личное счастье в сравнении с благом народа? И эта мысль, видишь, сделала меня здоровым и сильным, таким сильным, что, право, я мог бы теперь одолеть самого сильного врага. Меня мучит бездействие. Но взгляни, как чудно садится солнце! Море так тихо, и золотая дорога опять протянулась по нему. Поедем немного покататься в лодке, прошу тебя.

– На острова блаженных? – с улыбкой спросила Камилла.

– Да, к островам блаженных! – ответил король и, увлекая Камиллу, быстро вскочил в лодку, отомкнув серебряную цепь, которой она была прикована к набережной, и с силой оттолкнул ее от берега. Легкая лодка быстро понеслась по гладкой поверхности залива.

Несколько времени оба молчали. Король греб, о чем-то глубоко задумавшись, Камилла с восхищением любовалась его лицом, освещенным лучами заходящего солнца.

Наконец, король заговорил:

– Знаешь, о чем я думал теперь? Какое великое счастье – сильной рукой вести народ к блеску и славе! А ты, Камилла, о чем думала? Девушка покраснела и смешалась.

– Говори же, Камилла. Будь откровенна в этот чудный вечер. Ты смотришь так кротко, наверно, у тебя были добрые мысли.

– Я думала, как счастлива должна быть та женщина, которая может довериться сильной, верной руке любящего человека, того, кто поведет ее по волнам жизни.

– Да, Камилла, но верь мне, что и варвару можно довериться.

– Ты не варвар, – горячо заговорила девушка. – Человек, который так благородно мыслит, так великодушно действует, прощает самую черную неблагодарность, такой человек вовсе не варвар, он нисколько не ниже любого Сципиона.

– Камилла! – в восторге вскричал Аталарих. – Камилла, не грежу ли я? Ты ли говоришь это? И мне?

– Я хочу сказать больше, Аталарих, – быстро продолжала девушка. – Я хочу просить у тебя прощения за то, что я так жестоко отталкивала тебя. Ах, это была только стыдливость и страх… Но что это? Нас догоняют, мать, придворные.

Действительно, от берега отчалила лодка, в которой сидела Рустициана с несколькими придворными. После ухода префекта вдова пошла искать свою дочь. В саду ее не было. Она подошла к храму Венеры, Камиллы не было и здесь. А на мраморном столике стояло вино, приготовленное для короля. Взгляд ее в эту минуту упал на море, и она увидела лодку, в которой дочь ее ехала наедине с королем. Вспомнив слова префекта, она в страшном гневе вбежала в храм и вылила в серебряную чашу с вином содержимое флакона. Затем позвала людей, села в лодку и велела q>e6naM догонять лодку короля. Когда она спускалась со ступеней набережной, из-за угла вышла группа римлян, среди которых был и префект. Он подошел к ней и подал руку, помогая войти в лодку. «Все сделано», – шепнула ему Рустициана и велела отчаливать. В эту именно минуту Камилла заметила ее и, рассчитывая, что король повернет судно, встала. Но Аталарих вскричал:

– Нет, нет! Я не позволю похитить у меня этот час, лучший в моей жизни. Нет, Камилла, ты должна договорить, высказать мне все. Поедем дальше, пристанем к тому острову, там они найдут нас.

И он с такой силой налег на весла, что лодка полетела стрелой. Вдруг сильный толчок сразу остановил судно.

– Боже! – закричала Камилла, вскакивая с места. – В лодке течь – мы погибнем!

Действительно, вода широкой струей вливалась в лодку со дна.

Король быстро осмотрелся.

«Это Иглы Амфитриды» – страшно побледнев, воскликнул он. Дело плохо.

«Иглами Амфитриды» назывались две остроконечные скалы, которые едва выдавались над поверхностью моря между берегом и ближайшим островком. Аталарих хорошо знал, где они находятся, и всегда обходил их. Но сегодня он засмотрелся на девушки и забыл о скалах. Лодка с разгону ударилась об одну из них и получила пробоину. Островок был, положим, уже недалеко, но доплыть туда с Камиллой он не мог, удержаться на скале, пока подоспеет помощь с берега, – тоже не было возможности: вершина скалы была так остра, что на ней птица не удержалась бы. Вода же прибывала быстро – минуты через две-три лодка должна затонуть. Аталарих быстро сообразил все это.

– Камилла, боюсь, выход один – умереть.

– Умереть! Теперь! Нет, Аталарих, теперь я хочу жить, жить с тобой.

Эти слова, голос, которым они были сказаны, кольнули его прямо в сердце. Он с отчаянием осмотрелся еще раз, – но нет! Ничего нельзя сделать. Вода прибывала все сильнее.

– Нет, милая, нет надежды. Простимся поскорее.

– Прощаться?… Нет! – решительно ответила Камилла. – Я готова умереть с тобой, но прежде ты должен все знать: как я люблю тебя давно уже – всегда. Вся моя ненависть была только спрятанной любовью. Я любила тебя даже тогда, когда думала, что должна ненавидеть. – И она покрывала поцелуями его лоб, глаза, щеки. – А теперь пусть приходит смерть. Я готова. Но зачем же тебе умирать? Один ты можешь доплыть до острова. Бросайся скорее в воду, спасайся, прошу тебя.

– Нет, – горячо вскричал Аталарих, – лучше умереть с тобой, чем жить без тебя. Я наконец узнал, что ты меня любишь, – и вдруг расстаться! Нет! С этого часа мы принадлежим друг другу. Идем, Камилла, лодка уже начинает погружаться, бросимся в море.