Я боялась, что он снова начнет ласкать мою грудь, но мужчина поступил иначе. Вместо этого, после каждой ложки супа, он пальцем поглаживал меня по щеке. Я изо всех сил боролась с дрожью и желанием уклониться от его прикосновений. Старалась быть безучастной. Просто сидела и позволяла ему это делать, а когда он заканчивал, то опять возвращался к тому, чтобы накормить меня.

Каждый раз, после нескольких ложек, мужчина повторял этот успокаивающий жест, словно я была дикой кошкой, которую он хотел приручить. Будто он пытался меня спасти. Иногда, он поглаживал рукой меня по волосам, а однажды, в момент слабости, я даже откликнулась на эту ласку. Это была стимуляция, связь, общение. Это было хоть что-то. Но каждый раз, когда я отвечала ему, то ненавидела себя чуточку сильнее.

После того, как тарелка опустела, мужчина вышел из комнаты. Я вздохнула и прислонилась к стене, стараясь оттолкнуть от себя воспоминания о его руке, которая ощущалась так приятно. Через несколько минут он вернулся, и я снова напряглась. Это должно было произойти сейчас?

Он держал в одной руке полоску черной ткани и медленно шел ко мне. Я использовала все силы, чтобы подняться на ноги и отступить в другую часть комнаты. Но он двинулся следом. В итоге, мужчина загнал меня в угол, из которого бежать было некуда.

Взглядом, я молила его не делать этого, но сопротивляться не стала. Говорить, я просто не видела смысла. Он не планировал со мной дискутировать. Когда похититель набросил мне на глаза повязку, я задрожала.

Но позволила ему это. Позволила, потому что знала, что он все равно сделает то, что запланировал, и у меня даже возникло некое чувство благодарности из-за того, что он все еще не причинил мне физического вреда. Он не ударил меня, не порезал и не сделал ничего из миллиона тех вещей, которые мог бы. Мужчина все еще не изнасиловал меня. И не выглядел склонным делать эти вещи, по крайней мере, традиционным способом.

Когда повязка была на месте, он осторожно взял меня за руку и вывел из камеры. Мы пересекли то, что, я подразумевала, было холлом и зашли в другую комнату, после чего мужчина запер дверь и снял повязку.

Мы оказались в большой, но просторной ванной. Все украшения и картины со стен были сняты, если они когда-либо там вообще были. Как и зеркало, слабый след от которого виднелся на стене.

На раковине лежал тюбик зубной пасты и белая зубная щетка, а душ скрывался за простой белой занавеской. На сиденье унитаза меня ожидала одежда моего размера: серые тренировочные штаны, белый топ и рубашка, застегивающаяся на пуговицы как халат. Никаких трусиков или лифчика.

В ванной стоял стул, на который сел мой похититель и принялся меня разглядывать.

― Отвернись, пожалуйста, ― попросила я.

Мне с трудом верилось в то, что он послушается, но мужчина отвернулся лицом к двери, как истинный джентльмен. На мгновение, я задумалась о том, чтобы обернуть руки вокруг его шеи и сжать ее, но я знала, что не смогу убить его раньше, чем он переломает мне руки.

Я включила воду, быстро стянула с себя одежду и шагнула под струи воды. Я упивалась каждым ощущением: горячей водой, которая скользила по моему телу, запахом мыла и даже шампунем. Сразу после того, как я закончила принимать душ, я уперлась лбом в прохладную плитку и позволила остаткам воды стекать по моей коже. Каждую секунду, я боялась того, что мой надзиратель окажется рядом и вытащит меня из ванны, но он этого не сделал.

Когда я вышла, то заметила, что он забрал мою старую одежду. Разумеется, похититель бы мне ее не оставил. Та одежда продолжала олицетворять меня как личность. Я быстро натянула топ и рубашку, пуговицы на которой застегнула, а потом подняла полотенце.

Оно было теплым, словно его только что достали из сушилки, и источало аромат весеннего луга. Ну, не в прямом смысле. Запах был именно таким, каким его представляли себе производители кондиционера для белья, которые верили, что весенний луг пахнет именно так. И в этот момент я была с ними согласна. Я сопротивлялась желанию прижать ткань к лицу и сделать глубокий вдох.

― Порядок, я закончила.

Он встал и повернулся, взглянув на меня лишь раз, прежде чем опять надел повязку. На этот раз я боялась чуть меньше, потому что это воспринималось мной, как часть установленного распорядка дня и естественным продолжением его действий. Мужчина отвел меня обратно в камеру, а затем ушел. Это было во второй день.

Подобная рутина продолжалась неделю. Я знала, сколько прошло времени, потому что каждый день, используя свой ноготь, оставляла насечку на бетонной стене за туалетом. Трехразовое питание и посещение душа приравнивались к одному дню.

Он никогда не предпринимал попыток помешать моим танцам. Должно быть, мужчина был уверен, что я сломаюсь и так. Я пыталась извлечь максимум удовольствия из любимого дела, которое все еще было мне доступным.

На седьмой день, после принятия душа, он снова привел меня в камеру. Мужчина снял с меня повязку и уставился так, будто пытался прочесть мои мысли или хотел оценить прогресс в своей работе. Он протянул руку и начал расстегивать на мне рубашку.

Я оттолкнула его ладонь, но он не предпринял еще одну попытку. Он не накричал на меня, а лишь пожал плечами и развернулся к двери. Я запаниковала. Я больше не могла оставаться одна в этой бесконечной рутине из ничего.

― Подожди. Пожалуйста, не уходи.

Прошла уже неделя. Он не проявил никаких признаков того, что мог бы отпустить меня. В первый день я была готова обменять тактильный контакт на еду. Сейчас же, я буквально нуждалась в прикосновениях.

Танцы и горячий душ больше не приносили должного удовлетворения. Я начала скучать по нежным ласкам, которые сопровождали прием пищи. Я знала, как плохо и извращенно это выглядело, но мне был нужен контакт, чтобы почувствовать с ним хоть какую-то связь.

Мужчина остановился у двери и повернулся ко мне. На его лице промелькнула эмоция, так похожая на жалость. Эта эмоция выглядела самой настоящей из тех, что я когда-либо видела в его черных глазах, и мне вдруг стало жаль, что я не умела читать мысли, чтобы узнать, как вести себя дальше. Похититель прижал большой палец к сканеру отпечатков пальцев.

― Пожалуйста! Пожалуйста, не оставляй меня здесь. Я сделаю все, что ты захочешь.

Я бросилась к мужчине, протянула руку и впервые по собственной воле к нему прикоснулась. Сжимая его руку в своей, я умоляла его не оставлять меня здесь в одиночестве. Я не могла вечно следовать этому безумному шаблону. Это нужно было остановить, мне нужно было что-то, чтобы остановить его.

Мой разум следовал в том направлении, которое мне не нравилось. Душа моего тюремщика была уродливой, но физически он был прекрасен. Я могла бы признать его. Могла бы позволить ему дотрагиваться до своего тела без желания заблевать все вокруг. И никто бы не обвинил меня. Здесь я была жертвой.

Мужчина аккуратно вызволил свою руку из моего захвата и проводил меня в дальний угол комнаты. Он покачал головой с серьезным выражением лица.

Мой мучитель снова развернулся к выходу, и на этот раз я за ним не последовала. Когда я осталась в камере одна, то сползла вниз по стене и заплакала.

Глава 3

Еще неделя. Вот чего мне стоило то, что я оттолкнула его. Он не ударил меня, не бросил на пол и не изнасиловал; он просто дал мне еще неделю. Стало только хуже, потому что теперь он отрицал физическую близость и прикосновения.

Следующие семь дней мужчина без перебоев кормил меня три раза в день куриным супом с лапшой. Я хотела настоящую еду и была готова на все, чтобы ее получить. Суп это конечно здорово, но если есть его три раза в день, то он приедается, и ты начинаешь чувствовать себя сытым, но в то же время голодным одновременно.

Он больше не входил в камеру, вообще. Просто регулярно открывал дверь и оставлял на полу поднос. Мужчина не прикасался ко мне и не кормил с ложки. Я чувствовала себя полностью разбитой. Я не могла представить, что так привыкла к присутствию своего похитителя, пока не испытала его отсутствие.