В саду Тесей набрал наперстянок и душистого горошка, сложил в простенький букет и, пробравшись через виноград к холмику, положил цветы на камень, который они с Ньютом всё-таки поставили вчера в изголовье. Требовалось что-нибудь написать на нём, но все подобающие слова казались глупыми. Тесей пообещал себе придумать для мамы достойную эпитафию, но пока у него ничего не выходило. Ну да всё равно в запасе ещё год — не руками же высекать, в конце концов?..

Он сел прямо на траву рядом и вспомнил Ньюта — как тот первые дни после постоянно бегал сюда, и Тесей иногда слышал из-за дома его голос: Ньют продолжал что-то рассказывать маме, пусть её уже и не было рядом. Замечая брата, он сразу замолкал и глядел враждебно — так, что самому хотелось уйти.

Тесей тогда начал осознавать, что пусть он заслужил подобное отношение, но им с Ньютом больше нельзя быть в постоянном раздоре. Кажется, понял он это со всей определённостью, когда застал Ньюта в слезах в кладовой — тот, очевидно, настолько не доверял брату, что не хотел показывать слабость и прятал свои чувства. Тесей был ошеломлён до крайности и не стал удерживать Ньюта, когда тот выскочил наружу, больно задев плечо и опрокинув банку с джемом.

Сколько было этих скрытых слёз, Тесей не знал, но понимал, что Ньюту было тяжелее, чем ему — не только из-за возраста. Просто мама была его единственным другом. В тринадцать Ньют был диким, зашуганным зверьком, любил сбегать чёрт знает куда от всего, включая сложные разговоры и трудные ситуации. Лишь мама всегда каким-то особым чутьём догадывалась, где его искать.

В ночь тридцать первого августа того года Ньют снова пропал, и Тесей, после долгих панических поисков, поймал его на вокзале — позже Ньют признался, что не имел плана, а просто смотрел на поезда и искал тот самый, который ему бы подошёл. На нём должно было по-особенному ёкнуть сердце.

Тесея вырвали из воспоминаний шаги сзади. Ньют тихо приблизился, кинул любопытный взгляд из-под густых рыжих ресниц.

— О чём ты думаешь? — поинтересовался осторожно.

— О тебе.

Ньют помялся, переступая с ноги на ногу. Хотел спросить, конечно же, но не был уверен, стоит ли допытываться до чужих мыслей.

— Вспоминал, как ты прямо перед школой сбежал, — смилостивился над ним Тесей. — И вообще — конец августа…

Ньют кивнул и уставился на холмик. Ветер сдвинул букет, растрепал цветы.

— Я не хотел в школу.

— Я тоже.

Ньют посмотрел с удивлением, но потом кивнул.

— А ты хоть раз плакал — тогда?.. — спросил неловко. — Я ни разу не видел.

Тесей припомнил, и ему стало жгуче стыдно. В действительности он недалеко ушёл от брата, хоть и мнил себя старше и разумнее.

— Да, пару раз… — признался Тесей. — Ты не видел, потому что я тоже от тебя прятался.

Ньют тронул его запястье жестом понимания и снова обратил взгляд на холмик. Потом сказал в воздух:

— Вот дураки мы были, да?..

Подготовка к ночи сегодня заняла больше времени, чем ранее — нужно было многое обдумать, переделать, а кое-что ещё и требовалось найти. Ещё до обеда Ньют с торжествующим возгласом вышел из стойла, волоча за собой тяжёлый железный укротитель, уже слегка заржавевший. Оказалось, эта штуковина валялась под пуками отсыревшего сена, но всё ещё была в рабочем состоянии. Когда Ньют дотащил её до гостиной, его путь с ней по дому оказался отмечен глубокими царапинами на паркете, из-за чего между ним и Тесеем случилась небольшая ссора. «Ты же всё равно собирался бросить дом!» — восклицал Ньют, и Тесей замолкал. В действительности он ещё не решил, что делать с фамильным особняком. Конечно, через год всё равно можно будет восстановить паркет заклинанием, но, кажется, из-за этого он потеряет и в прочности, и в ценности.

Тесей не считал себя таким уж неправым, но всё-таки пошел помогать с обедом, скрепя сердце. Ньют резал картофель с некоторым остервенением, впрочем, вскоре его движения стали плавнее и спокойнее. Тесей занялся мясом, изредка посматривая на брата.

— Я чувствую твой взгляд, — сказал Ньют, не отвлекаясь от дела, и поправил сползший рукав рубашки.

И тут Тесею стало интересно.

— Только сейчас или всегда? — спросил он.

— Всегда… кажется. Словно щекотка в висках, с другими людьми нет такого ощущения. Ты случаем не скрытый легилимент?

— Нет, — со смехом ответил Тесей. — Только немного изучал окклюменцию, полезная вещь.

— Значит, просто родственная связь. Если с кем-то из нас случится беда, второй, возможно, почувствует.

— Давай не будем об этом, Ньют.

Тот поднял взгляд — Тесей не видел, но понял по ощущению, которое брат описал как щекотку. Действительно похоже.

— Не порежься, — услышал он.

Это было своевременное предупреждение. Тесей отложил нож и выдохнул, пытаясь понять, как так вышло, что даже простое упоминание бед, могущих приключиться с братом, заставило его разволноваться.

Ньют по-прежнему наблюдал искоса.

— Всё с нами будет хорошо, — сказал он, высыпав на сковороду нарезанный картофель.

— Ты меня успокаиваешь? — Тесей улыбнулся.

— Да. Ты много переживаешь и плохо спишь, я заметил. — Ньют вернулся к столу, сдвинул брови. — Не надо взваливать на себя так много сразу.

Тесей неожиданно для самого себя взвинтился:

— Нужны мне твои советы!

— А больше ни от кого ты их не дождёшься. Мы одни, забыл?

— Я могу вам дать совет! — раздался скрипучий голос очага. — Мясо вообще-то вперёд картофеля идёт, вы, оболтусы! Кто так готовит!

Ньют выругался совсем уж непристойно, подбежал к сковороде и начал вытряхивать её содержимое в тарелку.

— Чтоб я не слышал больше от тебя таких слов! — возмутился Тесей, выкладывая на сковороду куски мяса.

— Ты сам так ругался, когда палец прищемил!

— Вот будет тебе шестнадцать — я тогда ничего не скажу. Но сейчас я старший в семье, изволь слушаться.

Ньют проворчал что-то неразборчивое, и, как Тесей подозревал, достойное хорошей затрещины, но не смог понять ни слова. Потому лишь прикрикнул для виду, и они снова разошлись по разные стороны стола.

Окончательное примирение произошло за чаем. Ньют безмолвно протянул ладонь, и Тесей пожал её, а потом подвинул брату последний кусочек шоколада.

— Позже ещё купим, — сказал он беспечно, осознавая, что на деле вряд ли они смогут скоро опять себя побаловать сладким: денег было совсем немного.

Ньют шоколад взял. Он, кажется, всё понял, но не знал, что сказать, а потому, выходя из-за стола, молча поцеловал в щёку. И тут же смущённо потёр место поцелуя — видимо, стирая шоколадный след. Раздался звук удаляющихся шагов.

— Не сутулься! — крикнул Тесей, даже не оборачиваясь — он слишком хорошо знал, как обычно ходит Ньют. Сзади раздалось сердитое хмыканье, подтвердившее его догадку.

На закате они с Ньютом стали общаться лишь короткими репликами: возьми то, перенеси туда. Весь ужин снова ограничился бутербродами, которые поедались на ходу. Наконец Тесей обессиленно лёг на исцарапанный днём паркет и тупо уставился на старомодную люстру, обводя взглядом литые завитушки из бронзы. Ньют мгновенно растянулся рядом. Их пальцы соприкоснулись; Ньют начал поглаживать их, потеребил отцовский перстень-печатку.

— Можешь примерить, — отозвался Тесей.

— Нет, я не хочу. — Ньют помолчал. — Из меня плохой бы вышел глава дома. Хорошо, что ты старше, ты сможешь его возродить.

У Тесея стало кисло во рту.

— Давай и об этом тоже не будем.

Его взгляд блуждал по потолку, зацепился за несметённую паутину и остановился на потускневшем гербе Скамандеров на камине чуть ниже по стене — вставшем на дыбы гиппогрифе.

— И вообще я ничего не хочу возрождать. Кому нужен этот груз традиций и эти потускневшие гербы? И обязательные гиппогрифы в стойлах — семейный символ же!

— Мама их любила, — возразил Ньют.

— Мама наверняка была единственной на несколько поколений, кто их искренне любил. Ну, и ты. Разве не пора что-то менять, Ньют?