Ньют снова выдержал гигантскую паузу, за которую можно было смотаться порталом на другой край земли и вернуться обратно.

— Вы неправы, — сказал он, пытаясь снова подойти к волку. Тот отпрыгнул, но не стал убегать, замер в отдалении. — Вы очень глубоко неправы в каждой из своих идей.

— Я и без того в курсе, что мы противники. И знаю каждую мысль, которую Альбус вложил в твою голову.

— Альбус — не единственный, кто не принимает ваших идей о превосходстве магов. Перестаньте искать первопричину в нём.

Геллерт тихо засмеялся.

— О глупый мальчик, — произнёс он, следя за волком, неуверенно подходящим ближе. — Ты просто плохо знаешь Альбуса.

Волк, казалось, вёл их — он шёл в сторону от едва заметной в траве тропы, поджимая лапу. Довёл до края рощицы и лёг с таким выражением морды, что стало понятно: никуда он не пойдёт.

— Похоже, ночуем здесь, — сказал Геллерт. — Ты ведь не бросишь зверя, я так понимаю.

Ньют отрицательно качнул головой.

— Ни за что.

— Тогда надо найти еду. И место для ночлега.

Они начали обходить низину с высоко поднятой палочкой Геллерта, огонёк на конце которой то гас, то снова зажигался. Сухая высокая трава путалась в ногах, из рощи наползал неестественно густой туман. Волк следил за ними, изредка приподнимая морду, но всё ещё не собирался сменять гнев на милость: когда Ньют на пробу подходил слишком близко с точки зрения зверя, тот скалил влажные желтоватые зубы.

Геллерт одним глазом следил за Ньютом, одновременно пытаясь высмотреть хоть что-нибудь. И палочка выхватила невдалеке стену то ли хижины, то ли неказистого деревянного дома, полускрытого густым кустарником.

Интересно, можно ли это назвать везением, думал Геллерт, властно подозвав Ньюта и идя с ним в сторону смутных очертаний дома. Казалось, их обоих ведут куда-то, и все события в Таре, включая появление Ньюта, кем-то подстроены, срежиссированы, и Геллерта бросили в эту пьесу, не дав ни единой строчки роли. Всё, что остаётся — идти по заданному свыше пути и надеяться, что он приведёт куда надо.

Геллерта это не устраивало. Он не ходил наугад и не поступал по чьей-либо указке, но выбора пока не было.

— Скамандер, иди внутрь.

— В дом? — зачем-то переспросил тот.

— Ну а куда же ещё.

Он резко обернулся.

— Я буду ночевать на улице, — сказал он с каким-то отчаянием.

— Если уж так хочешь, — ухмыльнулся Геллерт, внимательно всматриваясь в его лицо. — Но сперва ты должен проверить этот дом, поэтому войдёшь вперёд меня.

— Нет. Нет-нет, — повторил Ньют и вдруг забормотал с обидой, подняв лицо к небу, Геллерт с трудом разобрал слова: — Это не смешно.

— Что не смешно?

Тот молчал.

— Скамандер! — прорычал Геллерт, наставив на него палочку. — Не держи меня за идиота. Что, тебе нельзя в дом, потому что плохая примета, а?

— Вроде того, — выдавил из себя Ньют, продолжая стоять на месте. Геллерт схватил его за плечо, сжал так, что тот наверняка ощутил боль. Ньют, впрочем, её не показывал и в глаза старался не смотреть. Геллерт приблизил губы к его уху:

— Войди, — сказал он едва слышно, наслаждаясь тем, как вздрогнул Ньют, который тут же попытался отодвинуться. — Войди в этот чертов дом.

Он отпустил, и Ньют отпрыгнул в сторону, что тот волк, потёр плечо. А потом отвернулся и с минуту смотрел на бревенчатые стены. Геллерт не торопил.

Раздался вздох, и Ньют уверенно пошёл к двери, закрытой на большой засов. Геллерт обогнал его у самого порога и жадно рассматривал попытки скрыть испуг под напускной уверенностью. Ньют, похоже, понял, что получается у него паршиво, склонился к засову, отодвинул его и быстро распахнул дверь, тут же заходя внутрь и даже не давая себе одуматься.

— Ну вот, — сказал Геллерт, неторопливо переступая порог. — Ничего не случилось. — Он усилил огонёк на конце палочки, чтобы рассмотреть помещение. — Фауст прокляни…

Вокруг были волки. Не живые, нет — они смотрели с картин и набросков, висящих на стенах, с ковра, лежащего на полу; волчьи морды были вытканы на скатерти, наброшенной на стол, и на мягких подстилках для стульев. Это явно был жилой дом.

Однако он пустовал.

Ньют, казалось, не был удивлён: он только бросил быстрый взгляд вокруг и больше не осматривался, встав столбом посередь единственной комнаты. Он потирал лоб и в целом выглядел так, словно его неожиданно сразила болезнь: бледный, с трясущимися ладонями.

Геллерт сделал вторую мысленную пометку. Сам Скамандер ничего, конечно же, не расскажет, придётся думать. Что-то вертелось на языке, какое-то слово, которое очень хорошо описывало происходящее с ним. Геллерт знал причину, но она упорно не желала вспоминаться.

— А вот и еда, — сказал он, заглянув в погреб. Там висело вяленое мясо, лежали овощи, мука и соленья. — Последует ли какое-то наказание за взятие чужой еды? Есть что-то схожее в преданиях?

— Насколько мне известно, нет, — еле слышно ответил Ньют и покорно взял протянутый ему из погреба кусок вяленого мяса.

— Ешь.

Ньют невидяще посмотрел на мясо. Отщипнул немного, отправил в рот и кивнул, и тут же его длинная фигура исчезла из поля зрения. Геллерт немедленно поднялся с палочкой наготове.

Но Скамандер ничего не собирался предпринимать. Он вынул из стоящей в углу печи румяный хлеб, разломил его на три равные части. Так же он поступил с мясом.

— Внизу есть вино? — спросил он деловито. Голос его тем не менее оставался болезненно слабым.

— Нет.

Ньют качнул головой.

— Жаль, — сказал он без объяснений и вышел на улицу, сняв с крючка у порога допотопный магловский фонарь. Геллерт следил в окно: Ньют распрямился с явным облегчением и зашагал к волку. Он оставил ему мясо — так близко, как смог подобраться, — а потом что-то говорил зверю, будто втолковывая. Уж не настраивал ли против Геллерта?

Потом действия Ньюта стали совсем уж странными: он подошёл к дубу, высившемуся у края рощи (Геллерту пришлось выйти на порог, чтобы не потерять Ньюта из виду), положил к корням треть вынутого из печи хлеба, а после снова что-то говорил, молитвенно сложив руки.

Когда Ньют вернулся и встретился взглядом с Геллертом, тот вопросительно поднял брови.

— Волка надо было накормить. (Это понятно, — перебил Геллерт.) А хлеб я оставил под дубом в подношение Богине. — Какой, он не пояснил. — Вообще-то нужно зерно, но зерна тут не было. И жаль, что у нас нет вина, стоило бы задобрить фей. В таком случае надо оставить огонь в очаге, хотя бы так. Да, хотя бы так, — повторил он задумчиво и вдруг заметался по комнате так быстро, словно до этого не сутулился, как если бы болезнь его придавливала к земле.

И Геллерт лишь сейчас увидел у него в руках охапку желтых листьев.

Больше он ничего не спрашивал, только продолжал наблюдать из кресла-качалки, как Ньют неуклюже пытался украсить комнату листьями. Получалось откровенно так себе.

— Имеет значение, кто именно это делает? — поинтересовался Геллерт, лениво покачиваясь в кресле.

— Возможно, — уклончиво ответил Ньют и кивнул на своё художество. — В канун Самайна принято украшать дом жёлтыми или красными листьями. И украшают все.

Геллерт вздохнул и поднялся, безмолвно заставил листья соединиться в гирлянду, которая повисла под потолком. Ньют снова вышел на улицу и принёс желудей — тоже для украшения, и развешивая их меж листьев взмахом палочки, Геллерт с досадой осознал: в этот раз он забыл, что ему нужно следить за Ньютом. Плохо. В следующий раз тот может воспользоваться его промахом.

— Волк подошёл ближе к дому, — сказал Ньют, раздвинув занавески у единственного окна. — Отлично. Не придётся его искать, чтобы осмотреть утром лапу.

А потом он сказал раздумчиво и совершенно спокойно:

— Мне кажется, это его дом.

— Сейчас не полнолуние, — резко возразил Геллерт. — Это не может быть оборотень.

— Нет, не полнолуние, — согласился Ньют. — Но канун Самайна.

Он так это произнёс, будто это объясняло всё. Геллерт скрипнул зубами и решил больше не спорить.