В редкие дни домоседства Нансен возился с внучкой, рисовал, с наслаждением слушал музыку. Композитор и пианист Дубровейн, поселившийся в Норвегии, приезжал тогда в «Пульхегду», играл Чайковского, русские народные песни.

Нансен увлекался Достоевским, советовал Лив:

— Читай Достоевского, но читай серьезно. Размышляй, делай себе пометки. Его нельзя читать поверхностно, он бесконечно глубок.

Тетя Малли как-то сказала Лив, что ее отец, наверное, вылеплен из той же глины, что и древние викинги. Много ли теперь мужчин, которые могли бы на седьмом десятке шагать через три ступеньки, догоняя лифт? А ежедневная холодная ванна по утрам после гимнастики? Бр-р, подумать страшно, а он плещется как ни в чем не бывало. Люди в его возрасте гуляют с палкой — Фритьоф же перед обедом бегает по саду. О лыжах и говорить нечего…

Нет, Фритьоф Нансен еще не устал от жизни! Он полон сил, жажды деятельности. Хотя корабль Лиги наций все глубже засасывает пучина пустословия и закулисных махинаций, Нансен все еще не решается покинуть его борт: ведь даже с худого корабля можно иногда протянуть руку помощи тем, кто в ней нуждается.

Нансена волнует теперь судьба армян, живших в Турции. Турки затеяли ужасающую резню, истребив в некоторых городах все армянское население и разграбив его имущество. Те, кому удалось избежать расправы, рассеялись по всему миру, потеряв кров и родину. Им сочувствуют на словах, но никто не помогает. Их единственная надежда — Советская Армения.

Нансен просит Лигу помочь армянским беженцам. Но Лига не хочет даже говорить об этом, прежде чем Нансен сам не съездит на Кавказ и не посмотрит, как живут советские армяне.

В 1925 году Нансен опять в Советском Союзе. Его видят на открытии оросительного канала в сухой Сардарабадской степи, он путешествует через Дарьяльское ущелье, приезжает на воскресник жителей Махачкалы, аплодирует певцам в рабочих клубах Еревана. Объехав почти весь Кавказ, Нансен затем плывет по Волге до Саратова, узнавая и не узнавая те места, в которых ему довелось быть в голодный год.

Вернувшись в Женеву, он говорит на заседании Лиги:

— Единственное место, где в настоящее время можно устроить несчастных армянских беженцев, это Советская Армения. Здесь несколько лет назад царили разруха, нищета и голод. Теперь я видел, что заботами советского правительства в Армении установлены мир и порядок.

В зале шумят, переговариваются. Он видит перед собой безучастные лица и кричит:

— Я умоляю припомнить армянскую трагедию!.. Я заклинаю вас, чтобы ожидания несчастных снова не оказались обманутыми!

Его горестные, страстные слова падают в пустоту. Лига наций не желает, чтобы беженцы переселялись в Советскую Армению.

На следующем заседании Лиги он выступает снова, взывая о помощи людям, ищущим родину. Тщетно!

Нансен не сдается. Он опять и опять требует слова. И однажды ему прямо советуют «больше не беспокоить Лигу армянским вопросом». Не дав Нансену высказаться еще раз, делегаты почти демонстративно принимаются обсуждать вопрос о постройке нового зала заседаний.

В эти горькие дни Нансена снова властно позвало дело, от которого он почти отошел последние годы.

Настало время, когда человек стал все увереннее, смелее прокладывать новые пути в Арктику — воздушные. Одним из первых пошел в арктическое небо Руал Амундсен. Он истратил все свои деньги, залез в долги, чтобы купить аэроплан, — однако ненадежная машина потерпела аварию при посадке на льдину.

Амундсена это только раззадорило. Но и другая его экспедиция, на гидропланах, едва не кончилась трагически. Вернувшись, Амундсен тотчас начал готовить к полету дирижабль «Норвегия». 12 мая 1926 года «Норвегия» пролетела над Северным полюсом.

Амундсен сделал первый шаг, Нансен стал думать над вторым. Не только полет, но и высадка с дирижабля на дрейфующие льды. Не только Северный полюс, но и «полюс относительной недоступности». Не только рекорд дальности полета, но и обширная программа научных исследований.

Таким рисовался Нансену план воздушной экспедиции на мощном дирижабле. Конечно же, этот план слишком осторожные люди окрестили сумасшедшим, фантастическим.

— Обвинение в фантастичности я спокойно принимаю, — ответил Нансен. — Работа исследователя плодотворна лишь тогда, когда ее окрыляет фантазия. Только такие исследования смело движут вперед человеческую мысль.

Тем временем созданное для научных исследований международное общество «Аэроарктика», куда вошли ученые Советской России, Германии, Норвегии и других стран, выбрало Нансена своим почетным и бессменным председателем.

С каким юношеским увлечением он взялся за дело! Сам придумывал и чертил конструкцию теплой палатки для ученых, которые спустятся с дирижабля на льды у полюса. Сам отбирал и проверял приборы. Сам лазил во все отсеки строившегося в Германии дирижабля «Цеппелин».

Постройка воздушного корабля обходилась дороже, чем думали. Тогда Нансен отправился за океан, чтобы чтением лекций о будущей экспедиции заработать недостающие деньги.

Летом 1928 года общество «Аэроарктика» собралось на конференцию в Ленинграде. Она открылась в те дни, когда мир взволновала новая трагедия на Севере.

Итальянская экспедиция на дирижабле «Италия», которой руководил честолюбивый генерал Умберто Нобиле, задумала опередить Нансена. Дирижабль побывал над полюсом, но на обратном пути произошла катастрофа. Часть экипажа погибла, часть оказалась на льдинах.

Руал Амундсен, который незадолго до этого объявил, что его жизнь путешественника закончилась, и поселился на покое в тихом доме у фиорда_; снова надел прорезиненную куртку. Самолет «Латам» оторвался от поверхности бухты Тромсё и унес Амундсена на Север — туда, где разбилась «Италия».

По странному совпадению, это произошло как раз в тот день и час, когда Нансен открыл в украшенном цветами конференц-зале Академии наук СССР заседание «Аэроарктики».

Нансен говорил о наступлении новой эры в арктических исследованиях, о том переходе от редких, случайных экспедиций к планомерному научному изучению, которое начал Советский Союз. Он сказал, что неудача «Италии» не должна ни на минуту останавливать исследователей.

По его мнению, наиболее существенную помощь итальянцам мог оказать советский ледокол «Красин». От имени собравшихся Нансен пожелал самых больших удач Амундсену.

Утром следующего дня газеты сообщили, что со Шпицбергена почему-то нет сведений о «Латаме». Может быть, Амундсен направился прямо на поиски ледового лагеря Нобиле?

Нансен долго сидел над газетой. Не похоже это на Амундсена — полететь дальше, не пополнив баки горючим!

Не было никаких известий о самолете и в следующие дни. В перерывах конференции люди говорили только об Амундсене.

— У старого полярного волка в запасе сто тысяч хитростей! Он, конечно, преодолеет все затруднения… — твердил моложавый немецкий штурман. — Как вы полагаете, господин Нансен?

— У «старого полярного волка» в запасе слишком мало продовольствия! — хмуро отрезал Нансен.

…Уже под осень, после того как ледокол «Красин» пробился к лагерю итальянцев и снял их со льдины, рыбаки нашли в море поплавок «Латама», а потом и запасный бак самолета.

Черный траурный креп обвил портреты Руала Амундсена…

Вылет воздушной экспедиции «Аэроарктики» во главе с Нансеном был назначен на лето 1930 года.

Зимой Нансену нездоровилось. В середине дня тянуло прилечь на диван возле рабочего стола. Врач намекнул, что приходит время расплаты за жизнь без отдыха, за жизнь, отданную труду:

— Устало сердце. В общем надо беречься, побольше лежать в постели. Никаких волнений, легкое чтение.

— Я согласен лежать и читать Джером Джерома. Но сначала мне надо ненадолго слетать к полюсу, — пошутил Нансен.

Однако сильные боли заставили его лечь в постель. Непривычно бледный, слабый, он нервничал, жаловался, что не вправе терять без дела ни одного дня. Его навещали старые друзья — Вереншельд, Отто Свердруп, Хелланд-Хансен.