Земля Франца-Иосифа не появлялась. Шпицберген был недостижимо далек…

Когда Нансен покинул «Фрам», Свердруп перешел в его каюту. С грустью просидел он первый вечер возле стола, раздумывая над инструкцией, оставленной Нансеном.

«Я передаю тебе дальнейшее руководство экспедицией до ее завершения, — писал Нансен. — С того дня, как я покину „Фрам“, к тебе перейдет во всей полноте власть, которая до сих пор принадлежала мне, и все остальные должны беспрекословно подчиняться тебе или тому, кого ты назначишь начальником. Я считаю излишним давать тебе какие бы то ни было указания относительно того, что следует предпринимать при тех или иных случайностях — даже если бы возможно было дать эти указания; я знаю, что ты сам сумеешь найти лучший выход из затруднительных положений, и считаю поэтому, что могу со спокойной совестью покинуть корабль».

Это скорее письмо друга, чем инструкция начальника своему заместителю. Таких людей, как Фритьоф Нансен, власть не портит, нет!

«Твоя обязанность, — читал дальше Свердруп, — доставить порученных тебе людей благополучно на родину, не подвергая их никакой ненужной опасности ни ради сохранения судна или груза, ни ради научных результатов экспедиции».

А сам Фритьоф, написав это, пошел ради науки туда, где опасность на каждом шагу!

«Никто не знает, сколько времени пройдет, прежде чем „Фрам“ выйдет в открытое море. У тебя хватит провианта еще на несколько лет; но если по каким-нибудь непредвиденным причинам экспедиция слишком затянется, или экипаж начнет страдать от болезней, или ты по каким-нибудь другим соображениям сочтешь за лучшее покинуть судно, это должно быть сделано безусловно. Ты сам определишь, в какое время года лучше всего это сделать и какой путь вам избрать».

И дальше — несколько деловых советов, короткая программа научных работ, имена людей, отвечающих за ее выполнение.

Инструкция кончалась так: «В заключение желаю всяческого счастья тебе и всем, за которых ты теперь несешь ответственность. До счастливой встречи в Норвегии — на борту этого корабля или без него.

Преданный тебе Фритьоф Нансен».

Свердруп дочитал и задумался. Ушел… Конечно, Иохансен — парень что надо, но все же было бы вернее, если бы рядом с Нансеном шагал теперь он, Свердруп. Правда, Нансен слеплен для Севера. Уж он-то найдет способ выкарабкаться из любой переделки, будьте уверены! И все же… Вдвоем к полюсу, без всяких промежуточных баз, без надежды вернуться на судно.

Да, на такое способен только Нансен!

…Привычно, размеренно потекли дни и недели, и только тревога за ушедших омрачала временами настроение команды.

Свердруп составил расписание дел для каждого. Сначала убирали вздыбленный у левого борта «Фрама» ледяной вал — при новом сжатии он мог обрушиться и повредить судно. Работали парами. Свердруп взял в помощники доктора. Тот был сначала весел и болтлив, как всегда, но к вечеру первого дня скрылся в каюте совершенно расстроенный. Блессинг не мог понять, почему Свердруп не хотел с ним разговаривать. Доктор как-то не замечал раньше, что из капитана «Фрама» трудно выжать больше ста слов в день, особенно когда он чем-либо занят.

Покончив с ледяным барьером, принялись мастерить нарты, каяки и запасные лыжи. Никто не допускал и мысли о том, что придется покидать «Фрам», но ведь сам Нансен распорядился на всякий случай подготовиться к этому.

В начале мая возле «Фрама» расширились полыньи. Но судно по-прежнему было припаяно к большой, толстой льдине и дрейфовало вместе с ней на запад еще медленнее, чем раньше. Несколько дней в конце весны «Фрам» даже тащило назад, на восток. О продвижении к северу, которое раньше волновало всех, теперь говорили почти равнодушно: «Фраму» нужно было поскорей в Норвегию, а то, что лежало ближе к полюсу, взял на себя Нансен.

С некоторых пор по настроению команды легко угадывалось направление ветра. Если даже Бентсен превращался в угрюмого молчальника, то это означало, что ветер встречный. Тогда вспыхивали ссоры, сыпались колкости, даже угрозы пустить в ход кулаки. Но чуть запахнет попутным ветром — и поссорившиеся уже протягивают друг другу руки.

Судовые пророки и прорицатели — Якобсен и «кузнец Ларс» — постоянно брались предсказывать направление ветра и чаще всего нещадно провирались, поочередно проигрывая друг другу булки, табак, порции сладкого.

С приходом лета лед вокруг «Фрама» стал раскалываться. Но прочнейшую льдину с припаянным кораблем только поворачивало из стороны в сторону, и Свердруп, не полагаясь целиком на силы природы, попытался помочь им.

Первую мину заложили за кормой.

Взрыв основательно тряхнул «Фрам», но льдина казалась целехонькой.

Однако не успел Свердруп пожалеть о зря затраченном порохе, как трещина вдруг расколола ее. Корма «Фрама» обнажилась, корабль качнулся и соскользнул в воду.

Свердруп придирчиво осмотрел со шлюпки своего любимца. Ни вмятин, ни поломок. Осенью «Фрам» вмерзнет посреди ровного поля и продремлет третью полярную ночь.

Зимовка не страшила: продовольствия достаточно, Нансен с Иохансеном, наверное, в этом году уже будут дома — значит, успокоят родных, скажут им, что вся компания вернется домой осенью 1896 года. Третья зима началась вполне спокойно. Для обитателей «Фрама» многое давно утратило остроту новизны, а мелкие неурядицы не мешали мечтать о сини фиордов и черепичных крышах в зелени садов.

Без Нансена все было как при Нансене. Сдружившись в первую зимовку, моряки берегли эту дружбу. Нансен сумел каждому найти свое место. Люди понимали смысл общей работы, и каждый чувствовал, что он тоже что-то значит в экспедиции. Нансен был уверен, что другие заменят его, что все будет хорошо, — и не ошибся.

8 октября небо в последний раз розовело отблеском солнца. День угас. «Фрам» медленно продвигался на северо-запад. В ноябре он достиг 85°56′ — небывалой, неслыханной для кораблей широты.

Свердруп объявил, что команде предстоит самая длинная полярная ночь из всех, какие когда-либо переживали люди на Земле. Правда, добавил он, если бы Нансену с Иохансеном пришлось зимовать там, куда они пошли, то их ночь была бы еще длиннее.

Но они — на том сходилось большинство команды «Фрама», — наверное, уже совсем недалеко от дома. Якобсен даже предлагал пари, что Нансен разгуливает сейчас по улицам Кристиании, а Иохансен уехал к своей невесте в город Шиен.

Нет, Нансен и его спутник были еще очень далеко от родины…

Конец июня немного поправил их дела. Тюлень — и какой жирнющий! — вынырнул как раз в тот момент, когда Нансен закончил переправу через полынью. Его ружье лежало в каяке, а руки были заняты нартами, которые он вытаскивал на лед.

— Яльмар, стреляйте! Да скорее, скорее!

Иохансен выстрелил раньше, чем Нансен договорил. Тюлень — это был крупный морской заяц — задергался на воде, и Нансен, бросив нарты, всадил в него гарпун, чтобы добыча не пошла на дно.

Но наполовину вытащенные нарты соскользнули со льдины, накренили своей тяжестью плот из каяков, тот зачерпнул воду — походная керосинка и лыжи свалились за борт.

Нансен выпустил добычу и схватился за тонущий каяк. О ужас! Тюлень тотчас начал погружаться! Выдернув на льдину каяк, Нансен прыжком едва настиг ускользавший в воду гарпунный линь.

Когда груда мяса и жира была вытащена на лед, они бросились друг к другу и с радостными воплями пустились в пляс вокруг тюленя. У них была еда, много еды, у них было горючее!

День 24 июня — двухлетие выхода «Фрама» из Норвегии — они отпраздновали, туго набив желудки сырым и поджаренным тюленьим салом, кусками вареного тюленьего мяса.