Когда Солдат в очередной раз дошел до конца брусьев и развернулся для следующего захода, то увидел Капитана, стоящего напротив. Он решил, что это последний раз. Но когда он снова подошел к концу брусьев и уже готовился принимать похвалу – а он, несмотря на ужасное начало, заслуживал ее, – Капитан усмехнулся и отступил на несколько шагов назад.

– Теперь сам, – сказал он и протянул Солдату руки.

Тому до смерти хотелось коснуться их. Но для этого нужно было пройти несколько метров без опоры. Он уже делал так раньше, пусть и не без труда, но пока это умение было не для посторонних глаз. Солдат затряс головой, будто возражая самому себе. Какой же Капитан посторонний! Они пробыли вместе неполных два часа, но Солдат уже понял то, что подозревал всегда: ближе и дороже Капитана никого для него нет и не будет.

Поэтому он протянул руки ему навстречу и тяжело шагнул раз, другой, еще и еще. А потом, едва удерживая равновесие, чуть ли не рухнул ему на грудь. Капитан не рассердился. Солдат почувствовал его руки на своей пояснице, и теплое ровное дыхание тронуло его щеку.

– Невероятно. Никогда не видел ничего прекраснее, – сказал Капитан.

Его глаза сияли, и Солдат понял, что тот сам верит в то, о чем говорит. Может быть, он тоже понял, как сильно ему нужен Солдат.

– Проверим, сколько ты сможешь простоять на месте? – спросил Капитан и поцеловал его.

Солдат не умел целовать. Поэтому он просто изо всех сил старался удержаться на ногах, чтобы мягкие теплые губы продолжали ласкать его, приоткрыл рот, чтобы впустить поглубже, и что было сил заскулил, чтобы Капитан слышал, как сильно нужен ему, и потому, что низкий стон, похожий на плач, так и рвался из его груди.

Капитан оставил руки на его спине – не поддерживая, только обнимая. И удержал, когда колени Солдата начали дрожать и подгибаться. А когда силы совсем оставили его, Капитан подхватил его на руки. Солдат обнял его за шею, обхватил бедрами его бедра так крепко, как только мог. Наверное, он должен был показать, что в его ногах больше силы, чем кажется, но сейчас ему было все равно. Только бы быть ближе к Капитану.

Когда Капитан отпустил его, Солдата как никогда в жизни захлестнула грусть потери. И все же впервые за два года – с тех пор, как Солдат себя помнил – он чувствовал себя целым.

*

– Что мы будем делать дальше? – спросил Солдат, не сводя взгляда с губ Капитана.

– Тебе пора поесть, – ответил Капитан. Солдат невольно поморщился. – Сам знаешь, как бывает, если поломать график, – с укором добавил Капитан.

Солдат знал это лучше, чем кто-либо, и неохотно кивнул. Он больше не удивлялся тому, что Капитан знает о нем так много. Только надеялся, что насчет последствий нарушенного графика – не слишком детально.

С приемом пищи у Солдата было еще хуже, чем с ходьбой. Его организм никак не хотел принимать твердую еду, да и любую еду вообще, если она не отправлялась прямо в желудок. Вообще-то объективных причин для этого не имелось. У Солдата не было недолеченных травм, которые мешали бы есть, как все, но он просто не мог. Доктор говорил о психосоматике, будто Солдат то ли наказывал себя за что-то, то ли, наоборот, пытался стать машиной, которая не умеет страдать, изжив в себе все человеческое. Солдату пришлось взяться за нож и для острастки сделать в докторе пару дырок, чтобы тот лучше понял концепцию страданий, не лез в голову и молча делал свою работу.

К тому же Солдат и тут делал успехи. На обед он съедал тарелку бульона и несколько размоченных кусков хлеба. Было бы хорошо, если бы они пообедали вместе с Капитаном. Солдат представил, как тот отламывает корочку, обмакивает в тарелку и кладет ему в рот. Как сам он проделывает то же самое с Капитаном. Солдат почувствовал, как загораются щеки, но почему бы и нет? Если Капитан не счел за труд помочь ему надеть фиксаторы, то может захотеть помочь и с едой.

Вот только сейчас был не обед, и шли они не в столовую, а в медицинский отсек. Куратор не кормил его с рук – медбрат, заставив открыть рот, вставил туда зонд и включил подачу протеинового коктейля прямо в желудок.

Теплая вязкая жидкость текла по трубке, и Солдат рассеянно фиксировал, как она медленно наполняет его живот. Капитан сидел так близко, что его колени касались коленей Солдата, и смотрел на него тем же сияющим, счастливым взглядом, как и в тренировочной комнате, когда Солдат шел к нему. Но Капитан больше не целовал его, и от этого Солдату было особенно грустно. Он протянул к нему руки, Капитан взял их в свои и прижал к щекам. Живую – к живой, железную – к железной пластине, скрывающей часть лица.

– Теперь мы еще лучше подходим друг к другу, – улыбнулся Капитан.

Он позволил держать свое лицо в ладонях до конца процедуры, а перед тем, как все закончилось, наклонился и поцеловал его дважды – чуть выше и чуть ниже торчащей изо рта трубки. Потом Капитан подал ему стакан воды – во рту было кисло из-за капель желудочного сока.

И все же Солдат был недоволен. Капитан так и не увидел, что он может есть по-настоящему. Поэтому он взял стакан и сделал несколько глотков. Его стошнило. Он висел, перекинувшись через подлокотник медицинского кресла до тех пор, пока вся еда и вода не покинули его тело, и пока не убедился, что его глаза совершенно сухи.

Не было таких слов, которыми Солдат мог бы обругать себя. То, что ему требовались специальные условия, само по себе было огромным минусом для боевой обстановки. А теперь Капитан узнал, что он и воды не может выпить без специального оборудования. Солдата не оставляло ощущение, что ему не хватило совсем немного времени, чтобы научиться есть и пить лучше. Он мог бы учиться и на ходу! Должно быть, это не слишком приятно для окружающих, но Капитану не нужно смотреть на это снова и снова. Зачем ему есть вместе со своими подчиненными? А если ему не понравится и это, Солдат научится обходиться совсем без еды. Только бы Капитан был доволен.

– Все хорошо, – услышал он. – Ты не сделал ничего плохого.

Солдат поднялся и увидел, что Капитан стоит рядом с ним. Он вытер его лицо влажным полотенцем, а потом положил широкую ладонь ему на затылок и заставил прижаться щекой к своему бедру. Капитан гладил его по волосам до тех пор, пока он не перестал дрожать от злости и напряжения, и Солдат поклялся себе, что больше никогда его не подведет.

– Мы готовы к эвакуации, – сказал один из врачей Капитану, пока тот возился с Солдатом. – Когда начинать?

– В пять утра, перед моим отъездом. Хочу убедиться, что все в порядке, – ответил он.

– Возьмите меня с собой, – заныл Солдат. Он скользнул пальцами по бедру Капитана, привлекая его внимание, будто кот, который скребется в закрытую дверь.

– Не волнуйся, до утра я никуда не уйду, – мягко ответил ему Капитан.

Солдат сразу успокоился. До утра было очень много времени. Еще пару часов назад он и мечтать не мог, что Капитан заговорит с ним, не то что прикоснется к нему. Может быть, если Солдат пожелает достаточно сильно, утро вообще никогда не наступит.

*

– Я немного устал с дороги, – сказал Капитан спустя некоторое время. – Отдохнем немного.

Солдат тоже чувствовал себя выбитым из колеи и вымотанным, не столько тренировкой – его организм восполнял силы почти мгновенно, – сколько неприятным инцидентом с водой. Так что он не сразу понял, что Капитан толкает его инвалидное кресло к его же собственной комнате. Сначала Солдат подумал, что тот решил просто проводить его. Но Капитан обещал, что не покинет его до самого утра, и говорил так, будто они будут отдыхать вместе.

Солдат заволновался. Он никогда никого не принимал в своей комнате. Только иногда приходил куратор, но он был частью обслуживающего персонала, а это не одно и то же. Будет ли Капитану удобно у него? Солдат занимал одну из самых хороших жилых комнат на базе, но не самую большую. Такую, в которой удобно было перемещаться в кресле или на ходунках, но чтобы при этом все было под рукой. Капитан, должно быть, привык к другому. В его доме, наверное, были огромные окна на потолках, чтобы всегда можно было видеть небо, чистый, настоящий воздух, а не кисловатый и застоявшийся, пропущенный через десятки фильтров, как в бункере. Наверное, его комната огромна, как ангар для самолета, чтобы он мог прыгать и бегать на своих здоровых ногах в любое время, когда захочется.