— Декадент Рекламский! — сказал Клавдии Наглушевич. — Хотите, я его для «курьеза» позову к нам, в кабинет? Он нас повеселит…

— Пожалуйста, — отвечала Льговская. Поэт ее очень заинтересовал. — Я с удовольствием с ним познакомлюсь… Я много про него слышала.

Фельетонист исполнил ее «приказание».

Поэт Рекламский не заставил себя долго ждать. Он всегда был не прочь «сойтись» с новой, хорошенькой женщиной.

Не успел лакей подать все нужное для «кутежа», как Рекламский уже жал руку Клавдии.

— Я всегда пребываю в этих злачных местах, — начал сразу он. — Я жить не могу без новизны. А где найдете ее, как не здесь? Тут постоянный ввоз нового женского тела…

— Ну, пошел с места в карьер, — воскликнул Наглушевич. — Пожалуйста, будь поскромней… Расскажи лучше, как на тебя г. Волынкин, как на «дичь», охотился…

— Я думаю, это неинтересно, хотя и сверх-нетактично.

— Тогда не надо! — корча из себя умышленно невинность, проговорила Клавдия.

Рекламский инстинктивно понял, что она заинтересовалась им, и отложил свою повесть, щадя «стыд» Клавдии, до другого раза, хотя он и прекрасно знал, кто она.

— Я несчастный человек! — перевел он разговор на прежнюю тему. — Тело женщины, какая бы она ни была, я люблю только один раз. Потом оно наскучивает мне.

— Какой женщины? — многозначительно «бросила» Клавдия.

— Всякой, — настаивал на своем убеждении декадент.

— Неправда!..

«Однако, Клавдия им порядочно обворожилась», — подумал Наглушевич. И, обращаясь к поэту, фельетонист сказал:

— Прочти что-нибудь нам, да позабористей. Ты мастер, я знаю, на заборах писать!

Рекламский не обратил на «шута» никакого внимания и начал:

— Ну, с такими стихами далеко не уедешь! Разве в сумасшедший дом, — буркнул фельетонист, когда декадент кончил.

Но Клавдии стихи понравились. Потом, они прочитаны были с такой безысходной мукой голоса, с таким тонким сладострастием, что она решила пригласить к себе необыкновенного поэта.

Рекламский поблагодарил Клавдию за внимание и как-то загадочно улыбнулся.

После чтения стихов разговор что-то не клеился и все приналегли, по выражению фельетониста, на другие «куплеты» — на свиные и прочие котлеты, хотя «сего лакомства» на столе и не имелось.

У Клавдии изрядно шумело в голове от выпитого шампанского, когда они, простившись с Рекламским, садились с фельетонистом в коляску.

— Хорошо, хорошо! — шептала Льговская в ответ на страстные просьбы Наглушевича. — Поедем ко мне ночевать без очереди… Только, пожалуйста, мне особенно не надоедай своими глупостями и дай покойно поспать…

Вытурив в 12 часов дня, «для своевременного сочинения новых “пасквилей”», Наглушевича, Клавдия приказала подать себе кофе.

Сегодня была суббота, день «пятницы» — изгнанного Полушкина, и Льговская была свободна.

— Смерть — свобода, свобода — смерть, — запела она арию из «Маккавеев» Рубинштейна своим довольно сильным и приятным контральто. От нечего делать, она училась пению, и многие поклонники говорили ей, что она талант зарывает в землю.

— Да, свободна! — сказала она вслух. — Бюджеты мои без Полушкина немного пострадают. Но ничего, я заведу новых. А пока что, — проговорила она свое любимое гимназическое словцо, — обложу другие «дни недели» экстраординарным налогом. Пусть их разоряются… Мне какое дело?.. Однако, у меня сегодня болит голова… Как занятен этот Рекламский, в нем действительно что-то есть необыкновенное, странно привлекательное! Не посетить ли мне его сегодня? Кстати, посмотрю его полунищенскую, полукрезовскую обстановку.

Клавдия долго нежилась в постели. Мысли ее перебегали от одного любовника к другому…

Один из них, как по щучьему веленью, дерзновенно предстал перед ней, несмотря на то, что была не его очередь.

Это был знаменитый адвокат Голосистый. Его «вакханка» терпеть не могла. Он был поношенный, слабый, изнуренный излишними наслаждениями человек. С ним Клавдия не могла как следует и забыться.

— Я осмелился, — начал он, — к вам явиться без зова и без очереди.

— И очень неумно сделали, — объявила Льговская.

— Меня привел к вам экстренный случай. Вчера я облапошил одного дурака и взял за «процесс наклейки гербовой марки» почти сто тысяч, засим выиграл дело в суде.

— Поздравляю, а мне-то что!

— Я пришел поделиться своим счастием, тем более, дело я выиграл в суде с трудом. Произошел даже маленький скандал…

— Что ж, спасибо за память, — так же холодно промолвила Клавдия. — Мне деньги всегда нужны. Только прошу за них не требовать от меня лишних ласк. Советую потщательней подготовиться к обычному, очередному диспуту. Сейчас же лучше расскажите про скандал… Я люблю, когда вы попадаете впросак.

— Впросак я никогда не попадаю, — обидчиво заметило светило адвокатуры, — а в непредвиденные обстоятельства — да. Вчера я допрашиваю одного свидетеля с противной стороны. Показал он. Мне его показания не понравились. Я его и начал сбивать и сбил. Другое, совсем противоположное заговорил. Его «свидетельство» секретарь записал. А когда попросили «очевидца» показание подписать, он от подписи отказался. «За меня, говорит, — адвокат показывал, пусть он и подписывается. Он совершенно сбил меня, и я вместо правды — ложь сказал». Произошло полное недоразумение. Председатель сам его стал вновь допрашивать, и он опять, как впервые, на моих доверителей правду показал. Дело, однако, я выиграл. Анекдот-с!

— Спасибо за откровенность! — воскликнула Клавдия. — За острый ум ваш я вас и переношу, а то какой вы, скажите на милость, мужчина! Тряпка…

— Вы, я вижу, в дурном настроении духа! — сказал адвокат и, положив на грудь «вакханки» большой, туго набитый конверт, простился, поцеловав мокрыми, холодными губами руку своей «слабости».

Клавдия была недолго одна.

Как это всегда бывает, что за одним непрошеным гостем является другой, так и вслед за адвокатом явилась также звезда первой величины, «божественный баритон» Выскочкин.

Театральной, неблаговоспитанной походкой подошел он к кровати Клавдии и как-то простонал:

— Прости меня, Тамара! Я сон встревожил твой! Но привела к тебе моя судьбина…

— Оставьте свое глупое ломание! — раздраженно проговорила Клавдия… — Взрослый человек, а все мальчика из себя разыгрывает и на сцене, и в жизни. Удивляюсь, как вас еще терпят за ваши наглые капризы в театре…

— Меня давно они бы погубили, но смерть моя — театру смерть, — продолжал кривляться «баритон». — Я к вам пришел сейчас по порученью… Прошу вас выслушать… Я первый раб ваш, грозная царица. Со мной пришел мой верный Лепорелло.

— Выскочкин, говорите серьезно или уходите! — уже не шутя сказала Клавдия. Она даже привстала с кровати, причем грудь ее совершенно обнажилась. — Говорите толком, кто с вами пришел?

Баритон объяснил, что пришел полуактер, полукомиссионер приглашать ее выступить в живых картинах в бенефис кафешантанного директора г. Декольте.