О подлинно творческом характере обращения Агриколы с богослужебной традицией свидетельствует следующий интересный факт. В середине XX в. был обнаружен текст средневекового латинского гимна De apostolis (Exultet caelum laudibus...), который, как теперь установлено, был существенно переработан в новом евангелическом духе самим Агриколой (см. Parvio 1982). Как и в Средние века, данный гимн имел выраженную богослужебную функцию, поскольку предназначался для исполнения на вечерне праздника апостолов, сохраненного финской церковью в XVI в. Агрикола и другие реформаторы финской (а также шведской) церкви настаивали на необходимости сохранения хвал утренних и вечерних (laudes matutinae et vesperae) по крайней мере в воскресные и праздничные дни; песнопения, звучавшие в храмах при их совершении, как правило, были на латыни и представляли собой обработку соответствующих средневековых фрагментов в новом евангелическом духе.
Тем не менее, несмотря на отмеченные уступки традиции, дух богослужения, разработанного Агриколой, был уже иным: прежде всего это проявилось в том особом значении, какое финский реформатор придавал обязательной проповеди (ее место в каноне, правда, еще не было четко закреплено). В качестве приложения к своему Служебнику Агрикола составил сборник ветхозаветных текстов, читавшихся по воскресным и праздничным дням: в него вошли отрывки из Ветхого Завета, традиционно считавшиеся предвосхищением Нового Завета, а также четыре первые главы из Книги Бытия - Агрикола перевел их с латинского, опираясь на Вульгату, что расширило круг ветхозаветных фрагментов, зазвучавших по-фински. По общепринятому мнению, Служебник Микаэля Агриколы “заложил прочную основу дальнейших преобразований богослужения финской церкви в новом лютеранском духе” (Tarkiainen 1947-1948, 15 s.); “постепенно эволюционировавшие богословские и литургические представления Агриколы стали своего рода мостом между латинской католической традицией и более поздним периодом” (Parvio 1975, 50 s.). Действительно, следующий по времени финский служебник, составленный Паавали Юстеном почти четыре десятилетия спустя (1575), отталкивался в первую очередь от уже созданного Агриколой.
7.2. Надо сказать, 1549-й год оказался весьма плодотворным с точки зрения книжной деятельности Агриколы, которого более не обременяли ректорские обязанности: как раз тогда капитул одобрил и издал (причем за епархиальный счет) разработанный Агриколой финский евангелический Требник (Ksikiria Castesta ia muista Christicunnan Menoista: название можно было бы перевести как Руководство к совершению крещения и прочих христианских обрядов). Составляя его, Агрикола учитывал средневековую традицию употребления финского языка в епархии Турку. Известно, что уже на исходе Средневековья финский язык звучал при совершении ряда церковных обрядов: в соответствии со “Статутами” епископа Мауну Сяркилахти, изданными на исходе XV в., священник, совершавший крещение, должен был обращаться к крестным родителям по-фински; то же касалось слов, произносимых священником у одра больного или умирающего (Nikkil 1985, 36 s.). Также установлено, что после начала церковных преобразований многие финские священники пользовались уже новым евангелическим требником на шведском языке, надписывая над строчками его текста перевод соответствующих фраз на финский, о чем свидетельствует ряд экземпляров, сохранившихся до наших дней. Кроме того, ряд фрагментов “доагриколовой литературы” содержит инструкции, касающихся тех или иных обрядов и обычаев. В 1548 г. появилась новая редакция шведского требника, вслед за чем год спустя был напечатан и сборник Агриколы, призванный служить его финским эквивалентом.
Требник Агриколы содержит инструкции священникам по совершению крещения, бракосочетания, похорон, а также слова утешения, обращаемые к умирающим, больным и скорбящим, и текст посвящения в священники. При этом, как и в случае со Служебником, финский реформатор допустил определенную модификацию шведского первоисточника. К примеру, речь пастора, обращенная к крестным родителям, развернута у него в небольшую проповедь, что соответствовало общей дидактической направленности деятельности Агриколы (Rapola 1967, 114 s.). Или, скажем, тексту церемонии заключения брака, которая в лютеранстве утратила характер таинства, Агрикола предпослал специальное вступление: констатировав, что эта церемония более не является таинством, автор, тем не менее, подчеркивает, что священник не должен смотреть на себя как на простого “регистратора брака”, а, напротив, обязан дать молодоженам надлежащее религиозное наставление. Агрикола особенно настаивает на том, что никто не вправе совершать церемонию бракосочетания, кроме священника. Исследователи отмечают и прямые связи между Требником Агриколы и средневековым Manuale Aboense, напечатанным по распоряжению последнего католического епископа Арвида Курки в канун Реформации (Parvio 1988, 16 s.). В пользу этого свидетельствует, например, тот факт, что при совершении крещения священник должен был класть щепотку соли в рот ребенку и давать ему свечу; кроме того, надлежало произнести экзорцизм, формулу отречения от дьявола (в принципе то же самое сохранялось тогда и в шведской церкви). Кроме того, в отличие от практики, утвердившейся в лютеранской церкви Швеции в 1540-е гг., Агрикола сохранил обычай посещения священником дома умершего для освящения еще не погребенного тела. Тем не менее, как полагают исследователи истории лютеранской богослужебной практики (Knuutila 1990, 367 s.), Требник Агриколы – в сравнении с его же Служебником - имеет меньше расхождений с соответствующим шведским сборником, хотя переплетение элементов старого и нового, в целом присущее финской Реформации, и здесь нашло проявление. Характер финского сборника подтверждает наблюдение исследователей лютеранства о том, что в ходе церковного строительства основатели данного направления и их последователи ставили перед собой задачу более глубокой христианизации широких масс населения и потому стремились задать жизни каждого верующего «христианское измерение», охватывающее все вехи его земного существования – от колыбели до могилы (Vogler 1996, s. 347).
7.3. Наконец в том же 1549 г. Агрикола издал третье сочинение, имевшее богослужебную функцию - Страсти Господа нашего Иисуса Христа (Se meiden HERRAN Jesusen Christusen Pina). В этом сборнике оказались сведены фрагменты четырех Евангелий, повествующие о Страстях, Воскресении и Вознесении Господнем и читаемые в храмах на протяжении Страстной недели. Составляя этот сборник, Агрикола опять-таки ориентировался на шведский и немецкий опыт, а именно на аналогичное шведское сочинение, вышедшее в 1544 г., и на книгу немецкого реформатора Бугенхагена (лекции которого Агрикола слушал в Виттенберге) под названием “Страсти и Воскресение Господа нашего Иисуса Христа” (1524). Как полагают некоторые исследователи, именно немецкий источник был для Агриколы основным (Heininen 1978-1979, 18-19 ss.). В то же время работа Агриколы не является простым переводом или компиляцией труда Бугенхагена. Возникновение подобного сборника было продиктовано теми же мотивами, что и в Германии и Швеции, а именно, стремлением внести в богослужения Страстной недели евангелический дух, “очистив” его от элементов католической традиции, сложившейся уже в зрелое Средневековье. О последнем свидетельствует тот факт, что Агрикола полностью отказался от молитв, посвященным стояниям (stationes) Крестного пути (примечательно, что ряд из них был еще включен в “Книгу молитв” 1544 г.). Теперь для каждого дня Страстной недели была определена своя порция евангельских чтений (при этом, в отличие от Лютера, Агрикола предполагал их исполнение нараспев): впоследствии сложилась даже практика особых проповедей, посвященных отдельным эпизодам Страстей Господа. Этой традиции, заложенной Агриколой, была суждена долгая жизнь в истории финского лютеранства (Parvio 1988, 17 s.).
