К примеру, Паавали Юстен, повествуя о жизни Агриколы, непременно указывает, какой святой поминался в тот или иной конкретный день (ср. перевод жизнеописания Агриколы во второй части настоящей книги). В целом к концу рассматриваемого здесь периода в епархии Турку сохранялось намного больше традиционных праздничных дней, чем в шведских епархиях, хотя, разумеется, число их существенно уменьшилось в сравнении со средневековым периодом, когда, по некоторым данным, они составляли до 1/3 всего календарного года (Karjalainen 1992, 98 s.). Так, в календарном разделе “Книги молитв” Агрикола рекомендует оставить 34 праздничных дня, посвященных тем или иным святым (для сравнения скажем, что в Швеции к тому времени их оставалось уже не более полутора десятка). Если в 1544 г. в шведской церкви были упразднены праздники Рождества и Успения Богородицы как несовместимые с принципом главенства Св. Писания, а также праздник Тела Господня, не вязавшийся с разработанной Лютером доктриной консубстанции, то в Финляндии эти праздники продолжали отмечаться, равно как и обычай проводить в Турку специальную ярмарку на Рождество Девы Марии. Любопытно, что Агрикола и его преемники сделали исключение для дня архангела Михаила (фин. Mikkeli), празднуемого в конце сентября, хотя этот праздник и нарушал провозглашенный Реформацией принцип опоры на одно только Писание: он был сохранен в виду его исключительной роли в жизни аграрной Финляндии, поскольку по традиции именно в этот день завершались летние работы и проводился расчет с работниками. В вопросе церковных праздников не последнюю роль играла королевская власть, заинтересованная в увеличении налоговых поступлений, а, стало быть, и числа рабочих дней: так, в 1546 г. Густав Ваза издал специальный указ «против излишеств», в котором, помимо всего прочего, выражалось негативное отношение к традиционным праздникам, поскольку, по мнению короля, они лишь потворствовали лени и распущенности народа. Тем не менее, несмотря на мощный нажим государства, церковные власти Финляндии сочли за благо сохранить значительную часть праздничных дней.
Шведские и финские служебники 1540-х гг. предполагали сохранение в церквах григорианского пения, что отличало их, скажем, от “Немецкой мессы” Лютера, но, с другой стороны, сближало с рядом других раннепротестантских вариантов богослужения, такими как, например, т.н. Formula missae или “Нюрнбергская месса” 1526 г. (Haapanen 1925-1928, 230-232 ss.). Также было сохранено и органное сопровождение богослужений. В начале 1540-х гг. ведущие представители Реформации в Швеции в литургических вопросах выступали за более консервативный и эстетически выразительный вариант богослужения в сравнении, скажем, со “Шведской мессой” Олауса Петри, причем таково было мнение не только архиепископа Лаурентиуса Петри, но и того же Георга Нормана и других «немецких советников», стремившихся к большему подчинению церкви государству. Были сохранены, пусть и в несколько урезанном виде, благодарственные молебны (фин. kiitosrukoushetket), во время которых песнопения по-прежнему звучали на латыни, а зачитываемые отрывки - на народном языке (финском или шведском). Против этой практики выступил Олаус Петри, считавший ее сугубо католическим обычаем, но в 1540-е гг. литургическими преобразованиями руководили уже архиепископ Лаурентиус Петри и Георг Норман - оба ученики Меланхтона, не считавшие целесообразным порывать с этой традицией. Определяя отношение ведущих представителей финского духовенства к церковным реформам, исследователи подчеркивают, что они “довольно легко усвоили основополагающие богословские идеи Лютера и других реформаторов, в то время как в сфере церковной практики постарались в максимально допустимых пределах сохранить связь со старыми обычаями и традициями католического периода” (Juva 1953-1954, 32 s.). Ср также: “Преобладающую роль в Финляндии играло направление, стремившееся к умеренным преобразованиям. Реформация здесь была встречена с сочувствием, но говорить о какой-либо ненависти к католическим злоупотреблениям не приходится” (Grotenfelt 1906-1908, 16 s). В целом мирное сосуществование старой и новой генерации клириков Турку, о чем мы говорили в своем месте, во многом стало возможно благодаря приверженности молодого поколения меланхтоновской линии Реформации, опиравшейся на заложенные Эразмом традиции библейского гуманизма: как мы помним, старшее поколение финских клириков (тот же Мартин Шютте) в принципе разделяло эти идеи. Не приходится говорить и о каких-либо существенных противоречиях между шведскими и финскими реформаторами: “Финны следовали общей линии шведской церкви, однако, укрывшись за стенами своего родного языка, они располагали определенной творческой свободой, проявившейся в частных деталях (Pirinen 1962, 253 s.). Собственно говоря, архиепископ Упсальский Лаурентиус Петри был не менее консервативен и осторожен в сравнении с главными деятелями епархии Турку, включая Агриколу, разница же объяснялась тем, что на восточной окраине королевства было проще и безопаснее проводить подобный курс, нежели в непосредственном соседстве с самоуправным монархом.
Что касается народной религиозности Финляндии этой эпохи - а этот фактор непосредственно сказывался на характере и темпе религиозных преобразований, - то, как свидетельствуют разбросанные там и сям высказывания Агриколы, влияние новых идей на практике ощущалось еще весьма незначительно.
Удивляться тут нечему, поскольку сходным образом дела обстояли во многих других протестантских регионах Европы с преобладанием аграрного населения: например, даже в протестантских землях Германии в середине XVI в. сельские жители по-прежнему упорно держались католических традиций и обычаев (Lortz, Iserloh 1969, 269 s.). По мнению исследователей, деятелям Реформации, равно как и их противникам из стана католической Контрреформации на практике приходилось считаться с устоявшимися психологическими и религиозными стереотипами (Delumeau 1996, 92 s.). Вот почему финские реформаторы, сознавая, сколь органично традиционные праздники были связаны с ритмами жизни подавляющего большинства населения страны, поначалу лишь в минимальной степени модифицировали годичный распорядок праздников. Кроме того, специфика Финляндии, довольно поздно принявшей христианство, заключалась в следующем. В одном из посланий королю, составленном по результатам визитационной поездки в отдаленные внутренние районы Финляндии, Агрикола сетует на религиозную индифферентность народа и отсутствие почтительного отношения к священнослужителям (“проповедникам Слова Божиего” в его терминологии). В середине XVI столетия народ по-прежнему жил в мире представлений, сформировавшихся на исходе средневековой эпохи и представлявших собой причудливый сплав исконных фольклорно-мифологических образов с элементами католической веры. Народная религиозность финского населения была насквозь пропитана магическим духом, что нашло яркое выражение в повсеместной практике знахарей (tietjt), мало отличавшихся от шаманов: в произносимых ими заговорах языческие божества фигурировали на равных с Девой Марией и христианскими святыми. Шведский историк Олаус Магнус в своей “Истории северных народов” (1555) счел необходимым отдельно упомянуть финских знахарей и ведьм, которых, по его мнению, больше всего встречалось в области Похъянмаа (Эстерботния) и на Крайнем Севере. Названный автор оставил первое известное описание магической практики финских колдунов (Siikala 1994, 64 s.).
В народе по-прежнему поклонялись многочисленным языческим божествам, перечень которых Агрикола приводит в предисловии к переводу Псалтири (особенно почитались в эту эпоху упоминаемые им бог грома Укко и воздушное божество Илмаринен - Siikala 1985, 36 s.): названный список - о нем мы еще скажем в очерке об Агриколе - представляет интерес в том отношении, что позволяет заглянуть в мир народных верований и традиций на рубеже средневековой эпохи и Нового времени, о чем “официальные” источники, отражавшие преимущественно культуру элит, сообщают крайне мало и неохотно. Разумеется, тон описания носит у Агриколы неодобрительный, осуждающий характер: в глазах реформатора всё это не иначе, как языческая скверна, которую проповедникам нового, «очищенного» учения надлежало решительно искоренять. Во многих местах Финляндии сохранялись языческие капища в священных рощах (фин. hiisilehdot). Довольно распространенным был обычай воздвигать столбы, наверху которых помещался крест, вписанный в круг, а в нижней части выдалбливалось подобие алтаря: по праздникам там было принято приносить в жертву домашних животных, кровь которых разбрызгивалась у подножия столба. Особенно любили крестьяне праздник в честь Кекри, божества-покровителя скота и урожая, совпадавший с днем Всех святых (Melander 1921, 126 s.).
