Здесь уместно вспомнить об использовавшемся Меланхтоном (точнее, заимствованном им из стоической философии) понятии adiaphora, т.е. “несущественные (с точки зрения главного смысла) вопросы”, к каковым, в частности, были причислены и многие литургические проблемы (правда, у финского автора мы не найдем прямого упоминания этого термина, но учитывая влияние Меланхтона, можно допустить его знакомство с этим понятием). Концепция, разработанная Меланхтоном, позволяла прагматически, без чрезмерной конфронтации, подходить ко многим спорным вопросам тогдашней церковной практики и конкретной религиозной политики. Не исключено, что Юстен, стоявший в стороне от богословских споров, которые в Германии того времени раздирали духовных наследников Лютера и Меланхтона, сходным образом подходил к литургическим нововведениям 1570-х годов. Правда, противники Меланхтона к упомянутому nонятию adiaphora относились резко отрицательно, однако вряд ли это имело какое-то значение для Юстена: судя по всему, он по-прежнему воспринимал немецкое лютеранское богословие как неделимое целое (что ощущается, к примеру, в кратком рассказе “Хроники” о его собственной учебе в Виттенберге и в приводимых им там характеристиках ведущих преподавателей университета, позднее оказавшихся во враждующих лагерях). В свете всего сказанного не лишено интереса, что уже в наше время автор (французского) очерка, посвященного эволюции лютеранства в Северной Германии и Скандинавии, назвал Паавали Юстена не иначе как «финским Меланхтоном» (Vogler 1986, 195 s.).
“Красная книга” (как в обиходе прозвали текст, содержавший литургию Иоанна III) так никогда и не была переведена на финский язык. Вследствие этого в 1570-е - 1580-е годы (т.е. в период торжества “литургической реформы”) вместо нее в финноязычных приходах Финляндии использовался именно Служебник Юстена. Неудивительно, что сторонники твердой лютеранской линии увидели в руководстве финского епископа прежде всего воплощение ненавистных им нововведений и настояли на его изъятии из литургической практики, как только это представилось возможным. В целом же современные исследователи истории евангелического богослужения на финском языке (Knuutila 1990, 362-363 ss.) рассматривают Служебник Юстена как важную веху в процессе унификации богослужения в шведской и финской церквах, занявшем без малого восемь десятилетий (1530-е – 1610-е гг). В первые десятилетия Реформации литургические различия между шведскими и финскими епархиями, унаследованные от позднесредневекового периода, не только не уменьшились, но - вследствие повышения статуса финского языка - даже увеличились (об этом см. § 3.5. главы I первой части нашей работы). В сравнении с Миссалом Агриколы, Служебник Паавали Юстена - при всем отмеченном своеобразии - стоял уже гораздо ближе к современным ему шведским руководствам.
Отметим попутно один любопытный биографический факт, который, на наш взгляд, косвенно свидетельствует об отсутствии у Юстена - человека переходной эпохи - непримиримого отношения к католицизму (при всей формальной критике, содержащейся, например, в предлагаемом ниже предисловии к его Постилле).
Своего старшего сына Каспара епископ Турку направил на учебу не в тот или иной протестантский центр Германии, а в иезуитский коллегиум, незадолго до того основанный в немецком городке Браунсберге. В этом, несомненно, сказался традиционализм мышления финского епископа, не желавшего разрыва с классической традицией образования и, судя по всему, чуждого страха перед рекатолизацией, которым были одержимы многие из его единоверцов в Швеции и Германии (надо сказать, эти опасения были не совсем лишены оснований: к примеру, в Речи Посполитой сторонники различных протестантских движений охотно отдавали своих детей в иезуитские школы, что, помимо прочих факторов, в немалой степени способствовало торжеству Контрреформации в этой стране). Судьба Каспара Юстена, который под влиянием иезуитов перешел в католичество (произошло это, судя по всему, когда его отца-епископа уже не было в живых), позволяет более наглядно представить себе всю сложность и порой драматичность религиозной жизни в Финляндии этого периода, где на первый взгляд вроде бы удалось избежать острых межконфессиональных конфликтов и новое учение утвердилось без особых проблем. Известно, что в 1591 году Каспар Юстен, к тому времени давно уже ставший католическим священником, был назначен духовником шведской королевы Анны, которая прибыла из Польши вместе с новым королем, наследником Иоанна III и ярым католиком Сигизмундом III. Позднее Каспар Юстен перебрался в Финляндию и, вероятно, погиб там в драматических событиях конца 1590-х - начала 1600-х гг., причем вряд ли он возвратился в веру отца (хотя такое тогда и случалось). По крайней мере враги заклеймили его католиком: как значится в одной записи 1602 г. - “mortus, ut putatur catholicus” (“умер, как полагают, католиком”) (цит. по: Nuorteva 1990, 167-168 s.). Не исключено, что он входил в окружение губернатора Финляндии Клауса Флеминга, который чтил память его отца как автора варианта богослужения, прочно утвердившегося в Финляндии и – как тогда казалось многим финнам - несправедливо осужденного сторонниками более жесткого лютеранства за якобы излишнюю близость к католической мессе. Отметим попутно, что другой сын епископа, Петер (Пиетари) избрал военную карьеру и отдал свои силы служению королю Иоанну. Позднее, в беспокойные 1590-е гг. (см. раздел о политических событиях этого десятилетия во второй главе первой части книги) он был одним из активных сторонников губернатора Клауса Флеминга, который в изменившихся после 1593 г. условиях предпочел держаться “литургической реформы”: под началом последнего Петер Юстен участвовал в подавлении т.н. “Дубинной войны”, причем, по свидетельству очевидцев, отличался особой свирепостью.
6. Церковно-исторические представления Юстена нашли выражение в произведении, неоднократно уже здесь упоминавшемся и цитировавшемся - латиноязычной Хронике епископов финляндских (Catalogus et ordinaria successio episcoporum Finlandensium, другое латинское название - Chronicon et ordinaria successio episcoporum Finlandensium). Она была подготовлена в 1565 году (см. Heininen 1989, 93 s.), хотя последний ее раздел, повествующий о епископстве самого Юстена, остался незавершенным. Правда, это произведение в напечатанном виде увидело свет значительно позже, в 1728 году. Лучшее же критическое издание “Хроники” было осуществлено в 1784-1800 гг. крупнейшим финским историком и филологом эпохи Просвещения Х.Г. Портаном.
Многие исследователи склонны считать “Хронику” самым значительным сочинением Юстена: именно благодаря ему он снискал у потомков почетное звание “отца финской историографии” и “первого финского историка” (см., напр., Heininen 1988, 13 s; Heininen 1989, 19 s). Как отмечалось в своем месте, Юстен впервые прикоснулся к архивным записям епархии Турку после того, как был назначен секретарем капитула. Главным источником “Хроники” по истории финляндской церкви средневекового периода была рукопись, известная в научном обиходе под названием Черной книги - по цвету своего переплета (официально же сборник называется Registrum ecclesiae Aboensis): она была составлена в 1470-е гг. и содержала записи важнейших событий в жизни епархии Турку. “Черная книга” послужила Юстену своего рода “протохроникой”, предоставив ему информацию о средневековых католических епископах вплоть до Конрада Битца. Сохранился своего рода рукописный черновик “Хроники” Паавали Юстена, известный под названием Кодекс Пальмшёльда и составленный в начале 1560-х гг., т.е. когда автор еще занимал Выборгскую кафедру (Heininen 1988 (2), 19 s.). Установлено, что этот текст был составлен секретарем епископа Хенриком Маттеи. В распоряжении Юстена находились и наиболее известные шведские исторические произведения, написанные в первой половине XVI столетия. Прежде всего это была “Шведская хроника”, принадлежавшая перу зачинателя Реформации в Швеции Олауса Петри, который, как мы помним, в 1540-е гг. был уже в немилости у монарха. Кроме того, финский епископ пользовался также сочинениями братьев Юханнуса и Олауса Магни, покинувших Швецию из-за несогласия с Реформацией и написавших труды с католических позиций: речь идет об “Истории Готии и Швеции” и “Истории северных народов” (Heininen 1988 (2), 17 s.). Характерная деталь: все названные сочинения были запрещены Густавом Вазой, но несмотря на это, различными путями они попадали в Турку и становились известны образованной верхушке тамошнего духовенства.
