Служебник Юстена был вторым после Агриколы сочинением такого рода на финском языке (его название в принципе можно было бы перевести и более традиционно как Миссал, учитывая, что автор озаглавил его как Se Pyh Messu, т.е. “Святая Месса”, и не ввел специального обозначения для нового лютеранского богослужения – у него сохранено старое слово messu, производное от латинского missa). Формально это богослужебное руководство появилось вслед за постановлением архиепископского совета 1572 года (на котором, правда, не было представителей духовенства Финляндии), подчеркнувшим необходимость унификации богослужения на всей территории королевства.
Тем не менее анализ сочинения Юстена показал, что рекомендованный им богослужебный чин не был простым переводом на финский литургии, разработанной Лаурентиусом Петри, т.к. во многом финский епископ ориентировался непосредственно на труды Лютера по литургическим вопросам (Formula Missae, Deutsche Messe - см. Siljamki 1958-1961, 76-77 s.). Опирался Юстен и на отечественную литургическую традицию, где источниками для него послужили Миссал (Messukiria) Агриколы и, что примечательно, средневековый Missale Aboensis, созданный во второй половине XV века и приспособленный к нуждам именно епархии Турку-Або (см. Parvio 1978, 127 s.). Уже само по себе отличие скромного внешнего вида Миссала Юстена (изданного in quarto) от роскошного (in folio) Missale Aboensis по-своему свидетельствует о значительности изменений, которые в течение примерно одного столетия (с конца XV по конец XVI вв.) произошли в церкви Финляндии и, в частности, в ее богослужебной практике.
Помимо собственно чина богослужения, Служебник Юстена включает т.н. “Книгу евангельских чтений” (Еvankeliumikirja): в нее вошли тексты евангелий и апостольских посланий, читаемых во все праздничные дни литургического года, и, с другой стороны, вступительные молитвы, отражающие специфику данного литургического дня - т.н. kollehdat (от лат. collectae, “коллекты”). Как установлено, “Книга евангельских чтений” финского Служебника опиралась на аналогичные шведские издания 1567 и 1572 гг. (Parvio 1990, /1014/ s.). Примечательно, что впервые во всей церкви Шведского королевства именно финский епископ соединил под одной обложкой постоянный костяк богослужения и его подвижные части (Parvio 1978, 128 s.) Это было немалым облегчением для священников, поскольку прежде во время одного и того же богослужения им приходилось пользоваться несколькими книгами сразу: помимо служебника Агриколы, они должны были зачитывать по отдельному изданию тексты из Ветхого и Нового Завета, а молитвы читать по “Книге молитв” того же Агриколы.
Служебник Юстена, созданный в 1575 году и (с небольшими модификациями) использовавшийся в финноязычных приходах вплоть до 1614 года, в какой-то мере отразил новые веяния в литургической практике шведско-финляндского лютеранства, связанные с экспериментами Иоанна III, хотя, с другой стороны, было бы неверно считать ее прямым воплощением последних. Рассмотрим вначале следы влияния церковных нововведений короля Иоанна, проявившиеся в финском богослужебном руководстве. Влиянием новой ситуации можно объяснить присутствие в Служебнике прежде всего текстов, явно связанных с праздником Тела Господня, отмененного в 1540-е гг., но восстановленного Иоанном III (ср. слова, произносимые священником перед причастием – об этом см. ниже наш перевод и комментарий к нему). Кроме того, в богослужебном руководстве Юстена странным образом отсутствует упоминание проповеди и места, которое она должна была занимать в евангелическом богослужении (на это обратил внимание еще Я. Гуммерус в самом начале ХХ в.: Gummerus 1902-1903, 132 s.). Это позволяет предположить, что для Юстена именно евхаристия, а не проповедь была кульминационным моментом богослужения, что, несомненно, отличалось от нового лютеранского подхода, акцентировавшего именно проповедь с кафедры. На это же указывает особое выделение таинства евхаристии в коллектах. Кроме того, текст Евангелия от Иоанна (Ин. 6: 52-58), служащий духовным обоснованием таинства евхаристии, у Юстена оказался непосредственно включен в богослужебный чин, чего не было ни у Агриколы, ни в шведских служебниках, на которые опирался епископ Турку. Иными словами, автор финского Служебника постарался специально выделить сакраментальный смысл евхаристии, непосредственно опираясь на текст Священного Писания. Уже сам факт включения данного фрагмента Священного Писания в Служебник, составленный в Турку, лишний раз свидетельствует об укорененности в Финляндии типичного для католичества праздника Тела Христова, поскольку именно этот фрагмент входил в средневековый чин почитания Corpus Christi (Parvio 1977, 10 s.). Миссал Юстена, в отличие, к примеру, от аналогичной книги Агриколы, содержит значительный нотный раздел, что подразумевало распевное исполнение многих мест и было новшеством во всей тогдашней лютеранской церкви Швеции-Финляндии, т.к. предполагало бльшую торжественность и внешнюю “красивость” службы. Это также в определенной мере отражало пожелания короля, стремившегося усилить именно эстетическую и эмоциональную стороны богослужения. Кроме того, ряд моментов богослужения произносился на латыни, что опять-таки совпадало с новым богослужебным чином, разработанным сторонниками короля и отводившим латинскому языку некоторое место в литургии. В отличие даже от шведской церкви того времени, Юстен сохранил старые латинские названия церковных праздников.
Касаясь литургического календаря, помещенного в финский служебник 1575 г., обратим внимание на то обстоятельство, что в него оказались внесены не только упоминавшийся праздник Тела Господня, но и уже прежде изъятые из обихода дни памяти Марии Магдалины и св. Лаврентия, а также праздник Рождества Богородицы: влияние Нового церковного уложения Иоанна III тут налицо. По сохранившимся свидетельствам в Финляндии эти праздники длительное время почитались в народе и после начала Реформации: в особенности это касается дня св. Лаврентия (фин. pyhä Lauri), который в средневековый период был едва ли не самым любимым в народе святым. Вероятно, именно по этой причине Юстен и решился восстановить день его поминовения, вопреки позиции своих предшественников, считавших, что следует оставить поминовение лишь тех святых, имена которых фигурируют в Ветхом и Новом Завете. Таким образом, в календарь обеих епархий финской церкви оказался включен день почитания святого, о котором нет упоминания в тексте Священного Писания, что в условиях Реформации выглядело достаточно необычно (так сказать, “архаично”). Вразрез с практикой, утвердившейся в шведской церкви после 1553 г., календарь Юстена сохраняет за праздничными днями их латинские названия (впрочем, так было и у Агриколы). Вследствие отмеченных обстоятельств в епископство Юстена (и длительное время после него) литургический календарь финской церкви довольно ощутимо отличался от календаря, утвержденного шведским Церковным уложением 1571 г. (где были сохранены лишь три праздника, посвященные Богоматери, и отменено празднование дней тех или иных святых, за исключением апостолов и архангела Михаила). Впоследствии, в 1590-е годы, это определенным образом затруднило процесс возвращения церкви Финляндии к нормам, утвержденным в шведской церкви в 1571 г.
Отмеченные богослужебные и календарные особенности в дальнейшем дали повод сторонникам более жесткого лютеранства обвинить Паавали Юстена (уже посмертно), а с ним и финское духовенство в целом, в тайной поддержке католичества и потворстве “отсталости” народа (деталей дальнейшей эволюции финского литургического календаря и богослужения в целом мы коснемся в очерке о преемнике Паавали Юстена, Эрике Соролайнене - см. пункт, рассматривающий Служебник последнего).
С другой стороны, не следует переоценивать роль указанных моментов в общем контексте тогдашней церковной жизни и считать Служебник Юстена “прокатолическим”. Скажем, отмеченное выше акцентирование евхаристии вполне соответствовало подходу Лютера, придававшего этому таинству исключительное значение в жизни каждого христианина (ср. определение таинства евхаристии, данное Лютером: “истинное Тело и истинная Кровь Господа нашего Иисуса Христа, под хлебом и вином установленные Самим Христом для ядения и питья нам, христианам” - цит. по: Лейн 1997, 162). Евхаристия, совершаемая под двумя видами, понималась Лютером прежде всего как совместная трапеза общины, предполагавшая активную вовлеченность ее членов. По замечанию историка лютеранства (Vogler 1996, 348 s.), после того как Реформация упразднила молитвенное и богослужебное почитание Девы Марии и святых, равно как и представление о чистилище и связанные с этим молитвы за усопших, евхаристия осталась для верующих главным и чуть ли не единственным способом, позволявшим вступать в непосредственный контакт с миром сакрального, прежде всего со Христом. Обратим внимание и на такой характерный момент: острый тогда литургический вопрос о возношении Св. Даров (elevatio), сделавшийся в последние десятилетия XVI в. настоящим камнем преткновения для многих лютеран Шведского королевства (см. далее очерк об Эрике Соролайнене), был решен Юстеном иначе, чем в Nova ordinantia (настаивавшей на сохранении этой детали), но в полном согласии с более ранним Церковным уложением 1571 года, рекомендовавшим устранить этот момент как слишком связанный с католической богослужебной практикой и мешающий простым верующим правильно воспринимать евхаристию (правда, на деле эта рекомендация Юстена в Финляндии фактически не соблюдалась, что в начале 1590-х гг. породило серьезные конфликты). Впрочем, уже само полное название финского Служебника носило явно полемический характер: Святая Месса, надлежащим образом в финском городе Турку на финском языке составленная по обычаю не папскому, но евангельскому и христианской общиной /одобренному/ (в те годы под “общиной” в такого рода случаях было принято подразумевать всю евангелическую церковь Шведского королевства: Parvio 1978, 28 s.). Если “Красная книга” Иоанна III по своему духу вряд ли была чисто евангелической – скорее всего, она ориентировалась на старокатолическую (т.е. дотридентскую) традицию в ее шведском изводе, - то этого нельзя сказать о руководстве финского епископа, стоявшего на основании, заложенном первыми шведскими реформаторами и Микаэлем Агриколой. Исследователи, рассматривающие богослужебное творчество деятелей ранней лютеранской церкви разных стран, говорят о том, что из “осколков” традиции те собирали упрощенный вариант богослужения на соответствующем национальном языке (ср. Parvio 1978,130 s.): эти слова можно с полным правом применить и к труду Паавали Юстена. Рассматривая вопрос об отношении Юстена к “литургической реформе”, можно также предположить, что верный принципам Меланхтона, он наибольшее значение придавал содержательным моментам нового учения, тогда как к внешним атрибутам относился, скорее, как к чему-то менее существенному - при условии, разумеется, чтобы они не вредили главному.
