Остин посмотрел на Элизабет. Да, он понимал всю глубину такой любви.

— Мне очень жаль, что я был вынужден допустить, чтобы ты, мать, Каролина и Роберт целый год оплакивали меня, — тихо произнес Уильям, — но пока я не разобрался с Гаспаром, я не мог рисковать и возвратиться домой. Убив его, ты освободил меня.

Остин содрогнулся:

— Этот мерзавец чуть не убил мою жену. Будь моя воля, я убил бы его еще раз.

— Она очень смелая, твоя жена. Ты давно женат?

— Нет. Но она изменила всю мою жизнь. — Он взглянул на Уильяма, и они поняли друг друга. — Ты меня понимаешь.

— Полностью. А Клодина изменила мою.

Они помолчали, затем Остин сказал:

— В первый же вечер, когда я встретил Элизабет, она мне сказала, что ты жив. Я не поверил ей.

Уильям нахмурился:

— Как она могла знать, что я жив?

Остин взглянул на кровать у камина, на женщину, которой принадлежали его душа и сердце. Он не оскорбит ее, открыв ее дар ясновидения, — ибо это был истинный дар. Повернувшись к Уильяму, он объяснил, какая необыкновенная женщина его жена.

Когда он закончил, Уильям в изумлении посмотрел на него:

— Это — чудо.

И Остин снова взглянул на Элизабет.

— Да, Уильям. Она именно такая. Она — чудо.

И как только она проснется, он будет уверять ее в том, что она — настоящее чудо. И что ее место — рядом с ним.

Элизабет медленно приходила в себя, начиная постепенно воспринимать окружающее. Тупая неослабевающая боль в плече не покидала ее, но она не шла ни в какое сравнение с тем пылающим адом, в котором еще недавно она находилась. Элизабет глубоко вдохнула, и ей в нос ударил аппетитный аромат чего-то очень вкусного. И тотчас же ее желудок дал знать, что она голодна.

Она открыла глаза. Слабые лучи солнца, падая на потолок, освещали комнату. Где-то вдалеке щебетали птицы.

— Элизабет.

Она медленно, поморщившись от боли в плече, повернула голову. Остин сидел рядом, сжав ладони и упершись локтями в расставленные колени.

Его небритые щеки потемнели, придавая ему вид черного ангела. Спутанные волосы были откинуты со лба назад, словно он десятки раз хватался за голову. Он выглядел взъерошенным и усталым и в то же время невероятно сильным и мощным.

И очень встревоженным. В надежде рассеять его беспокойство она с усилием слабо улыбнулась ему.

— Остин.

Он шумно вздохнул и на мгновение закрыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

Элизабет на секунду задумалась.

— Болит плечо. Мне хочется пить, а от этого восхитительного запаха у меня урчит в животе.

Его лицо просветлело.

— Я принесу тебе какую-нибудь еду и питье, а потом дам немного опия, чтобы успокоить боль.

Остин встал, и она смотрела, как он наливает воду из оловянного кувшина в грубую чашку.

Подойдя к ней, он осторожно, подложив под спину подушку, помог ей приподняться. Боже, как приятно было ощущать прикосновение его рук, даже если это было всего лишь проявлением заботы!

Устроив ее поудобнее, он поднес чашку к ее губам. Она осушила ее за три глотка, наконец утолив жажду.

— Еще? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— Не хочешь ли бульона? Клодина приготовила сегодня утром.

Ее желудок требовал пищи, но она сказала:

— Потом. Сначала мне надо поговорить с тобой. Столько надо сказать тебе… столько у меня надежд…

— Конечно.

Остин сел на деревянный с прямой спинкой стул, и она подумала, не провел ли он всю ночь на этом жестком стуле. Она подозревала, что так и было, потому что, судя по его виду, он совсем не спал.

— Что с ребенком? — с беспокойством спросила Элизабет.

— С девочкой все хорошо, Элизабет. Ее зовут Жозетта. Она с Клодиной около дома. И с ними Уильям.

— Уильям? Значит, он…

— Здесь. Жив. И здоров.

— Как…

— Я знаю, ты о многом хочешь спросить, и я расскажу тебе все, чего ты не знаешь, но сначала я должен тебе кое-что сказать.

Остин взял ее руку и крепко сжал. Выражение его лица стало таким серьезным и напряженным, что сердце Элизабет дрогнуло от предчувствия.

— Элизабет, я принял решение.

— Решение?

Он заглянул ей в глаза и покачал головой:

— Черт побери, я так долго ждал, когда ты придешь в себя и я смогу поговорить с тобой, что теперь, когда этот момент наступил, я не знаю, как это выразить словами.

Ей стало трудно дышать. Она-то слишком хорошо знала, как нелегко сказать кому-нибудь, что желаешь расстаться с ним.

Отпустив ее руки, Остин наклонился. Когда он выпрямился, Элизабет увидела у него в руках небольшое помятое ведерко.

— Я принес тебе кое-что, — тихо произнес он. И достал из ведерка большую спелую ягоду земляники.

Она растерянно смотрела, как он держит ягоду за зеленый черешок.

— Помнишь, как после свадьбы мы ехали в Лондон? — пристально глядя на нее, спросил Остин. Элизабет молча кивнула.

— Ты рассказала мне сказку о том, как появилась земляника, о супругах, которые жили удивительно счастливо, но потом поссорились. Жена ушла от своего мужа и шла не останавливаясь, пока не увидела спелые красные ягоды земляники. Она попробовала их, и ей захотелось вернуться, чтобы угостить ими мужа, и она пошла обратно. — Он поднес ягоду к ее губам. — Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.

Сердце забилось у нее в груди. Ошеломленная, Элизабет надкусила ягоду и ощутила знакомый аромат. Когда ягоды были съедены, Остин опустил ведерко на пол.

Взяв ее руку, он долгим горячим поцелуем приник к ее ладони.

— Элизабет, когда я думал, что ты умираешь, мне показалось, что во мне все умирает вместе с тобой. В ту минуту я понял, что ничто, ничто на свете не имеет значения, только бы ты оставалась со мной. Я не могу отпустить тебя, — продолжал он, согревая ее пальцы своим горячим дыханием. — Я не могу позволить тебе вернуться в Америку. Если ты уедешь, я поеду за тобой. Я не откажусь от нашего брака. То, что у нас не будет детей, не имеет значения. Если захочешь, мы усыновим ребенка. Десяток детей, если тебе этого захочется, но у тебя не будет ребенка от другого мужчины. А я не буду искать утешения в объятиях другой женщины. Если ты не захочешь спать в моей постели, я подчинюсь твоему решению. Единственное, что имеет значение, — это чтобы ты осталась со мной. Понимаешь?

Ее пересохшие губы не могли произнести ни одного слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь. И Элизабет просто кивнула.

— Хорошо. И больше не будем говорить о разводе.

Остин смотрел на нее пристальным горящим и очень серьезным взглядом.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Бесконечно люблю. И соглашусь на любые условия. Мое сердце принадлежит тебе. Сейчас и всегда.

Эти слова Остина лишили Элизабет дара речи, и она только смотрела на него. Он любит ее. Вопреки всему он все еще хочет, чтобы она оставалась его женой. Боже, он готов отказаться от… настоящего супружества, от детей! Потому что любит ее. Ей была так понятна такая глубина любви, готовность отказаться от всего ради человека, которому принадлежит твое сердце.

Именно так она любила его.

— Остин, — дрожащим голосом произнесла она, — ты должен знать, что я никогда бы не родила ребенка от другого мужчины. Пожалуйста, поверь мне. Я была в отчаянии оттого, что разрушаю наш брак, но я не могла просить, чтобы ты оставался со мной, когда я не могу быть тебе женой.

Он замер.

— Ты мне лгала?

Она внутренне сжалась от его тона, но не отступила.

— Да, я лгала. Я хотела дать тебе свободу, чтобы ты мог вступить в новый брак, какого ты заслуживаешь. С женщиной, которая родила бы тебе детей. Развод, ребенок от кого-то другого, желание получить твой титул — все это было выдумкой. Но пойми, пожалуйста, я бы сказала любую ложь — любую ложь, лишь бы убедить тебя.

Спазмы сжимали его горло.

— Почти такие же слова вчера сказал мне Уильям, когда объяснял, что должен был защищать Клодину. — Остин глубоко вздохнул. — Ты говоришь, что сказала все это только для того, чтобы заставить меня жить дальше. Без тебя.