Элизабет колебалась. Если тетя Джоанна узнает, что она была в саду наедине с джентльменом, то ей не избежать длинных нотаций. Но вернуться на бал в таком виде было просто невозможно. Кроме того, для одного вечера она настрадалась уже достаточно.

Она устала от взглядов и перешептываний у нее за спиной, потому что ей было интересно говорить о самых разных вещах, а не только о моде и о погоде. И она ничего не могла поделать с тем, что плохо танцевала и была выше, чем допускали приличия. Если этот джентльмен и знал обо всех насмешках, касающихся ее личности, он оказался достаточно вежлив, чтобы не показывать этого.

— Насколько я понимаю, вас никто не сопровождает, — повеселев, сказал он, — но даю вам слово, что не собираюсь вас похищать.

Убедив себя, что нет ничего плохого в том, что она примет его предложение сопровождать ее, Элизабет ответила:

— Хорошо, пойдемте.

Идя рядом с ним по тропе — оборка платья волочилась сзади, — она прижала к себе Чертвозьми и исподтишка взглянула на своего попутчика. Слава Богу, она не склонна к мечтательным романтическим вздохам, ибо этот человек, бесспорно, мог пробуждать такие чувства. Густые черные волосы обрамляли поразительно красивое лицо, казавшееся еще более интересным в изменчивом свете луны. Взгляд его был пристальным и глубоким, а когда он посмотрел на нее, у нее в туфлях невольно сжались кончики пальцев. Высокие скулы, прямой нос, твердая линия рта и полные губы, которые, как она уже знала, могли кривиться в усмешке. Она представила, как жестко эти губы сжимаются в гневе.

Признаться, в нем привлекало все. Но ей не было никакого смысла интересоваться этим незнакомцем. Едва только он узнает, какую неудачу она потерпела в обществе, он наверняка откажется от нее, как это сделали многие.

— Скажите мне, мисс Мэтьюз, с кем вы приехали на бал?

— С моей тетей, графиней Пенброук.

Он задумчиво посмотрел на нее:

— В самом деле? Я знал ее покойного мужа, однако понятия не имел, что у них есть американская племянница.

— Моя мать и тетя Джоанна сестры. Мать поселилась в Америке, когда вышла замуж за моего отца, американского врача. — Она искоса взглянула на него. — Моя мать родилась и выросла в Англии, так что наполовину я англичанка.

Он чуть заметно улыбнулся.

— Тогда, значит, вы только наполовину выскочка.

Она рассмеялась:

— О нет! Боюсь, я все равно целиком и полностью выскочка.

— Вы впервые приехали погостить в Англию?

— Да.

Незачем говорить ему, что не просто погостить и что она никогда больше не вернется в родной город.

— И вам здесь нравится?

Элизабет ответила не сразу, решившись на неприкрашенную правду.

— Мне нравится ваша страна, но я нахожу английское общество и все его правила слишком строгими. Я выросла в сельской местности и пользовалась гораздо большей свободой. Нелегко привыкать.

Он взглянул на ее платье:

— Совершенно ясно, что вам стоило большого труда отказаться от американской привычки лазать по кустам в бальном платье.

Она вздохнула:

— Да, видимо, так.

Впереди показалась конюшня. Когда они подошли, из дверей появилась невероятно толстая кошка и громко мяукнула. Нагнувшись, джентльмен погладил ее.

— Привет, Джордж. Как ты сегодня, моя девочка? Скучаешь по своему ребенку?

Элизабет опустила Чертвозьми на пол, и он сейчас же бросился к матери.

— Маму Чертвозьми зовут Джордж?

Сидя на корточках, он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Да. Так ее назвал мой конюх. Как было сказано: «Клянусь святым Георгием, этот кот, должно быть, кошка, потому что — посмотрите — у нее котята!» Мортлин знает все о лошадях, но, боюсь, очень мало о кошках.

Ее улыбка исчезла, когда до нее дошло значение его слов.

— Ваш конюх? И это ваши кошки?

Остин медленно поднялся, проклиная себя за неосторожность. По-видимому, приятная интерлюдия подошла к концу.

— Да, эти кошки мои.

Она широко раскрыла глаза:

— О Боже! Значит, это ваш дом?

Остин бросил быстрый взгляд на здание, видневшееся вдали. Там он жил, но уже больше года не чувствовал себя в нем дома.

— Да, Брэдфорд-Холл принадлежит мне.

— Значит, вы должны быть… — Она присела перед ним в неуклюжем реверансе. — Простите меня, ваша светлость. Я не поняла, кто вы. Вы, наверное, сочли меня ужасно бестактной.

Он смотрел, как она выпрямилась, ожидая увидеть, что ее глаза оценивающе прищурятся, алчно вспыхнут, заблестят от предвкушения того, как она сможет воспользоваться неожиданной встречей с самым завидным холостяком Англии.

Но ничего подобного он не увидел.

Наоборот, Элизабет казалась искренне расстроенной. И торопилась уйти от него.

Чрезвычайно интересно.

— Я так сожалею, что сказала, будто мне не нравится ваш бал, — произнесла она, неловко попятившись. — Это восхитительный бал. Восхитительный. Угощение, музыка, гости, все так…

— Восхитительно? — подсказал Остин.

Она кивнула и отступила еще на несколько шагов.

Он не сводил глаз с лица Элизабет. В ее выразительных глазах боролись разные чувства: смущение, испуг, удивление, но не было и намека на жеманство или расчетливость. И он не заметил, чтобы на нее произвел особое впечатление его высокий титул. Но больше всего его поразило отсутствие еще кое-чего.

Девушка не кокетничала с ним.

Она не кокетничала и раньше — до того как узнала, кто он. Но сейчас…

Невероятно интересно.

— Спасибо, что проводили меня, ваша светлость. Думаю, мне следует вернуться в дом. — Она снова отступила на несколько шагов.

— А что делать с вашим платьем, мисс Мэтьюз? Даже выскочка из колоний не осмелится войти в бальный зал в таком виде.

Остановившись, она оглядела себя.

— Полагаю, не стоит и надеяться, что никто не заметит.

— Совершенно не стоит. Вы с вашей тетушкой остаетесь ночевать?

— Да. Признаюсь, мы пробудем в Брэдфорд-Холле несколько недель как гости вдовствующей герцогини… — Догадка блеснула в ее глазах. — Вашей матушки.

— Действительно, она моя мать. — На секунду у Остина мелькнула мысль, что его мать пригласила их в надежде сосватать его, но он тут же отмахнулся от нее. Он не мог представить, чтобы его строгая в соблюдении всех условностей мать сочла американку подходящей женой для герцога. Нет, ему было слишком хорошо известно, что она отобрала на эту роль нескольких молодых женщин с безупречной британской родословной. — Коль скоро вы здесь гостите, думаю, я сумею решить вашу проблему. Я покажу вам боковой вход, ведущий к гостевым комнатам, которым редко пользуются.

Нельзя было не заметить выражения благодарности в ее глазах.

— Это, безусловно, избавит меня от маячащего на горизонте скандала.

— Так пойдемте.

По дороге к дому Элизабет обратилась к нему:

— Мне крайне неудобно злоупотреблять вашей добротой, ваша светлость, но не могли бы вы, когда вернетесь в зал, передать мои извинения моей тетушке?

— Конечно.

Она прокашлялась.

— А каким предлогом вы воспользуетесь?

— Предлогом? О, я предполагаю сообщить, что вы страдаете от приступа меланхолии.

— Меланхолии? — возмутилась она. — Глупости! Я бы никогда не пала жертвой такого пустяка. Кроме того, тетя Джоанна не поверит. Вы должны придумать что-нибудь другое.

— Ладно. Как насчет головной боли?

— Никогда у меня ее не было.

— Расстройство пищеварения?

— Мой желудок никогда меня не беспокоил.

Остину захотелось воздеть глаза к небу.

— Вы когда-нибудь чем-нибудь болели?

Она покачала головой:

— Вы все время забываете, что я…

— Очень крепкая. Да, я начинаю в этом убеждаться. Но боюсь, любой другой предлог, такой как лихорадка, слишком взволнует вашу тетушку.

— Гм… Думаю, вы правы. Я бы не хотела пугать ее. В самом деле, головная боль недалека от истины. От одной только мысли, что надо возвращаться на бал, у меня начинает стучать в висках. Очень хорошо, — сказала она кивнув. — Можете сказать, что я поддалась головной боли.