— Тогда пойдем, — сказал он, поднимаясь. — Надо осмотреть и другие места.

Они благополучно выбрались из пивной и сели в ожидавшую их карету. Остин дал кучеру адрес и занял место напротив Элизабет. При слабом свете в мужской одежде она и вправду могла сойти за молодого человека, что, как ни странно, обеспокоило его, потому что он-то знал, что она истинная женщина во всем.

— Жаль, что я не смогла ничего почувствовать, — вздохнула Элизабет. — Возможно, нам больше повезет в другом месте. Куда мы сейчас едем?

— В игорный притон. По моим сведениям, там недавно видели Гаспара.

— Понятно. — Она замолчала, и он заметил, что она нервно сжимает и разжимает пальцы. — Я хотела бы поблагодарить тебя за щедрость по отношению к Молли.

Остин почувствовал укол совести, заставивший его признаться: если бы не Элизабет, он и не взглянул бы на эту шлюху. Но прежде чем он успел что-либо сказать, она положила руку на его рукав.

— Ты необыкновенный человек, Остин. Замечательный и прекрасный человек.

У него сжалось горло. Черт побери, опять она одним прикосновением превращает его в желе! От одного ее ласкового слова он тает, как снег, брошенный в огонь.

Вместо того чтобы испугаться этой мысли и оттолкнуть Элизабет, он протянул руки, чтобы обнять ее. Держать ее в объятиях. Любить ее. Пытаться разобраться в тех волнующих чувствах, что она пробуждала в нем.

Взяв ее руку, он страстно, почти с отчаянием поцеловал ее затянутую в перчатку ладонь.

— Элизабет, я…

Карета резко остановилась, не дав ему закончить. Выглянув в оконце, Остин увидел, что они добрались до цели. Он помог Элизабет выйти из кареты и повел ее по узкому проходу между двумя убогими обшарпанными кирпичными зданиями. Они спустились по грязным ступенькам и вошли в игорный притон.

В тускло освещенной комнате было шумно. За столами сидели, играя в карты или кости, мужчины из самых разных слоев общества: грубые матросы, группа ищущих приключений лондонских денди, люди полусвета — сюда пускали любого, у кого были деньги на игру.

Остин снова попросил ее надвинуть шляпу на глаза и медленно повел ее вдоль стен. У края истертой деревянной стойки Элизабет остановилась.

Заслонив Элизабет от посторонних взглядов своей широкой спиной, Остин шепотом спросил:

— В чем дело?

Элизабет нахмурилась и покачала головой. Не говоря ни слова, она сняла перчатки и сунула их в карман. Затем положила руки на стойку. Закрыла глаза.

Остин пристально следил за ней. Она глубоко дышала. И лишь когда ее молчание стало для него невыносимым, она открыла глаза.

— Гаспар был здесь, — сказала она.

— Когда?

В ее глазах он увидел тревогу.

— Сегодня, Остин. Он был здесь сегодня вечером.

Крепко сжав веки, Элизабет прижимала ладони к стойке, стараясь связать воедино множество образов, проносившихся в ее голове. Человек, которого искал Остин, был здесь всего несколько часов назад. В этом она была уверена.

Перед ней мелькнула ясная картина. У него пистолет. Она ощутила слабость в коленях. Он привык убивать. Он уже не раз убивал.

Остин сжал ее руку, и тотчас же перед ней возникли, проносясь со скоростью молнии, другие образы. Ее сердце болезненно сжалось, и стал отчетливо виден бившийся на шее пульс, когда бессвязные образы постепенно обрели форму. В голове появилась четкая картина. На лбу выступил пот. Голова закружилась — силы покидали Элизабет.

— Элизабет, что случилось?

Встревоженный шепот Остина доносился откуда-то издалека. Элизабет попыталась открыть глаза, но обрушившиеся на нее видения лишили ее сил. Она едва заметила, что поднялась суета, ее подняли и понесли, но она была слишком слаба, чтобы протестовать. Темнота поглотила Элизабет — она погрузилась в забытье.

Никогда в жизни Остин не был так напуган. Проклятие, она потеряла сознание! Лицо Элизабет побледнело, кожа стала влажной, она дышала с трудом. Не обращая внимания на любопытные взгляды некоторых игроков, он поднял ее и понес к выходу. Оказавшись на улице, он крикнул кучеру адрес и приказал везти их домой как можно быстрее. Закрыв дверцу кареты, он осторожно посадил Элизабет к себе на колени.

— Элизабет, — в страхе взволнованно сказал он, — поговори со мной. Дорогая, пожалуйста, скажи что-нибудь!

Он похлопал ее по щекам и пришел в ужас, когда почувствовал, как холодна ее кожа. Мрачная атмосфера и ядовитый воздух, вероятно, подействовали на нее, но почему, черт побери, она не приходит в себя сейчас, когда они уже вышли оттуда? Ему не следовало брать ее с собой. Если с ней что-то случилось…

Веки Элизабет дрогнули, и она посмотрела прямо ему в глаза. Радость оглушила Остина, Приложив ладонь к ее бледной щеке, он попытался улыбнуться, но мышцы не слушались его. Черт побери, он чувствовал себя слабым, как, младенец.

Она хотела сесть, но он удержал ее, с нежностью положив руку ей на плечо.

— Отдыхай. — Это единственное, что ему удалось сказать.

Элизабет огляделась:

— Где мы?

— В карете, на пути домой.

Морщинка пересекла ее лоб.

— Домой? Но почему?

— Боюсь, ты упала в обморок.

— В обморок? Глупости. — Она снова попыталась сесть, и снова он удержал ее.

— Обморок, — подтвердил Остин, гладя ее бледную щеку, не в силах удержаться, чтобы не коснуться ее. — Хоть ты и крепкая девушка, ты свалилась, словно кегля.

Элизабет покачала головой:

— Нет, это был не обморок. У меня было видение. Я видела, Остин. Я все видела. Уильяма. Француза Гаспара.

Та ужасная ночь, та страшная сцена, навеки отпечатавшаяся в его памяти, преследовала его, нанося удары со всех сторон. Она, схватив его руку, сжала ее, и ее глаза расширились.

Остин не успел ничего сказать, как она зашептала:

— Боже милостивый, ты был там! Ты видел их вместе, они грузили на корабль ящики с оружием… — Элизабет сильнее сжала его руку и продолжила:

— Уильям заметил тебя, стоявшего в тени. Он подошел к тебе, и вы горячо заспорили. Ты пытался остановить его, но он не хотел тебя слушать. Затем ты смотрел, как твой брат уплывает — вместе с врагом твоей страны.

Боль от сознания своей вины пронзила его.

— Он передавал оружие, — прошептал Остин, почти не сознавая, что говорит. — Он увидел меня и сошел с корабля. Он завел меня в аллею, чтобы не увидел Гаспар. Я спросил, как он может так поступать, но он отказался отвечать. Сказал, что это не мое дело и я должен уйти. Мы поссорились. Я угрожал выдать его… Сказал, что он больше мне не брат.

— Ты никогда никому не рассказывал.

— Нет. — Он откинул голову и закрыл глаза. — Если бы узнали, что Уильям оказался изменником, это погубило бы нашу семью. Я должен защитить Каролину и Роберта. Мою мать. Я не могу поверить, что Уильям способен изменить Англии, но я знаю то, что я видел, да и сам он этого не отрицал. Вопрос в том, почему. Почему он сделал это?

Остин знал, что ему надо посмотреть на Элизабет, чтобы узнать, что она об этом думает, но не мог заставить себя взглянуть ей в глаза. Как ему быть, если он увидит в них осуждение? Вполне возможно, что теперь, когда она узнала правду, она отвергнет его и его семью. А из-за того, что она его жена, ей придется сносить позор, обрушившийся на семью.

Взяв себя в руки, он открыл глаза, посмотрел на нее и почувствовал комок в горле. Разные чувства увидел он в ее глазах, но осуждения в них не было. Они светились нежностью, теплотой, заботой.

Она обхватила ладонями его лицо:

— Боже мой, Остин! Как ты должен был страдать, храня эту тайну, стараясь уберечь свою семью! Какие муки ты должен был испытывать! Но ты больше не одинок.

Этот ясный, полный сочувствия взгляд, успокаивающее нежное прикосновение рук, тихий голос — вместе с нахлынувшими на него чувствами — разбили лед, сковывавший его душу. Он больше не одинок.

Прижав ее к себе, он уткнулся лицом в ее теплое плечо. Судорога пробежала по его телу, и он все сильнее сжимал Элизабет — так сильно, что у нее, должно быть, заболели кости, но она не жаловалась. Она обнимала его, гладила по волосам, по спине — до тех пор, пока чувство вины, терзавшее его, не вырвалось из него потоком слез, остановить который у него не было сил.