– Почему та, которая знакома с магией с самого девства, поражается этому больше, чем та, которая знает об этом не так давно? – я помогла Алине встать на ноги, протянув ей руку. Та со страху рухнула на диван и стала растирать затекшие ноги.

– Как ее назовем?

– Не знаю, – я даже об этом не задумывалась. – Давай подумаем об этом завтра. Слушай, у тебя во сколько экзамен?

– В двенадцать, а у тебя?

– В девять, и это через пять часов.

– Так, пора по кроватям, – я так устала сегодня на рейде, что едва могла сидеть за столом с открытыми глазами, повторяя материал.

– Ничего страшного если мы ее одну на ночь оставим, – Алина поднялась с дивана и, прихрамывая на обе ноги, дошла до двери. – Впрочем, узнаем завтра. Спокойной ночи.

– Давай, – я протянула к птице руку, которую она осмотрела своими прозрачно-серыми глазками, и мягко ущипнув меня за палец клювом, тут же вспорхнула ввысь.

Надеюсь, моя взбунтовавшаяся интуиция ошибается, и нам с Алиной ничего не грозит.

Она – прямой потомок Анилис, и мощь ее силы просто пугающе завораживает, и в наших двух мирах есть те, которые хотели бы заполучить такую сильную ведьму. И потому Алину Романову я прячу всеми возможными скрывающими заклинаниями и амулетами.

– Хоть бы обошлось, – пробормотала я, провожая напоследок пролетающую мимо меня волшебную птицу.

Разбуженная утром незнакомыми звуками, я испугалась. Спросонья не понимая, что происходит, я схватилась за кинжал, который ночью лежал у меня под подушкой, затем положила его на место, когда поняла, что зря запаниковала – птица просто решила попеть.

Встав с кровати, я быстро вышла из своей комнаты и пошла в гостиную, где вчера вечером оставила свой сотовый. Взяв с подоконника телефон, я выключила звук и укоризненно посмотрела на птаху, сидевшую на ветке моего фикуса. Она покачивала головой в такт только, что играющей мелодии.

Мельком глянув на дисплей, я не была удивлена тому, кто звонил.

– Доброе утро, спящий хранитель, – поприветствовал меня Матвей севшим ото сна голосом. У него дурная привычка названивать мне каждое утро, толком не проснувшись. Сперанский с утра очень неуклюжий и криворукий, он уничтожает все на своем пути. – Я буду у тебя минут через сорок. Примерно.

– Это слишком рано, – ответила я, прикрывая трубку, чтобы он не услышал, как я зеваю. – Кажется, я не слышала будильник. Я даже не уверена, что ставила его.

– Я бы тебя все равно разбудил, – сонно усмехнулся он, громко зевая в трубку.

– Ты мертвого поднимешь, если тебе что-то надо. – Он снова усмехается, потому что правда. – Мы разошлись по кроватям в пятом часу, так что я почти мертвец. Зомби. Сейчас, наверное, возле универа десятки таких.

– Конечно, вы же не одни сегодня экзамены сдаете. И если ты освободилась в десять, то почему так поздно разошлись? Особенно перед экзаменами? – Когда на той линии послышался звон разбившегося стекла, я даже не удивилась. Он правда уничтожает все, что плохо лежит. Я все его причуды уже наизусть знаю.

– Ну, я по пути домой встретила одного пыльника и не смогла пройти мимо, а остальное потом увидишь. А ты почему поздно лег? – я засыпала в кофеварку молотый кофе, поставила таймер и пошла обратно в комнату.

– Задержался на работе, – уклончиво ответил он. – Пытался найти новые заказы.

Стать хранителем ведьмы не было потолком моих желаний. Я вообще не хотела быть той, кем сейчас являюсь. Моя мечта – это искать утраченные магические артефакты, как Матвей.

Сейчас начнет пахнуть кощунством, но именно так я хотела зарабатывать большие суммы, которые готовы заплатить «ценители» подобного.

Матвей тот, кем я хотела стать, он независимый ни от кого артефактоискатель. Год упорной работы в полевых условиях и три года безоблачной жизни в своей квартире со своим автомобилем. Он даже глазом не моргает, когда оплачивает коммунальные услуги, или, когда заходит в продуктовый. Это очень прибыльное дело. А официальная работа моего друга – это так… чтобы не умереть со скуки.

– На улице холодно? – поинтересовалась я у него стоя перед своим раскрытым шкафом. Вся моя одежда черная, серая, иногда белая и очень редко яркая, но черный цвет преобладает потому, что на черном крови не видно. Это все знают.

– Как обычно, довольно прохладно. Сегодня без пробежки? – настороженно спросил Матвей, пытаясь подавить зевок.

Когда я только переехала к Алине, он звонил каждое утро. Приезжать не мог, потому что «работал», и говорил, точнее читал лекции по сорок минут, пока я тут километры наматывала. А когда вернулся домой, то приезжал сюда, и мы вместе выходили на пробежку.

А еще он звонит мне трижды в день (это если занят), чтобы узнать поела ли я и какие у меня планы на вечер. Заботливый, что сказать.

– Я вчера за неделю отбегала, – пошутила я, ожидая, что он хоть бы хмыкнет, но Матвей упрямо молчал. – Это конечно шутка, дыши там.

– Я понял.

– И я правда вчера очень устала, поэтому сегодня никакой пробежки, – достав голубые джинсы и фиолетовый лонгслив, бросила их на кровать. Драк по дороге не должно произойти, почему бы немного не разбавить палитру яркими цветами? – Я пошла собираться. Позвонишь, когда приедешь.

– Хорошо.

Матвей сбросил. Я оставила телефон на тумбочке и, прихватив с собой некоторые вещи гардероба, пошла в душ.

Когда я наконец-то оказалась под струями теплой воды, то готова была взвыть от удовольствия. Вот что нужно снятия напряжения.

Вчера был рейд по близким мне районам. В десять вечера я закончила свою работу и ехала домой, когда наткнулась на пыльников. Я не смогла проехать мимо и остановилась, чтобы разобраться с ними. Все закончилось быстро, я даже глазом моргнуть не успела, как мой дружок-мажор в супермаркете, когда они рассыпались в пыль. Вроде бы все, как обычно, но есть одно «но», которое никогда не пройдет, скольких бы я не убила. Мне всегда жутко смотреть, как их тела рассыпаются и исчезают.

Мне не страшно убивать, мне всегда не по себе смотреть, как уходит жизнь. Смерть – это страшно вне зависимости от того, кто умирает. Этот страх немного исчезает, когда я напоминаю самой себе о той пакости, которую они могли сотворить, или уже сотворили.

Приняв душ, после которого мне стало значительно лучше, я закуталась в свой любимый махровый халат и пошла на кухню, где вкусно пахло кофе.

Налив кофе в чашку, я вернулась в свое любимое серое убежище. После моего переезда в эту квартиру Алина разрешила мне сделать ремонт, потому что жить в ярком желтом цвете для меня, как для любительницы темных оттенков, было чересчур. Она это видела, и понимая, что я не решусь на такой щепетильный вопрос, сама предложила мне эту идею.

Она дала мне волю, а я дала жизнь месту, убив желтого выродка, поглотившего комнату.

Мое убежище менялось постепенно, например, когда мы вернулись из поездки в Лондон, то одной из сотни сделанных фотографий я захотела украсить стену. Найдя фирму, которая занималась фотообоями, быстро заделала себе панорамный вид на правую от двери стену. А на другой стене, возле окна, я развесила фотографии. Там есть и фотографии до десятого класса, и фотографии после моего знакомства с Алиной, но нет фотографий после десятого класса вплоть до встречи с Алиной. Как будто «до» и «после», но это три отдельных периода жизни: «до», «и», «после».

Особенно «и» у меня был отвратительным периодом, но он закончился, чему я несказанно рада.

– Слава богу, фотографий с той поры у меня нет, – поправив одну криво висящую рамку, я подошла к своему столу и заглянула в личное расписание, где отмечала уже сданные предметы.

Итак, на сегодня мне предстоит сдать два зачета и один экзамен. Зачеты эти были еще на прошлой неделе, а сегодня пересдачи. Кто-то будет пересдавать, а я буду только сдавать, потому что на прошлой неделе меня не было в стране вообще. Моего младшего брата провожали на службу в Королевскую гвардию, которой, в отличие от меня, он был рад служить. Из всей моей семьи я одна отклонила предложение поступить на службу, чем некоторые были недовольны. Не буду тыкать пальцем, но это была мама.