Это битье палками нельзя назвать кендо. Ученики не уклонялись от деревянных мечей, не отбивали встречные удары. Местные неслись друг на друга как ошалелые и лупили, лупили, лупили, не замечая бряканья мечей по собственным доспехам, толчков в нагрудники, шлемы, лупили, словно вдруг обрели бессмертие и, когда выйдут в коридор на перемену, острые катаны отскочат от их безрассудных голов как тупые деревяшки. Учитель Гниломяс явно одобрял такое лупиндо.

Лицо Сугиямы растаяло, но наставник успел сказать не своим зычным голосом:

– Живо выбирай!

Андрей поднялся на восьмой этаж и свернул в коридор. В полутьме проходов хоть и белели на полу кучи чистящего порошка, уборщики появлялись на этажах общежития редко. Черная грязь в углах смешалась с сияющей мукой, на стенах темнели засохшие потеки. Только трупы не торчали из грязи. О мертвых заботились везде.

Андрей шел в левом крыле мимо облезлых косых дверей комнат. Выбить тонкие доски казалось нетрудным. Но это не дозволялось.

В холле общежития под гляделкой и круглыми часами висела красная доска. На ней черными буквами выведена надпись:

«Ученикам ЗАПРЕЩАЕТСЯ:

рубить, ломать, бить, пинать, пачкать, царапать, грызть, пинать стулья, парты, столы, двери, умывальники, подмывальники, писельники, окна, зеркала, гляделки, трубы, провода, лестницы, полы, стены, лампы, потолки;

разжигать и приносить огонь;

жить в двух и больше комнатах.

НАКАЗАНИЕ: выговор и выселение в коридор на ночь».

Андрей остановился. В дальнем конце коридора стоял худой мальчик на голову ниже. Мальчик измерил взглядом длину рук и ширину плеч Андрея и зашел обратно в комнату. Дверь захлопнулась, скрипнул замок.

Щеки обожгло огнем.

Меня подселили на этаж к шестиклассникам! Какой позор!

Одна из дверей была распахнута настежь. Внутри блестела плитка, рыжели потекшие трубы, ряд умывальников и писельников покосился. Андрей бросился внутрь, винт крана скрипнул под рукой, живительная струя влилась в вонючий сухой рот, прогнала по пищеводу, заполнила пустой желудок. Вода брызнула на порошок на дне умывальника и разбудила запах морской свежести. Искусственная прохлада тут же забилась в ноздри. Вызвала кашель.

Андрей никогда не видел моря, зато не мог забыть его запах.

В комнате Андрея дверь от пластикового окна отделяли шесть локтей узких стен и грязного пола, устланного широким тюфяком. На тюфяке поместились бы двое.

«Разреши мне спать с тобой».

Выберу клан потом, сначала – седьмой постулат третьего Вечного долга, Долга чести перед именем. Сначала – помыться.

Андрей прошел в угол к широкой бадье с кастрюлей. Мимо приколотого к стене листка – памятки бусидо.

«Всего одна ночь. Сегодня».

Прямая спина наклонилась, набитые ладони обхватили толстые ручки бадьи.

«…со мной, а?»

И вовсе не для этого! Завуч Буглак уже пристыдил за грязное кимоно!

На потолке над шатким шкафом чернела маленькая гляделка. В стеклянном глазе мутнело стыдливое лицо.

«…вечером, а?»

В дверь торопливо постучали.

– Сингенин-сан, ты здесь, а?

Руки отпустили ручки бадьи. Тяжелая железка с грохотом запрыгала по бетону.

Все-таки пришла.

Нога резко придавила бадью к полу. И Андрей посмотрел в глазок.

Рыжая наложница мертвого оябуна стояла одна. Если к стене у двери не прильнули головорезы.

– Сингенин-сан?

Андрей открыл и отошел в сторону. Вытянул катану из ножен на четверть.

Дверь распахнулась в коридор. Амурова ворвалась внутрь так стремительно, что Андрей чуть не высвободил меч. Чуть не полоснул по веснушчатому лицу, по белой переносице между зелеными камнями.

Наложница захлопнула дверь, щелкнула замком. И тяжело задышала.

– Объяснись, – сказал Андрей, – что за…

Белый пальчик поднялся к розовым губам, большие глаза мигнули. Андрей замолк и прислушался. Топот ног в коридоре. Тяжелый. Восьмиклассник или девятиклассник. Приближается.

Тонкая доска дрогнула от мощного стука. Амурова отступила на шаг.

– Шестиклассник! – раздалось из-за двери,– у тебя в комнате наложница клана Красоткина! Не обязуй нас платить местью! Верни девчонку!

Рита выгнулась, как клинок. Камни на бледном лице блеснули, приковали взгляд к Андрею.

– Сам ты шестиклассник, – прошептал Андрей, щеки раскалились от стыда.

– Сингенин-сан, что ты будешь делать?– спросила девочка. Тихо и нежно.

Дверь тряслась от ударов.

– Живо верни девчонку!

Живо выбирай!

Широкоротик, живо задавай верные вопросы!

Амурова принадлежит клану Охотникова, причем здесь некий Красоткин?

– Тебя хочет присвоить чужой клан? – спросил Андрей. Рита кивнула. Барабанные стуки сотрясали дверь.

– Шестиклассник! Живо открой!

Никакой невозмутимости.

Никакого стыда.

Никакого уважения.

Амурова встала рядом и повернулась к двери. Тонкое плечо задело руку Андрея.

Волк наблюдал.

– Не выдашь меня – и клан Охотникова примет тебя, – сказала наложница и пожала плечами: – хотя, может, ты не хочешь к нам.

В дверь колотили.

Живо выбирай!

И все это из-за цветущих ландышей в сердце Стаса Охотникова. Ландышей, что посеял Андрей.

Так. Больше никакого самокопания. Никакого самобичевания. Никакой ширмы от настоящего.

Широко раскрой рот, напряги челюсть и зевни. Шире. Подай сильный поток крови в мозг. Прогони остатки лживой морской свежести из легких. И реши.

– Я не отдам тебя, – сказал Андрей и повернул замок.

Дверь дернулась наружу, но Андрей удержал ее и лишь приоткрыл. К щели вплотную приникло лицо с искусанными губами. Глаза ученика увидели черное кимоно Андрея, удивленно заморгали.

– Новичок? Тот самый?

– Сингенин Андрей, – кивнул Андрей, – еще раз стукнешь – разбужу.

Твердая ладонь Андрея двинула по искусанным губам, и ученик улетел в белесо-черную глубь коридора.

Андрей захлопнул дверь, приник ухом. Долгий шорох жесткого кимоно – встает, отряхивается. Затихающие топ-п-п… топ-п… топ – убегает. За подмогой.

Андрей стиснул дверную ручку.

– Нужно прорываться к Лису-сан и Лютину-сан, – сказал Андрей. – Где их комнаты?

Маленькая ладонь легла на руку Андрея. Слегка сжала.

– Может, лучше останемся, Сингенин-сан? – сказала наложница. – Вдвоем, а?

Андрей посмотрел в глаза цвета свежей зелени. На выпуклый треугольник, источавший чистый мыльный запах. И сглотнул. Он ничего не понимал.

Верные вопросы, где же вы?

– Почему ты не побежала к ним сразу? Почему ко мне?

Губы Риты улыбнулись. Большие глаза успокоились, снова окаменели.

– Здесь бы меня не стали искать, – сказала наложница, – если бы я оторвалась.

«Разреши мне спать с тобой».

– Поэтому хотела переночевать со мной? Ты знала, что тебя будут ждать?

Рита кивнула.

– Сингенин-сан, ты ведь убил Охотникова-сан, – просто сказала девочка, – а Красоткин-сан боялся только его.

Андрей помрачнел, а Рита сказала, как бы утешая:

– Просто Красоткин-сан пока не узнал Сингенина-сан.

На что она намекает?

Топот двух пар ног.

В глазке двое присели у стены: прежний ученик с теперь уже разбитыми губами и новый с кровоточащей рукой. Новый скреб ногтями царапины на запястье, драл рану вширь и вглубь.

Кожа в шрамах – достойная оправа для Духа. Некоторые тщеславные самураи мошенничают и сами покрывают себя шрамами.

Андрей оторвался от глазка. Пробиться еще можно. В ножнах сторожей вместе с катанами сидит возможность остановить Андрея. Сейчас у них нет даже запаха возможности.

Долгие, долгие вытянки.

– Он ушел, а? – спросила Рита. И потянулась к глазку, выпятив грудь.

Амурова не слышит. Ни скребущих по полу сандалий. Ни шороха жесткой ткани на локтях и под коленями. Ни шумного непоставленного дыхания. Да что не так с Кодзилькинской школой Катаны?

– Нет, их теперь двое, – сказал Андрей.

– Сингенин-сан очень спокоен, – Рита закрыла один глаз, прижалась к облезлой доске, – вот я и подумала.