— В Екатеринбурге? — начальник сложил губы так, словно хотел присвистнуть. — Надо проверить, там ли она?

— Хорошо. Разрешите идти? — Фролов, упираясь ладонями в край стола, начал медленно приподниматься. — Мне еще мальчика надо обезопасить.

— Действуй! — И когда Фролов, резко отодвинув стул, встал, начальник напомнил: — Все силы — на Арчева. Его надо разыскать в ближайшие день-два… Само собой, меня держи в курсе. Информируй в любое время суток.

Фролов кивнул и, озабоченно хмурясь, вышел.

Торопливо сбежал по узкой деревянной лестнице на первый этаж, заглянул в дежурку — Алексей, вызванный посыльным, был уже там, болтал о чем-то с дежурным. Вскочил со стула, вытянулся по стойке «смирно». Фролов бегло оглядел его с головы до ног — спортивное клетчатое кепи с клапанами-наушниками, застегнутыми на макушке, русый чуб, веснушчатое лицо, серое потертое пальто с бархатным воротником, брюки-гольф, краги: немного экстравагантно, но ничего, сойдет, — и, мотнув головой, пригласил Алексея за собой.

— Немедленно в Первый детский дом, — отрывисто начал объяснять на ходу задание. — Легенда: воспитатель, преподаватель гимнастики. Заведующая предупреждена. Цель: охранять мальчика, Еремея Сатарова. Его покажет Люся… товарищ Медведева, — уточнил, остановившись около одной из дверей. Резко, властно постучал в филенку. — От Еремея ни на шаг. Спать рядом. Но лучше не спать, пока не отзову.

Дверь, пощелкав изнутри задвижками, приоткрылась. Высунулся взлохмаченный, с замороченными, навыкате, глазами, единственный в губчека специалист по технической, трассологической и прочим экспертизам.

— Простите, Яков Ароныч. Мне нужны фотографические снимки, которые я вам дал. Вынесите, пожалуйста, — попросил Фролов. — Всего на минутку.

И когда эксперт, исчезнув, появился почти сразу же вновь, принял от него стопку фотоснимков, развернул их веером.

— Может появиться вот этот, — ткнул пальцем в изображение Арчева. — Или вот этот, — показал на Козыря. — Запомни их.

— Ясно… — Алексей секунду-другую поразглядывал карточки. — Запомнил.

— Спасибо, товарищ Апельбаум, — Фролов вернул снимки эксперту. — Достали гипосульфит?

— Ищем. По всему городу. Энергичней, чем Врангель кредиторов, но… — Эксперт драматически развел пухлые руки. — Даже наши сотрудники не всесильны. Чего нет, того и нет. Ничто не породит нечто, извините меня…

— Надо найти! — жестко перебил Фролов. — А пока подключите художника. Пусть сделает как можно больше портретиков Арчева и Шмякина. Идем! — кивнул Алексею и быстро направился к выходу. — Может появиться еще один, — чеканя фразы, продолжал инструктаж. — Бывший капитан «Советогора». Ты его знаешь. Мальчика, скорей всего, попытаются выкрасть. Он им нужен только живой. Стрелять в него не станут. Поэтому держись в тени, чтобы не заметили. Но рядом. Особенно на улице! Все! Отправляйся.

Торопливо пожал руку Алексею, развернулся, вошел в комнату шифровальщиков и телеграфистов, чтобы отправить в Екатеринбург срочный запрос о послушнице женского монастыря, звавшейся в миру Астаховой Ириной Аристарховной.

Алексей, выскочив на крыльцо, огляделся с видом человека, случайно попавшего в Чека и счастливого тем, что вырвался на свободу. Не спеша, праздной походкой, двинулся вниз по улице. Мимо первого извозчика, который стоял около Расторгуевских бань, прошел, даже не поглядев на него; не окликнул и второго, коняга которого, опустив голову, уныло брела рядом с тротуаром, и, лишь поравнявшись с третьим, за два квартала от губчека, вскочил в пролетку.

— В первую детскую коммуну, — попросил на выдохе.

— Энто в астаховский монплезир, что ль? — дремавший на козлах рябой старичишко встрепенулся. Оглянулся, прицениваясь, на седока. — Доставим единым моментом, ваше степенство… то исть, гражданин служащий, — уточнил, заметив, что седок не то одобрительно, не то презрительно фыркнул. — Аль не служите? Чай, из новых коммерсантов будете?

— Служу, служу, — снисходительно пояснил Алексей. — В наробразе… Побыстрей, пожалуйста, папаша!

Извозчик принялся яростно крутить над головой вожжи.

Тощая буланая кобыла, застоявшаяся в безделье, встрепенулась и спросонья припустила вдруг с места лихой, прыгающей рысью.

На углу базарной площади, сворачивая мимо чайной Идрисова на Зеленую улицу, затененную могучими тополями, набравшая ход лошадка чуть не сбила двух мужиков-горемык, исхудалых, почерневших от несладкой жизни. В потрепанных армячишках, в помятых шляпенках, они устало плелись по дороге — один, в стоптанных сапогах, нес завернутую в мешковину пилу; другой, в опорках, перебросил за спину торбу с торчащими из нее топорищами колунов. Мужики от испуга проворно отпрыгнули в сторону; тот, что с колунами, тряся пегой бороденкой, даже рванулся было за пролеткой, но седоватый напарник схватил его за шиворот.

— Не разевай рот, деревня! — ухарски выкрикнул фальцетом извозчик. — Пади! Затопчу, христарадники!

Лошаденка галопом проскакала мимо мечети, но к концу улицы, когда стал приближаться, надвигаться густой, неухоженный парк Золотая Роща, выдохлась — захрипела, зафыркала, сбилась на спотыкающуюся трусцу.

Алексей тронул за спину извозчика, сунул ему в ладонь, когда тот оглянулся, комок смятых денег и на ходу выпрыгнул из коляски. Узкой, похожей на затененное ущелье, липовой аллеей вышел к затейливо изукрашенному резьбой дому, из распахнутых окон первого этажа которого рвался на улицу галдеж, восторженные и возмущенные детские крики.

Задержавшись у крыльца, быстро и внимательно огляделся: от земли до окон невысоко — если встать на узкую, обшитую досками завалинку, можно одним прыжком влететь в помещение; двор пустой, чистый, спрятаться негде; сарай и поленница — в стороне, на отшибе; деревья вот, правда, подходят близко, надо это учесть.

Пружинисто взбежал по ступеням, вошел в детдом.

И в небольшом тамбурке-прихожей, и в широком длинном коридоре никого не было. Только у раскрытой двери, откуда тек стихающий уже гул ребячьих голосов, топтались, заглядывая внутрь, несколько мальчишек, среди них и дежурный — крупный, круглоголовый, с красной повязкой на рукаве. Алексей навалился на него, тоже заглянул в дверь — небольшой зал, забитый мальчишками, точно шляпка подсолнуха семечками; небольшая сцена, над которой плакат «Грамотность — путь к социализму!», по сторонам нарисованные художником-любителем портреты: слева — Маркс, справа — Ленин, на сцене ораторствует, взмахивая кулаком, паренек с коротким ежиком огненно-рыжих — голова будто светится — волос:

— …Вы думаете, мне больно охота эти дроби с остатками зубрить?! Нисколько неохота! А зубрю и буду зубрить! Потому как социализм могут построить только обученные, знающие всякую науку люди…

Мальчишка-дежурный недовольно оглянулся на придавившего его Алексея. Нахмурил белесые выгоревшие брови, дернулся, сбрасывая с плеча руку. Посмотрел с подозрением.

— Чего это вы тут делаете, а?.. Кто вы такой, кого надо?

— Мне бы заведующую. А лучше товарища Медведеву, — шепотом объяснил Алексей, улыбнувшись как можно дружелюбней. — Только, пожалуйста, потише, — попросил, когда дежурный, смерив его взглядом, принялся бесцеремонно распихивать приятелей. — Не мешай собранию, ради бога…

— Бога нет! — презрительно посмотрев на него, отрезал мальчишка. Показал пальцем. — Вона Люция Ивановна, рядом с новенькими остячатами. Позвать?

— Не надо. Она меня уже увидела, — Алексей вскинул руку, помахал.

Люся сидела на крайнем в ряду стуле, у открытого окна. Место выбрала специально, побаиваясь, что Еремею и Антошке, привыкшим к вольному воздуху, станет плохо в душном, набитом ребятней зале. Особенно беспокоилась за Еремея. Но тот, казалось, чувствовал себя сносно… Увидев Алексея, Люся стала пробираться к выходу. Мальчишки в ряду зашевелились, заерзали, поднажали, спихнув Еремея на освободившийся стул, а Антошку на его, Еремеево, место.

— Товарищ Ленин в прошлом году на Третьем съезде Эркасэмэ какую поставил перед нами задачу? — выкинув перед собой кулак и, подавшись телом к залу, крикнул со сцены рыжий. — Ну?!