So raise your glass high
For tomorrow we die
And return from the ashes you call
***
Прислонившись лбом к холодному стеклу, Джи бесцельно смотрел на мелькающие за окном поля, озера и реки. Тело юноши тряслось в истерическом возбуждении, будто ежесекундно его сердце получало высоковольтный разряд и мгновенно разгоняло электрический ток по всему организму; каждая клеточка напрягалась, проводя через себя болезненно-острые частички-ощущения, а затем на мгновение расслаблялась. За это мгновение Джерард успевал приглушенно всхлипнуть, а затем все его нутро вновь сковывало током, и так происходило до бесконечности долго. Юноша, находящийся сейчас словно где-то между двух миров, дышал резко, мелко, прерывисто и зачем-то проводил полусогнутыми пальцами правой руки по холодной поверхности стекла, будто это могло помочь ему почувствовать облегчение. Стекло едва слышно поскрипывало под напором длинных пальцев, но оставалось безучастным, впрочем, как и все вокруг. Ладонь Джерарда расслабилась, и парень плотно прижал ее к окну, наблюдая, как жар от нее быстро распространяется вокруг, заставляя стекло запотеть.
Так запотевали очки Майкоса, когда тот заходил с мороза в теплое помещение.
В исступлении Джи сжал пальцы в кулак и ударил по стеклу, а затем еще раз и еще… Как будто окно было виновато в произошедшем. Тем не менее, молодой человек винил именно окно в этом своем случайном воспоминании — ведь если бы не оно, Джерард и не подумал бы о брате… Впрочем, это была лишь бесполезная попытка самообмана — на самом деле юношу ни на секунду не оставляли мысли о доме.
Прочное стекло отчаянно сопротивлялось все новым и новым ударам, а Джи с каждым разом бил по нему еще более агрессивно, вымещая свою боль на его прозрачной глади. По купе насмешливо мелькали солнечные блики, отражаясь от лакированных поверхностей и скользя по спине юноши, что с мученическим лицом пытался раздробить окно на осколки. Он уже заранее видел, как они расцарапают его крепко сжатые кулаки и кровь начнет стекать алыми каплями на дорогой ковер, но стекло казалось непробиваемым — ни одна трещинка не нарушила его целостности. Прошло еще несколько минут, и Джерард беспомощно рухнул на кровать, поскуливая, как побитая собака. С его губ сами собой сорвались строки, которые парень шептал еще там, в Доме Правосудия. «Мама, нам всем предначертано сгнить, и прямо сейчас кто-то сколачивает гроб подходящего размера…» Снова возникла острая потребность записать их — ведь тот драгоценный листок остался на полу комнаты, где Джи прощался с близкими, — но едва юноша, как ошпаренный, подскочил с постели и заметался по купе в поисках чего-нибудь пишущего, дверь бесцеремонно распахнулась. Алекс Лиддел, успевший неизвестно когда переодеться в короткое платье из желтой органзы и натянувший ажурные колготки, как ни в чем не бывало проговорил:
— Джаред, зайка, нужно выйти к ужину!
Джаред? Зайка?! Джи поперхнулся от такого обращения и, проигнорировав капитолийца, продолжил рыться в ящике стола, выбрасывая из него самые разнообразные вещи: какие-то диски, фонарик, пачка влажных салфеток, тюбики с непонятно чем, расческа… Господи, зачем это все нужно в поезде?! Почему нельзя было оставить где-нибудь здесь тетрадку и ручку? Последняя, наконец, отыскалась на самом дне ящика, и парень, закатав рукав рубашки по локоть, принялся судорожно записывать прямо на предплечье: «…и только ты вспомнишь свои манеры, когда уйдешь».
Алекс тем временем продолжал что-то говорить и даже, кажется, положил руку Джерарду на плечо, но парень, дернувшись, сбросил ее, упорно игнорируя сопровждающего. Лиддел недовольно запыхтел и выбежал вон из купе, беспрестанно вереща:
— Маргарет, Тео, этот молодой человек просто несносен!
Чернильный стержень вгрызался в кожу, словно процарапывая ее — вокруг с остервенением вычерченных букв расплывались красноватые следы, и Джи почти забыл о своей внутренней боли, одержимый желанием выместить на предплечье все, что теснилось сейчас в его голове.
Внезапно чья-то ладонь мягко опустилась на плечо Джерарда — но это была не ладонь Алекса, нет. Парень судорожно оглянулся и увидел перед собой кудрявую темноволосую женщину лет сорока пяти или около того. Это была Маргарет Стамп, первая победительница Игр от Шестого дистрикта и, судя по всему, ментор Джерарда.
— Алекс жалуется на твое поведение, — ласково сказала она. — В чем дело?
— Мы все умрем, — ответил Джи фразой, которую секундой ранее вывел на своем запястье.
Маргарет вздохнула и осторожно присела на кровать, попросив парня сделать то же самое. Тот недовольно покосился на ментора, но послушно плюхнулся рядом.
— Когда-то я тоже так думала, — медленно проговорила женщина, — но, как видишь, несколько ошиблась. Так что произошло у вас с Алексом?
— Он меня раздражает. Не может запомнить мое имя. И назвал меня зайкой, — Джи содрогнулся. — Почему я должен слушать этого клоуна?!
— Он твой куратор, и…
— И что? Да плевать я на него хотел! Почему я должен притворяться паинькой и лизать зад этой жалкой пародии на человека?!
— Алекс может многое сделать для твоей победы. Привлечь спонсоров и убедить их в том, что ты чего-то стоишь…
— А если я ничего не стою? Вы не думали об этом? Я тот человек, которого всю жизнь шпыняли сверстники. И что будет, когда я встречусь с профи? Я не говорю даже об арене — возьмем хотя бы простые тренировки! По-моему, у меня на лице написано: «Потенциальная жертва». Не думаю, что Алекс что-то сможет с этим сделать. Сомневаюсь, что он вообще может сделать хоть что-нибудь полезное…
— Она.
— Что?
— Она. Алекс. Когда будешь разговаривать с ним, говори о нем в женском роде. Она.
— Это еще что за бред? Все знают, что он мужчина! И я не собираюсь говорить о мужике, будто бы он девушка!
— Придется, — отрезала ментор. — Если не хочешь сдохнуть, придется «лизать зад», как ты выразился, не только ему. Через десять минут жду тебя к ужину, не вздумай опоздать.
От дружелюбия не осталось и следа — похоже, Маргарет на дух не переносила строптивых подопечных. Впрочем, ее, наверное, можно понять: такая работа — вытряхивать всю дурь из голов чересчур самоуверенных или же отчаявшихся трибутов, чтобы привести их к победе или хотя бы не позволить умереть в числе первых. Иногда это получается, а иногда — нет. «Как в моем случае», — покачал головой Джи.
«…и когда мы уйдем, — продолжал писать на запястье Джерард, — не вини нас. Мы просто позволим огню поглотить нас». Эти строчки были адресованы скорее ментору — женщине, которая из года в год пыталась заставить никчемных детей бороться за жизнь, а они безвольно сдавались, словно насмехаясь над ее трудами. Собственно говоря, это собирался сделать и сам Уэй, и он нисколько не жалел об этом.
***
Когда Джерард наконец добрался до роскошно обставленного вагона-ресторана и заглянул туда, вся команда была в сборе: Алекс Лиддел, демонстративно смотрящий куда-то в потолок (серьезно, мол, обижен), Лиза, с мрачным видом ковыряющая шоколадное пирожное вилкой, Маргарет Стамп, которая, едва увидела своего подопечного, бросила хмурый взгляд на часы, а также еще один ментор — совсем молодой парень, Тед Митчел. Он победил на Играх два года назад. По правде сказать, ему повезло — последний противник, здоровенный парень из Дистрикта-7, был серьезно ранен. Все, что оставалось Теду — добить его. Хотя, надо отдать парню должное, до этого момента он хорошо держался
— Опоздал на четыре минуты, — холодно бросила Маргарет, но затем незаметно подмигнула Джи — или это ему лишь показалось?
Тем не менее, Алекса этот холодный прием вполне устроил, и он несколько смягчился, хоть и не был готов так быстро сменить гнев на милость.
— Садись, — кивнул ментор Лизы, осознав, что никто кроме него самого не скажет этого.
Джерарду не оставалось ничего, кроме как принять это приглашение, пусть и гораздо сильнее ему сейчас хотелось побыть наедине со своим горем в тихом купе. Едва парень опустился в мягкое кресло и с безразличным видом откинулся на спинку, как кто-то пнул его под столом. Это была, разумеется, его ментор, сейчас всеми силами пытавшаяся дать парню понять, что пора…
