— Вообще, не я должна сообщать тебе всё самое интересное, — покачала головой Маргарет, — ты хорошо себя чувствуешь? К тебе кое-кто приехал.

Джи почувствовал, как что-то восторженное и лёгкое, вроде воздушного шара, начало расти у него в груди, грозясь при случае вырваться наружу радостным криком. Но это было невозможно, немыслимо, только не здесь! В столице не может быть ничего настолько хорошего и счастливого, не может…

Из-за двери кто-то робко выглянул, но промедление гостя не помешало Джерарду безошибочно узнать его. Забыв о ранах, он выбрался из-под одеяла и, шлёпая босыми ногами по больничному полу, рванулся к брату. Это был всё тот же Майки, младший братишка, ради которого можно без раздумий пожертвовать жизнью, и он стоял прямо здесь, перед ним. Прошло меньше месяца, но эта встреча ощущалась совершенно иначе, чем все прошлые. Джи даже не хотелось думать о том, сколько раз он ломался за это время, хотел умереть уже наконец, и так находясь в шаге от смерти: теперь вся эта маленькая жизнь, где осталась лишь боль и немного музыки — для разнообразия, — оказалась позади. Но даже Майкос изменился — внешне, по меньшей мере. Исчезли его вечные очки, перемотанные скотчем, и над причёской поработали стилисты — теперь его волосы были светлыми, — а взгляд больше не казался таким затравленным, как раньше, точно младший брат возмужал за это время. Майки, что же ты делал всё это время?

— Я… — начал было Джи, но нужные слова никак не шли на ум. — Господи, Майки, я… Ты… Ты такой…

Майкос улыбнулся и покачал головой: никакие слова не могли передать радость от их встречи, и Джерард всё смотрел на брата, обнимал его, затем снова смотрел, охлопывал его плечи… Казалось, за долгие недели разлуки Майки даже подрос немного.

— Как ты себя чувствуешь, Джи? — заботливо спросил он, и в этом вопросе было так много всего, что умещалось в сердцах обоих… Кажется, он тоже не мог подобрать нужных слов.

— Как я себя чувствую?! — взорвался Джерард. — Ты, маленький засранец, хотя бы мог видеть меня всё это время, ты знаешь каждый мой шаг, а вот как ты себя чувствуешь?! — и слова потекли сами собой, как те песни, что он сочинял на Арене. — Я так скучал по тебе, Майки, всё, абсолютно всё, чего я хотел, — это не подвести тебя!.. Не оставить тебя одного. — И Джерард снова прижал брата к себе, боясь, что тот исчезнет, развеется, словно мираж. Но Майкос был здесь, абсолютно реальный, и Маргарет Стамп, загадочно улыбнувшись, вышла за дверь, чтобы оставить братьев вдвоём.

— Мне так много нужно тебе сказать!.. — выдохнул Майки, преданно глядя на Джи.

— Давай присядем?..

— Ох, точно. Тебе не тяжело стоять? Нет? Отлично, — тараторил брат, дожидаясь, пока Джи усядется на кровати. Он и сам было присел, но тут же подскочил, как ужаленный: кажется, новости, которые он принёс, не давали усидеть на месте.

— Так что ты делал всё это время? — спросил Джерард, уже и не помня, когда в последний раз его младший братец был так возбуждён.

— Ну, сперва я просто мучился от страха и неизвестности. Потом, когда тебя начали показывать по телевизору, стало немного проще — до того, как Игры начались, конечно: я хотя бы знал, что ты в порядке. А потом… Сходил с ума от ужаса. Но тебе невероятно повезло с союзниками, верно?

— О, Майки, они не просто союзники, они… мои друзья. Вы должны познакомиться!

— Непременно!

— Ты знаешь что-то?.. — Джи вздрогнул. — Они… в порядке?

Майкос утвердительно кивнул, и у него словно камень с души свалился. Значит, Капитолий пощадил всех четверых. Значит, всё это было не зря?..

— Я сбежал из дома, Джи.

— Что? — вздрогнул Джерард, кажется, упустивший какую-то важную фразу, сказанную секундой ранее.

— Когда приехали брать интервью, потому что ты вошёл в финальную восьмёрку, — терпеливо разъяснял Майкос. — Репортёр… В общем, он пообещал мне, что мы сможем тебе помочь.

— Репортёр?.. — Джи всё ещё не понимал ни слова.

— Его зовут Дэвид Джонс, и он бывший музыкант. И очень влиятельный человек здесь, в Капитолии. Ему безумно понравилась ваша музыка, Джи! Хотя они все здесь буквально помешаны на ваших песнях, но Дэвид!.. Он пообещал, что мы станем героями.

— «Мы»?..

— Мы все. Ты, Фрэнк, Рэй и Боб… И я. И он тоже — совсем чуть-чуть, как он говорит, но он так много сделал для этого!.. Я… В общем, я не знаю, как это сказать, но… Вас забрали с Арены, потому что погиб президент, Джи. Я убил президента.

Джерарда словно обухом по голове ударили.

— Что, прости?.. — хрипло переспросил он. Казалось, он плохо расслышал: последнюю фразу Майки произнёс так тихо, словно опасался, что его могут услышать посторонние, и мигом прижал палец к губам: мол, это большой секрет. И продолжил свою речь бодро, как ни в чём не бывало:

— Никто не знает, почему он погиб — говорят, поперхнулся за обедом. Жуткая, нелепая смерть, прямо в то время, пока вы пели о разрушении, представляешь, какая ирония? Никто не видел, как это случилось, но потом безгласые нашли тело, началась паника… Ну, и вас вытащили с Арены, потому что никто не знал, что делать дальше. Теперь здесь всем руководит главный распорядитель, так что…

— Погоди, Майки… Ты не шутишь?

— Да какие могут быть шутки! Но я видел президента, Джи, так же близко, как тебя сейчас! Когда Дэвид привёз меня сюда, он слегка изменил мою внешность, чтобы я вписался — мне сделали коррекцию зрения, и теперь я отлично вижу, представляешь?! Ну, и Дэвид послушал, как я играю на гитаре. За день до того, как закончились Игры, он решил представить меня президенту, так что мы ужинали у него во дворце. Дэвид хотел сделать меня своим протеже, но я не уверен, знал ли президент, чьим братом я являюсь. — Его губы растянулись в улыбке. — Подсыпать медленный яд, который достал Дэвид, было делом техники, — наклонившись, прошептал Майки прямо Джерарду в ухо.

— Ну-ну, потише, друг мой! — прямо из-за спины у Майки выплыл высокий рыжеволосый мужчина, одетый по капитолийской моде. Тот самый Дэвид. — Не забывай, что у этих стен есть уши, пусть даже Президент мёртв.

Он был прав: от предателей в первую очередь избавляются даже те, кого они привели к власти, а значит, Майки стоило быть особенно осторожным. Джерард смотрел на Дэвида Джонса, как заворожённый: он с детства видел его на экране телевизора, пусть и какими-то урывками, когда выдавался случай, такого таинственного, сияющего великолепием, точно пришелец с другой планеты, где всё было не в пример лучше, чем в Панеме. Он не походил на рядовых капитолийцев — не писклявил при разговоре, не жеманничал и не хихикал по-дурацки, и всё же выглядел великолепно в своих экстравагантных столичных нарядах. В какие-то моменты Джи думал, что хотел бы походить на него. Однажды он перекрасит волосы в рыжий, наденет ярко-синий классический костюм — такой же, как на Джонсе сейчас — и исполнит что-то неземное со сцены. Но он, конечно, будет другим пришельцем — застенчивым инопланетянином, который никогда не будет уверен, всё ли он делает правильно, ведь это столица…

— Это вы нас вытащили оттуда? — спросил он, не зная, стóит ли вообще заговаривать Дэвидом. — И где Рэй, Фрэнк, где Боб?

— Твои друзья в порядке, Джерард, я бы не позволил им погибнуть. Это из-за вас всё случилось именно теперь: многие были недовольны, даже здесь, в столице, но никто бы не решился на отчаянный шаг, — тут он многозначительно поглядел на Майки, — если бы не вы и ваша музыка. В этом было что-то до безумия вдохновляющее: все эти песни, то, как вы отказывались бросить друг друга, несмотря ни на что, даже в самом финале, когда больше никого не осталось… Вы дали людям надежду — ну, или попросту заразили своим безумием, что, может быть, даже лучше.

— Это Дэвид прислал вам инструменты, — кивнул Майки.

Кто бы мог подумать! А они полагали, что просто забавляют публику эмоциональными песенками. Оказывается, у революции было именно такое лицо — лицо четверых лузеров, готовых умереть в ближайшем будущем. Но что ж, если Капитолий считает, что так нужно — пожалуйста. Сейчас гораздо сильнее Джи занимал тот же вопрос, что и до появления над Ареной планолёта: что же дальше? Об этом Уэй и спросил Дэвида Джонса. Тот лишь загадочно улыбнулся: