Destroya, destroya!
Парни чувствовали то же самое, Джерард знал. Фрэнк, как всегда безупречно уловив ритм, надрывно повторял за Уэем. Так они и пели, выплёскивая свой гнев наружу: Джи — звонко, отчаянно, а Фрэнк — надрывая связки, отдавая всего себя. Эхом им вторил Рэй.
В лёгких кончился воздух — голова шла кругом, эмоции переполняли его, и Джерард издал на выдохе мучительный полукрик-полустон, решительно мотнув головой: нет, мы не дадим вам сломить наш дух. Мы и есть враг, и вам не пойти против этого.
Казалось, Фрэнки понравился стон Джи, протестующий, отчаянный, измученный, повторявшийся раз за разом всё громче, и пару мгновений спустя это была уже перекличка двух голосов. Джерард перемещался по их импровизированной площадке, замер напротив Фрэнка, и они смотрели друг на друга, пытаясь перекричать, пока Джи, ещё повышая голос, не выкрикнул наконец:
Destroya!..
Гитарное соло Рэя заставило его вздрогнуть — он надеялся, всех, кто прильнул сейчас к своим экранам, тоже. Сейчас ему и парням было, что показать, и если в столице есть, чем ответить, пусть попробуют. Они — стихия, и они должны снести всё на своём пути, даже будучи изолированными от мира. Иначе зачем Господь наделил их талантом? Джерард пел для жителей дистриктов, ребята — играли для них же, чтобы каждый смог наконец услышать самого себя и выбраться из раковины. Джи хотел, чтобы каждый рабочий на заводе, каждый мясник на скотобойне и каждая прядильщица на ткацкой фабрике бросили мимолётный взгляд на экраны маленьких телевизоров и задумались. Если прямо сейчас они будут едины, они уничтожат Капитолий. Пока в столице ждут развязки кровавого шоу, народ должен действовать! Им всем есть, что показать!
So show me what you got, you children of the gun
Destroya, destroya
(Don’t hide and we don’t run)
Against the sun, we’re the enemy!
(Don’t hide and we don’t run)
Destroya, destroya, destroya, DESTROYA!
Джерард выдохнул и затих, опускаясь на колени. Эта песня выжала из него всё, а парни продолжали играть. Две гитары — словно утихающие звуки кардиографа, и точный, выверенный бой ударных — замирающий пульс. Джи слушал и не мог дышать, и горели щёки, и билось сердце — а потом всё умолкло, и Арена погрузилась в устрашающую тишину, не нарушаемую ни криками стервятников, ни шуршанием песка по земле, ни гулом ветра. Всё кругом замерло, обратилось в тягостный сон, молчание, которое не рискнул нарушить ни один из выживших трибутов. Они просто ждали — ждали, пока распорядители обрушат на них стихийное бедствие или гнев президента, это было уже неважно. Пусть уже хоть что-то нарушит эту тишину, иначе они просто сойдут с ума.
Оказалось, кто-то наверху всё же слышит их молитвы. Мерный рокот мотора, и прямо перед носом у Джи опустилась верёвочная лестница.
— Планолет… — ошарашенно прошептал Фрэнки, отбрасывая в сторону гитару. — Охренеть, это планолёт!
Боб и Рэй с сомнением переглянулись: их решили спасти? Всех вместе? С тех пор, как они закончили играть, прошло минут двадцать, не меньше — что помешало им сделать это сразу?..
— Что, если они поднимут только того, кто первым ухватится за лестницу? — тихо спросил Джерард. — А остальных оставят здесь и нашлют стервятников, или что они там сочтут более зрелищным?
— Мы можем попробовать ухватиться одновременно, — предложил Боб и, придерживаясь за бок, выбрался из-за установки.
— Это в любом случае разумнее, чем сидеть здесь и отказываться от помощи, — согласно кивнул Рэй, хотя в голосе его звучало сомнение. Всё это выглядело слишком подозрительно.
— Разве обычно не объявляют имя победителя? — настороженно спросил Фрэнк.
Ответом ему была тишина. Молчали парни; молчал и Цезарь Фликерман, который должен был вот-вот торжественно воскликнуть: «Поприветствуйте победителя (или всё же победителей?) сорок восьмых Голодных Игр!» Столица отвернулась от чудовища, которое сама же и создала, а теперь просто заметает следы? Или планолёт — это ловушка, и его железное нутро скрывает более страшные вещи, чем обжигающее солнце и дикие животные? Впрочем, никто не смог бы сказать точно, поэтому ребята, встав поближе друг к другу и поддерживая раненого Боба, почти одновременно ухватились за лестницу, готовясь держаться из последних сил и вообще бороться за свои жизни. К их удивлению, ничего не произошло: планолёт терпеливо ожидал, пока все сумеют ухватиться поудобнее, а затем плавно и бесшумно лестница поползла вверх, поднимая ребят над Ареной. Последний раз они видели бесконечные рыжие пески пустыни, причудливые скалы и силуэты наполовину занесённых песком гигантских кактусов, темневших в отдалении. Беспорядочно лежащие на земле музыкальные инструменты тоже становились всё меньше: Джи заметил, как чуть печально вздохнул Фрэнк. Погибший Четвёртый тоже остался где-то внизу, но о нём думать сейчас не хотелось — возможно, впереди ожидает нечто более страшное. А Голодные Игры закончились.
Комментарий к XXIV
My Chemical Romance - “Destroya”
========== XXV ==========
Джерард открыл глаза и на секунду представил, что видит не освещённый мягким светом потолок больничной палаты, а бледное осеннее небо, синева которого давно растворилась в бледных облаках. Это так мучительно долго — ждать. Тем более, Джи разделили с ребятами, и он не мог даже знать наверняка, оставили ли их в живых. Может, Капитолий решил спасти именно его, а парни участвуют в какой-нибудь дикой бойне вроде гладиаторских боёв, чтобы исполнить своё назначение и подарить людям то шоу, которое так нравится капитолийцам — кровавое? Правда, медики, встретившие их внутри планолёта, пообещали, что всё будет в порядке и можно больше не бояться, но отказались объяснить, что происходит. Так и молчали, словно безгласые, загадочно переглядываясь, пока планолёт не приземлился на крыше какого-то здания, где Джи и разлучили с Фрэнком, Рэем и Бобом.
Наркоз не позволял точно определить, сколько Уэй уже валялся здесь, не зная, чем себя занять. Окна в комнате не было — лишь экран, его имитирующий, где на выбор предлагалось ровно двадцать семь возможных видов. Джерард выбрал какой-то ночной пейзаж, потому что это позволяло представить, что он находится в родном Шестом Дистрикте, раз уж никто не хотел сказать, где Уэй находится сейчас. Не лучшее место, конечно, но там хотя бы всё было хорошо, а переживаний серьёзнее, чем из-за козней (мелочных, как оказалось) школьных хулиганов, не существовало и в помине. Потеряв союзников из поля зрения, Джи как будто ещё раз расстался с Майки: за всё время, проведённое на Арене, он успел к ним привязаться и никогда не пытался переубедить себя в этом. А теперь не осталось никого.
Когда даже едва различимая мелодия, приятная по задумке организаторов, начала раздражать до скрипа зубов, за дверью палаты послышалась возня. Дверь открылась, и в комнату вошла Маргарет Стамп, ментор Джерарда. Видимо, он и правда победил, если ему позволили встретиться с наставником. Сложно было понять по выражению лица, какие эмоции испытывала женщина, а впрочем, она всегда старалась вести себя сдержанно и чуть прохладно, пусть Джи явно не был ей безразличен. Наверное, он казался ей кем-то вроде сына-аутсайдера, и теперь Маргарет была рада, что он сумел вернуться с Арены живым, пусть и при каких-то странных обстоятельствах.
— Я рада, что ты вернулся, — безо всяких приветствий чуть улыбнулась она, — честно говоря, ты довольно часто вёл себя как идиот и не погиб лишь чудом, но это правда было… Круто.
«Да уж, а чудом были Фрэнк, Рэй и Боб!» — подумалось Джерарду, но прежде, чем он сумел подобрать подходящий ответ, ментор заговорила снова.
— Честно говоря, это лишь потому, что ты понравился дочке распорядителя. Я слышала разговор в комнате управления. И не только она — операторы только и делали, что обсуждали вас с парнями и то, как вы пели! Иногда мне казалось, что я музыкальный продюсер, а не ментор! Таких, как вы, не хотели убивать сразу.
— Вау… — только и смог сказать Джерард.
