— Что, так и будем сидеть и ждать, что нас пожалеют? — спросил Боб.
— Они хотят, чтобы мы кого-то убили. Сами. Заупрямимся, шоу станет скучным — организаторы нам помогут.
Как же, шоу, почему они забыли об этом хотя бы на миг? Никто не пожалеет четверых парней, как бы крепка ни была их дружба, как отчаянно ни цеплялись бы они за жизнь. Капитолийцы получат свою бурю эмоций, затем посопереживают единственному выжившему месяц-другой, а после забудут: в мире полно гораздо более интересных вещей, да и новый сезон Игр не заставит себя ждать. А вот большей части зрителей, пусть её и не ставили ни в грош, нисколько не смешно. Родные переживают, ведь если кто-то из ребят погибнет, это уже будет его собственным, осознанным решением. Он сам не захотел убивать. И всё же вряд ли кто-то всерьёз желает смерти соратникам своего сына или брата. Вместе они прошли через такое, что каждый заслужил доверие и уважение — так почему они должны платить за это жизнью?
Джерард не смог бы пожертвовать друзьями, даже если его собственная жизнь означала воссоединение с братом. Простил бы Майки его, убей Джи таких людей, не бросивших его, несмотря ни на что? Джерард поглядел на ребят: нет, им можно доверять. Они не сдаются, и в их глазах всё ещё видно то человеческое, чего не было во взглядах капитолийской публики или школьных задир из Шестого. Всё явственнее ощущая свой гнев, Уэй сквозь зубы процедил первую строчку, постепенно говоря всё громче, так, чтобы его слышали Фрэнк, Рэй и Боб:
They laugh, we don’t think it’s funny!
If just what you are is just what you own,
What have you become when they take from you
Almost everything?
В самом деле, что им терять? Собственным жизням всё равно грош цена, их без сомнения разменяют на овации публики. Так почему бы не рискнуть?
Парни переглянулись. Джерарду интересно было, что у них в головах — думают ли они, что он полнейший придурок, раз решил спеть прямо сейчас, или вновь убеждаются в том, что были правы, когда решили помочь такому безумцу?.. Наверное, всё же второе: Рэй молча подошёл к своей гитаре, Боб попросил Фрэнка помочь ему усесться за барабанной установкой… Джи видел, как искажённое болью лицо Седьмого постепенно разглаживалось, когда он выстукивал палочками незамысловатый ритм: спаренный удар, затем один и следом спаренный, и снова, и снова — подключились две гитары, а затем Фрэнки оглушительно свистнул, и Джи словно током ударили: мигом забыв все свои тяжёлые мысли и бередящие сердце раны, он запел.
Don’t believe what they say
We’re dead flies in the summer time
They leave us all behind
With duct tape scars on my honey…
Он выкрикивал слова с такой яростью, вкладывая в них столько разрушительной силы, что едва ли кто-то остался бы равнодушным. В дистриктах — уж точно, да и в столице тоже: главное, чтобы никто не перекрыл сигнал, чтобы песня дошла до каждого в Панеме!.. Но нет, волноваться не о чем: они не посмеют прикрыть цензурой тех, кого сами одарили всем необходимым для их песен. Не ждали же они, что Джи до самого конца Голодных Игр будет петь лишь о том, как ему больно и тоскливо? Вот вам, подавитесь! Внимай, Капитолий, открой глаза, не верь президенту, не слушай распорядителей кровавой бойни — им насрать на трибутов, им нет дела до того, кто победит, а кто отправится гнить под землёй в деревянном ящике. Цезарь Фликерман щебечет: «Ах, как жаль, что погиб такой-то такой-то, примите наши соболезнования!..» — ложь, отвратительная и наглая. Репортёр доверительно говорит вашей матушке: «Ох, Джерард такой умница, мы все за него болеем!..» — не верьте, ему нет дела ни до чего. Джерард Уэй для них — такой же бесполезный труп, как Хелена Сорроу, Лиза Вериго или тот парень из Четвёртого. Даже тот, кто одержит победу, на самом деле не нужен им — его сущность, его личность. Нужна лишь картинка. И Джерард Уэй намерен показать это. Если кому-то не нравится — что ж, ему тоже не нравилось участвовать в Играх. Никому из них. И Рэй, Боб, Фрэнки и Джерард, породнившиеся на этой Арене, искали друг у друга поддержки и защиты, создавая лучшее, что можно создать в таком ужасном месте, — музыку.
They don’t like who you are
They don’t like where we’ll go
Brother protect me now
With blood they wash in the money!
Капитолию не нужны бедняки из дистриктов. Это некрасиво. Это смердит. Это правда, и они пытаются скрыться от неё за своей пёстрой мишурой. Президенту, возможно, до мишуры нет дела, и для него бедняки — потенциальная опасность, предвосхищение нового бунта, так подавись же, они устроят его здесь, на Арене. Ну же, кого вы оставите в живых?! Чьи жизни искупите богатством и славой?
Джерард боялся, что он слишком хорошо знает ответ. Он был автором текстов, он собрал вокруг себя этих крутых парней, и если они сами ничего не сделают, распорядители сами поубивают их, оставив одного. Того, кто им угоден, или того, кому будет больнее других. И Джи решил для себя, что в случае чего… выжить должен не он. Они захотят управлять им. Чёрта с два.
Как они там говорят?.. «И пусть удача всегда будет на вашей стороне»?.. Это даже смешно. Не было никакой удачи — лишь кучка трибутов, жалких или не очень, призванных считать друг друга врагами. Но Уэй знал, где кроется настоящий враг.
You don’t believe in God
I don’t believe in luck
They don’t believe in us
But I believe we’re the enemy
Даже Хелена говорила что-то такое… Пока не умерла. Умирали все, кого Джерард любил, и он смирился с тем, что рано или поздно останется совершенно один, а затем и сам покинет этот мир, но разве мог кто-либо из смертных решать, жить другому человеку или безвременно уйти в мучениях? За считанные дни погибли просто так, безо всякой на то нужды, двадцать совсем ещё молодых ребят, почти детей. Они не то что не успели оставить свой след в этой жизни — даже не поняли, что эта самая жизнь из себя представляет. И это причиняло боль посильнее, чем не успевшая зажить рана под рёбрами, вспоротое топором плечо или любые ссадины и синяки.
Но прятаться нельзя, иначе Капитолий раздавит и их — как надоедливого таракана, по неосторожности выползшего на середину кухни. Или… Точно, они вряд ли представляют, какую злую досаду испытываешь, когда по твоему куску хлеба ползёт, медленно покачивая длинными усиками, рыжий таракан. Испытываешь — а затем берёшь и ешь, так как другой пищи никто не предложит. Знают ли они вообще о существовании таких мелочей, как домашние вредители и непрекращающийся голод? А ещё есть крысы. Эти не просто молчаливо курсируют по твоей кухне, нет, крысы на самом деле страшные. Однажды Майки проснулся посреди ночи из-за того, что всклокоченное серое создание (довольно упитанное, надо сказать) уселось ему на грудь. Они тоже везде — косят своими хитрыми глазами-бусинками изо всех щелей, сдавленно пищат где-то за спиной и никогда не попадаются. А порой собираются в группки по несколько штук — и это целая банда, пугающая маленьких детей, а также больных, прикованных к кровати. Когда-то в детстве Джи сам боялся, что его загрызут во сне крысы.
Он не желает быть для Капитолия тараканом, которого можно без сожаления размазать по полу подошвой ботинка. Уж если его провозгласили паразитом, он лучше будет крысой — крысиным королём, который, пусть и вызывает отвращение, собирает вокруг себя таких же изгоев и нагоняет необъяснимый ужас даже на тех, кто сильнее него. И тогда уже Капитолий не сможет смеяться над ним так беззаботно.
Right now I’m sick down from the bones to the other side,
We’re not where insects hide,
King rat on the streets in another life,
They laugh, we don’t think it’s funny!
Они не могли уничтожить своего врага физически, но так хотелось! Подобно древнему заклятию или заговору, Джерард повторял: «Уничтожим вас, уничтожим!» Он представлял, как взрывной волной бьются стёкла в окнах аккуратных капитолийских домов, как в ужасе кричат люди, не успевающие уже пожалеть о том, как несправедливо обошлись когда-то со своими обездоленными братьями… Жестоко? Да. Но казалось неправильным чувствовать жалость по отношению к этим людям теперь, когда их милость могла бы спасти четвёрку друзей — но не спасала.
