Да, Джи пел для Майкоса, и эта песня была другой. Он не надрывал голосовые связки, как в прошлый раз: теперь Джерард чувствовал лишь бесконечную усталость, и она срывалась с его губ с каждым чётко выверенным словом и летела прямо в цель. Его голос выдавал всю ту боль, злость, отчаяние — его личное и каждого из тех, о ком он пел, и для этого нет смысла кричать во всю глотку. Это было куда сильнее. И пусть только Капитолий, живя своей бестолковой жизнью, вкушая блага технического прогресса, занимаясь бесполезными делами, которые они гордо именуют работой, попробует заткнуть ему рот. Таких, как он, готовых говорить от сердца, начистоту, в других дистриктах десятки, сотни — и если сейчас Джи и его команда докажут им, что молчать нельзя, однажды кто-то перевернёт эту машину, продающую твою личность до тех пор, пока окровавленный труп не останется гнить посреди Арены.

Cleaned up corporation progress

Dying in the process

Children that can talk about it

Living on the webways

People moving sideways

Sell it till your last days

Buy yourself the motivation!

Всё это время, десятки лет, трибуты были для них ничем — пушечным мясом, яркими фантиками от конфет — костюмами, которые шьют безумные стилисты, и улыбками, которые пытаются налепить на лицо шуты вроде Алекса Лиддела. Картинкой, зрелищем, которое выглядит куда реалистичнее, чем в фильмах, где вместо настоящей крови — суррогат из красителя и кукурузного крахмала. Тут же всё по-настоящему — ну и что, что в конце ты действительно умер, зато женщина с ресницами, похожими на паучьи лапки, получила сегодня свою дозу неподдельных эмоций. Это было, возможно, целью всей её бессмысленной жизни, так что радуйся, трибут: твоя смерть помогла кому-то стать ближе к мечте.

Джерард мельком взглянул на Рэя — кажется, тот был не здесь и не в себе, и из него лилось столько энергии, что можно было решить, это он заряжает свою гитару. Джи подумал о том, что на Арене Торо нашёл себя, увидел жизнь, какой она могла бы быть, если бы не Игры — он горел прямо здесь и сейчас.

Сам Джерард горел от избытка чувств. Оттого, как устроен Капитолий: вынь свою душу — и получишь кусок колбасы на обед, распотроши перед всеми старые раны — и кто-то сделает ставку. Но Джерард не был тем, кого они на самом деле хотели видеть: даже если сейчас толпы снобов визжат от восторга, это лишь потому, что у них нет мозгов. Уэй поёт для тех, у кого ещё есть шанс спастись.

Generation nothing

Nothing but a dead scene

Product of a white dream

I am not the singer that you wanted

But a dancer

I refuse to answer

Talk about the past, sir

Wrote it for the ones who want to get away!

Keep running!

Джи тяжело дышал. Рядом Фрэнк перебирал аккорды, играл боем, срастался со своей гитарой и выглядел таким отстранённым, словно ушёл глубоко внутрь собственного сознания, выбирая в голове по кусочкам нити прошлого, которые можно вплести сейчас в их музыку. Джерарда пробрало. В этот миг казалось, что нет ничего важнее этой песни, но вскоре слова как будто кончились: ещё несколько раз Уэй повторил: «Пой для этого мира, пой для этого мира…» Как будто это могло помочь найти недостающие фразы. Но больше сказать было нельзя — наверное, в этот раз тот запас истины, что нужно было выплеснуть в лицо зрителю, был исчерпан, и Джи смолк; ребята, ориентируясь на него, также закончили играть. Ещё некоторое время они молчали — было высказано так много, что пустой бытовой трёп только спугнул бы очарование момента.

Покачиваясь, как пьяный, Джи сделал несколько шагов вперёд и блаженно посмотрел куда-то в небо; в этот раз опьянение не было от мучительный попытки забыться под крышей тренировочного центра, это была та лёгкая эйфория, которую могут чувствовать, наверное, только революционеры, влюблённые и творцы. Наверное, Джерард Уэй сейчас был и тем, и другим, и третьим. Новое чувство кружило голову, и каждый кусочек реальности, будь то булыжник под ногами, силуэты кактусов на горизонте или причудливое движение облака по ночному небу, наполнился смыслом. Может, прошло целых полчаса (возможно, за это время скучающие капитолийские ведущие успели отпустить больше десятка остроумных комментариев), когда Джерарда вернули к реальности приглушённые голоса за спиной. Ребята решили устроиться на ночлег, но не стали тревожить друга.

— Эй, — взбудораженно шептал Фрэнк, — а как же Четвёртый? Мы просто ляжем спать и позволим ему перебить нас во сне?

Рэй, всегда такой рассудительный, в этот раз оказался даже чересчур спокойным, но никого это не ошарашило — все по-прежнему находились под странным гипнотическим воздействием песни.

— Если хочешь — можешь охранять нас, — зевнул он, расстилая на земле недавно добытый спальный мешок, — дай знать, если он попытается убить нас.

В тот момент это показалось Джерарду разумным: кому придёт в голову соваться к четверым парням сразу, да ещё и ночью? Тучи затянули всё небо, и темнота теперь стояла кромешная, тут сложно разглядеть даже Боба, устроившегося на ночлег в паре метров! Тем более, они же только что так пели… Он казался себе непобедимым, и даже мысли о том, что придётся как-то перехитрить и Капитолий, рассеялись как дым. Не было ничего невозможного — так почему бы не выбрать спокойный сон?

Парни устроились на земле, а Фрэнки занял место на валуне рядом, напряжённо вглядываясь вдаль, точно мог что-то разглядеть. Он и правда готовился сражаться: новоприобретённая бита лежала рядом, и Джи знал, что Айеро то и дело проводит пальцами по её рукояти, как бы убеждаясь, что та — реальна. Засыпать рядом с ним было не страшно, и Уэй с облегчением нырнул в мир сновидений. Даже если это была последняя ночь в его жизни (либо победит Четвёртый, либо кому-то из их собственной четвёрки придётся перебить остальных), он просто намеревался хорошо выспаться.

***

Небо понемногу становилось светлее, и в предрассветных сумерках хорошо виднелось тёмное пятно — Фрэнки, не сумевший справиться со сном и задремавший назедолго до того, как рядом со стоянкой ребят появился чужак. Айеро почти беззаботно улыбался во сне и что-то бормотал, опустив голову на колени; пальцы всё так же лежали на рукояти биты, но были готовы вот-вот безвольно соскользнуть вниз. Сон паренька потревожил неосторожный звон ножа, задевшего пустую флягу на поясе у Четвёртого. Фрэнк встрепенулся, мгновенно сжал пальцы на рукояти оружия и завертел головой, не зная, откуда ожидать нападения. Противник был ещё на расстоянии нескольких шагов, и это позволило Айеро подняться на ноги и приготовить биту к бою. Он казался самому себе маленьким и слабым на фоне широкоплечего Четвёртогою, но то, что рядом находились безоружные друзья, придавало ему сил. Со всей ненавистью, что он мог питать к тому, кто угрожает его друзьям, Фрэнк обрушил удар биты на его плечо. Шипы разодрали кожу, и Четвёртый взревел, но не отступил и бросился прямо на своего невысокого и куда более слабого соперника. В ближнем бою громоздкое оружие было вовсе не эффективно, и Айеро просто брыкался изо всех сил, пытаясь защитить себя от той руки, в которой был зажат нож, и добраться до раны на плече, чтобы причинить нападавшему боль снова.

Крики и возня разбудили парней, но никто из них не успел вступить в схватку прежде, чем голова Фрэнки ударилась о камень, на котором он так сладко дремал совсем недавно. Боб и Рэй почти одновременно набросились на Четвёртого и, быть может, спасли Айеро от смерти, но поплатились за это. Брайар защитил его от удара ножом, но буквально в следующий миг, не успев даже пустить в ход тяжёлый топор, почувствовал обжигающий холод лезвия у себя под рёбрами.

— Чёрт бы тебя… — прошипел Рэй. Он хотел было выхватить из-за пояса один из своих ножей, но те, хотя и заточенные очень остро, были не предназначены для битвы в ближнем бою — а разорвать расстояние, чтобы метнуть хотя бы один из них, времени не было. И он ухватился за тяжёлый топор Боба в надежде, что это поможет ему продержаться немного.