Комментарий к XXII
My Chemical Romance - “Hang ‘Em High”
========== XXIII ==========
Он с трудом различал дорогу в кромешной тьме, а когда что-то крупное, мягкое прокатилось у него под ногами, Джерарда едва не вырвало от отвращения, хотя скорее всего, это была лишь игра воображения — или труп здоровенной птицы, если кто-то из трибутов ухитрился воспользоваться оружием. Может быть, даже сама Первая.
Кто-то схватил его за руку — Уэй вскрикнул, но ободряющий голос Рэя — «это я, все в порядке» — успокоил его натянутые нервы.
— Где Фрэнк, Боб?.. — с трудом спросил Джи — сердце клокотало в груди, и лёгкие жгло от быстрого бега. Рэй махнул рукой, и Джерарду удалось разглядеть впереди два силуэта, двигавшихся друг за другом: высокий, а следом за ним — чуть пониже. Паника мигом отступила — надолго ли? И где Первая? Её крики слышны были всё так же явственно, и стервятники галдели, заглушая всё кругом — что нужно здесь падальщикам?.. Джерард решил для себя, что птиц подослали распорядители, чтобы заставить наконец разделиться его и его друзей (хотя был ли в том смысл сейчас, когда до конца оставалось всего ничего?), но девчонка-профи так удачно подвернулась поблизости, что приняла весь удар на себя.
Кажется, оторвались.
Джи не заметил, но ноги сами несли его с парнями туда, где остались музыкальные инструменты. Кажется, это место стало для них чем-то вроде островка, где можно почувствовать себя в безопасности — как в детской игре, когда, удирая от погони, добегаешь до самого большого дерева, и уже никто не может тебя осалить — ты в домике. Гитары с барабанами стали таким домиком для Джи и его друзей, и хотя Боб, в потёмках больно ударившись ногой о какой-то из инструментов, крепко выругался, даже он был рад оказаться здесь снова.
Глаза уже более или менее привыкли к темноте — парни приноровились ориентироваться на Арене едва ли не на ощупь, и когда они поняли, куда помимо воли принесли их ноги, с облегчением опустились на остывшую за ночь землю. Погони не было, стервятников — тоже, и никто не решился говорить об этом. Тяжело дыша, они переводили дух и ощупывали друг друга: все живы, все отделались лишь испугом, а Рэй и вездесущий Фрэнки успели прихватить с собой кое-каких припасов. Пригодится, пока они будут ждать Четвёртого — и Первую, если она выживет. Джи задумался: что, если они разделаются с обоими профи? Что тогда? Вернуться к Рогу Изобилия? Там есть вода и еда, но запасы их далеко не безграничны: день, другой, пусть даже третий — и есть на Арене снова будет нечего, останется лишь ловить ящериц и прочёсывать пустыню в поисках кактусов — так себе перспектива. Отчего-то Уэй решил, что, отказавшись убивать друг друга, они с парнями начнут обживать Арену, словно та станет их вечным приютом, и, как бы паршиво это ни звучало, такой исход мог бы устроить его, останься они живы. Вот только Капитолий не позволит им такой роскоши — интересно, как они заставят их разделяться друг с другом? Думать о том, что Рэй, Фрэнки и Боб просто покончат с собой, чтобы покончить со всем этим, было невыносимо: страшный каламбур больно впивался в переносицу и не давал спокойно жить не меньше, чем распорядители Игр.
Так они и сидели, словно телепатически ловя мысли друг друга, то ли мрачные, то ли полные надежд, но уж точно — сомнений, — пока в ночи не прозвучал громовой раскат. Минус один — стервятники выклевали девушке из Первого печень или другой жизненно важный орган, Джерард не хотел знать, но это означало, что на Арене у них остался единственный соперник.
— Выбыла из игры, — со вздохом изрёк Фрэнк, и Джи показалось, в его голосе звучало сочувствие. Кажется, даже профи не заслужили того, чтобы Капитолий отнимал у них будущее.
— For every time that they want to count you out, Use your voice every single time you open up your mouth! — тихо, себе под нос, пропел Джерард и встрепенулся: — Мы должны сыграть, парни! Прямо сейчас! Ради Первой и ради всех остальных погибших и… и тех, кто ещё погибнет! — Он торопился, боясь забыть слова, пришедшие ему на ум, в спешке подключал микрофон к источнику питания и напевал, чтобы ребята могли понять, чего он хочет. Они не задавали лишних вопросов: мгновение спустя Боб уже сидел за ударной установкой, Фрэнк с горящими глазами схватился за гитару, Рэй вывел несколько рифов, — то, что нужно! — и Джи запел. Он пел о том, что переполняло его сейчас, о том, что беспокоило ребят всё это время. Они не знали, что ждёт их завтра и наступит ли это «завтра» вообще, но есть вещи, которые нужно успеть сказать. Сейчас весь Панем смотрит на них, так когда же ещё сделать это?
Sing it up,
Boy you’ve got to see what tomorrow brings.
Sing it up,
Girl you’ve got to be what tomorrow needs.
Распорядители не посмеют перекрыть их слова внешним шумом, и каждый услышит то, что споёт эта кучка неудачников, чудом оказавшихся в самом финале. Нужно просто петь. Несмотря на все перенесённые потери, парни продолжали жить — и никакие профи и чудовища не смогут так просто уничтожить. Они продолжали думать то же, что и до начала Игр, но теперь пришло осознание правильности глупых на первый взгляд мятежных идей. Они должны были петь ради тех, кого потеряли. Рэй вдохновенно выводил всё более сложные рифы, гитара надрывалась; он играл, помня о своей маленькой землячке, не заслужившей смерти на потеху публике. Фрэнк тоже ушёл в себя. Джи был уверен, что эта музыка — от самого сердца, Айеро есть, что сказать и о чём вспомнить. Ему бы жить и жить — энергии у паренька хоть отбавляй, он был готов взяться за всё и сразу, страстно отдаваясь любому делу, но жребий распорядился иначе, отправив его на арену кровавой бойни. Боб, внешне всегда спокойный и собранный, неслышно бормотал что-то, ударяя по барабанам. Он помнил свою безрадостную жизнь в Дистрикте-7, помнил и о землячке, которую ему пришлось добить собственными руками, чтобы прекратить мучения. Об этом нельзя было молчать — и ребята пели.
Every time you that you lose it
Sing it for the world.
С каждой новой песней Джерарду казалось, что они становятся ближе друг другу, а слова — это то же, что чувствуют и остальные. Как бы иначе они могли сыграть это так слажено, не репетировав ни разу и почти не сговариваясь? Уэй вывернул душу на изнанку, и друзья поняли его. Это было похоже на массовое помешательство: подобно безумцам, они играли и пели, наплевав на смертельную опасность, давно нависшую над ними. Были вещи поважнее, чем спасти свою шкуру сейчас. Порой Джи думал, что он и правда сходит с ума. Может, это просто кошмар, и он скоро придёт в себя, лёжа дома на раскладушке, а рядом с собой увидит Майкоса, смачивающего тряпку в холодной воде, чтобы положить ему на лоб? Но даже если он всё-таки свихнулся, это стоило того. Впервые он чувствовал себя по-настоящему значимым, и это стоило потери рассудка.
Sing it from the heart,
Sing it till you’re nuts!..
И пусть столица ненавидит их всех. Уэй верил, что истина на их с парнями стороне, и вряд ли распорядители Игр смогут у них что-то отнять. Со своими жизнями они уже распрощались, а трогать родных мятежников миротворцы не посмеют — это сделает из них мучеников в глазах народа. Сильнее всего истина нужна именно тем, кто яростно её отрицает, и Джерард, Фрэнк, Рэй и Боб были готовы донести эту истину вопреки всему — даже ненависти и недоверию. И даже те, кто не видел и не слышал, узнают о ней — благо, столица сама транслирует это выступление в каждый дом Панема.
Sing it out for the words
That’ll hate your guts
Sing it for the deaf
Sing it for the blind
Sing about everyone that you left behind
Sing it for the world
Sing it for the world!
Джерард пел, потому что ему было, о чём сказать. Потому, что капитолийский тотализатор непрерывно принимал кровавые ставки, потому, что каждый вечер, ужиная гусём, запеченным в яблоках, сливки столичного общества решали, кому жить, а кому умереть. Потому, что в каждом дистрикте Панема простые, добрые люди, узнав о смерти кого-то из трибутов, думали: «Слава Богу, это не мой мальчик». Потому, что Майки Уэй был сейчас совершенно один.
