Хелена умерла во второй раз, и Джи не уверен был, что сейчас это была другая Хелена, девушка из Восьмого, а не бабушка Ли Раш. Во всяком случае, предсмертные слова принадлежали уж точно ей, если они, разумеется, не почудились обезумевшему от усталости, жажды и самого себя Джерарду. Воскресла в чужом теле, чтобы умереть ещё раз прямо у него на глазах — что ж, очевидно, в этом на голову поехавшем семействе никто не отличался чувством такта. Горькая усмешка исказила лицо Уэя: он сам выперся на арену, зная, как это будет выглядеть для Майки. «Посмотри, как я умру ради тебя». И чёрт бы побрал эти благие намерения — конечно, Хелена Ли Раш преследовала именно их. Джи попытался припомнить её слова: «Вчетвером… вы и есть враг». Он понятия не имел, что делать с этим, и был бесконечно зол на всех: бабушку, Хелену Сорроу, своё безвольное тело и на всё, что происходило здесь и сейчас. Глаза застилала пелена тумана, и Джи вдруг поймал себя на том, что пытается надрывным шёпотом позвать покойницу. Будто она могла услышать его — и уже неважно, которая из двоих Хелен ответила бы.
Can you hear me?
Are you near me?
Can we pretend to leave and then
We’ll meet again…
Боль потери — боль какого-то отрешённого предательства, которое она не должна была совершить, — мёртвая Хелена внушала Джерарду, лёжа совсем рядом, в луже горячей крови, и он думал о том, что мог бы отправиться следом, чтобы найти ответ. В преисподнюю, на тот свет, в катафалк, который довезёт до кладбища нарядно украшенный гроб. Разумеется, Хелена была виновата в случившемся, но что он мог исправить теперь?.. Разве что проститься — раз и навсегда, чтобы больше не вспоминать уже ни о безвременно ушедшей бабушке, ни о несчастной девушке из Дистрикта-8, которой участие в Голодных Играх (как, в конце концов, и большинству из них всех) стоило жизни. И Джи, обтерев руку о штаны, протянул её к лицу Хелены Сорроу, чтобы закрыть застывшие навечно глаза. С его губ, искривлённых в мучительной гримасе, долго ещё надрывом срывались слова, похожие на прощальную песню.
— What’s the worst that I can say? Things are better if I stay. So long and goodnight, so long and goodnigh…
Комментарий к XV
ХОБА!
*My Chemical Romance - “Helena”.
========== XVI ==========
Пение Джерарда, должно быть, вызвало целый фурор в Капитолии — как же, они наконец добились своего, но сейчас ему было плевать. Он сидел на коленях перед телом Хелены и выплёскивал наружу всё, что накопилось в нём за долгие годы и укреплялось здесь, на арене. Чёрные волосы, засаленные, спутанные, падали на лицо, а он не смахивал их — по крайней мере, так никто не увидит его слёз. На губах лопались крохотные пузырьки — наверное, преотвратное зрелище: грязный, измотанный слюнявый подросток, вопящий куда-то ввысь. И ему ответили. Джи думал, нигде поблизости нет ни единого живого существа, но с высоты ему вторили хрипло-гортанные крики, и подняв голову, он увидел парящих в знойном мареве стервятников. Слетелись полакомиться мертвечиной — что же, это было их право: в такой духоте тело Хелены вот-вот начнёт разлагаться, и лучше Джерарду уйти прочь, чтобы не видеть, что будет дальше.
В лицо ему под порывами суховея летела пыль, мелкий песок, какие-то веточки и колючки… Он думал было подняться обратно, чтобы вернуться к своим товарищам, которых так опрометчиво оставил вчера — найдёт ли он путь назад? — но понял, что ни за что в жизни не вскарабкается по отвесной скале. Он и спустился-то едва ли, что уж говорить о попытке залезть обратно? И Джи шёл вперёд — без цели, без надежды, просто передвигал ноги, не задумываясь о том, куда его приведёт тропа каньона. Здесь, по крайней мере, можно было укрыться от солнца — скала отбрасывала длинную рябящую тень, а по другую сторону от неё тянулся уступ чуть пониже, и на нём проглядывались пучки жёлтой, пожухшей травы и редкие деревца можжевельников. Наверное, от них пахло хвоей, но Джерард не чувствовал запаха — не чувствовал ничего, только изнуряющую жажду, но воды было взять негде.
Он с трудом волочил отяжелевшие ноги, шаркая и поднимая облачка прогорклой пыли, когда из-под носка его ботинка что-то, подскочив, прокатилось вперёд. Осколок породы? Или огромное насекомое? Прищурившись, Джи пристально вгляделся в землю перед собой: небольшой шарообразный предмет неподвижно валялся в паре шагов от него и никак не мог быть насекомым (хвала небесам). Подойдя ближе, Джерард подобрал его и, смахнув слой пыли, обнаружил под ним недозрелую зеленоватую шишку. А задрав голову, разглядел невдалеке склонившийся над уступом можжевеловый кустик, под которым — о чудо! — валялось ещё несколько шишечек, упавших на дно каньона. Джи поспешил подобрать их, пока они не исчезли, словно мираж, и раскусил одну — горько, с привкусом травы и хвои, но он не ел уже слишком давно, чтобы обращать на это внимание. Шишки были мягкими, чуть влажными — наверное, это могло бы восполнить запас жидкости в его организме хоть немного, — и Джерард жевал их почти с наслаждением. Несколько штук распихал по карманам, огляделся — нет ли поблизости ещё чего-то, что могло бы сойти за еду? — и двинулся дальше, немного бодрее, чем несколько минут назад.
Но несмотря на то, что найденные шишки несколько восполнили его силы, Уэй по-прежнему чувствовал себя паршиво — по большей части потому, что мысли в его голове вращались вокруг единственной темы… Он подвёл её. Даже не просто подвёл, а подставил: Хелена Сорроу не имела никакого отношения к Шестому дистрикту, жила своей жизнью, пусть и наполненной странностями, но чёрт дёрнул Джи вызваться добровольцем вместо брата! Майки, конечно, нельзя было назвать самым обычным парнишкой, которых в Шестом были сотни, но виной тому было лишь общение с братом не от мира сего. Он бы вписался, стал обычным незаметным трибутом, не привлёк бы Хелену, и она спокойно умерла бы своей смертью безо всяких безумных потрясений. Может, менее мучительно. Хелена Ли Раш не выбрала бы её тело своим прибежищем после смерти, чтобы сводить старшего брата Уэя с ума. А ещё ребята… Верные самоубийцы. Нет, лучше ему как-нибудь незаметно исчезнуть, не встречаясь с ними, чтобы дать хоть какой-то шанс. Рэй позаботится о Фрэнки, Боб тоже сильный малый — если он ещё жив, конечно. Быть может, немного удачи, и кто-то из них вернётся домой; так зачем отнимать у них этот шанс одним своим присутствием? Так же мешал он Майкосу в школе попасть в нормальную компанию. Виноват, виноват. Сначала Джерард пытался отвлечься на мелкие будничные размышления, подавляя чувство вины, но оно росло, это словечко — «виноват» — множилось, повторялось всё чаще и чаще. Отдельные словечки перекатывались под черепом, и их становилось всё больше. Рокот нарастал, подобно гулу моря, подобно грохоту приближающегося многотонного товарного поезда. Каждый раз, когда Джи и Майки детьми бегали через пути, они боялись, что железная махина будет двигаться слишком быстро, что случится нечто, что помешает братьям добежать до безопасного места вовремя, а дальше… Что будет дальше, они никогда не обсуждали, но, наверное, им обоим снилось, что происходит одна-единственная ошибка, и их сметает с ног. Живая плоть разлетается в воздухе миллионами горячих кровавых ошмётков, и больше никакой памяти о двух Уэях, которых всё равно никто никогда не любил по-настоящему.
Гул в голове становился всё громче, как будто Уэй слышал его на самом деле, а не в своём воображении, это было гораздо более реально, чем наркотический сон. Кровь пульсировала в висках, жар волнами расходился по телу. Наверное, это близкий обморок. Ещё одна волна жара — самая сильная — и Джерард повалился, как будто что-то ударило его в спину с необычайной силой, но сознания не потерял. А в следующую секунду вид безоблачного голубого неба сменился жижей мутно-кофейного цвета, а нос и рот заполнила ледяная вода.
Откуда здесь вода, — успел подумать Джи, прежде чем мощный поток понёс вперёд его барахтающееся тело. Жидкость заливала глаза и уши, но хуже всего — он хлебнул прилично, когда, не ожидая наводнения, вдохнул от испуга. Глотку заполнила горечь, на зубах заскрипел песок, и, пытаясь вынырнуть, Джерард лишь нахлебался ещё. Он напрасно пытался выплюнуть отвратительную жижу, отдающую пылью и тиной, и паника вдруг отчаянно заколотилась в его мозгу. Перед глазами замелькали пёстрые картинки: вот Джи четырнадцать лет, и соседские мальчишки глумятся над его болезненным видом и вечными синяками у глаз, а вот один из них толкает его в глубокий пруд. И под дружный хохот остальных один из этих ублюдков прыгает следом — не спасти Уэя, нет: он хватает его за плечи и трясёт так, чтобы голова его ушла под воду. Джи плавает из рук вон плохо, и он наглотался затхлой воды, задыхается, а на глазах проступают слёзы — дальше он помнит смутно, лишь какие-то крики, и кто-то выволакивает его на берег.
