И, вздохнув, Уэй протянул руку к таблетке; белый кружочек на ладони кажется таким безобидным! Неужели он может причинить вред? Может, безусловно — он лично видел разрушенные от наркотиков тела людей: бывших победителей, когда-то богатых жителей центра Шестого… Но все, что сейчас знал Джерард, — это то, что морфлинг исцеляет, спасает от тягостных мыслей, забирает в бездну успокоения. Это именно то, что сейчас было нужно юноше, а потому он задумчиво положил таблетку в рот и, безнадежно махнув рукой, отпил большой глоток вина из бутылки и повалился на кровать, бесцельно уставившись в потолок.
A drink for the horror that I’m in,
For the good guys, and the bad guys,
For the monsters that I’ve been.
Молодой человек ждал, когда же, наконец, подействует волшебная пилюля, когда она заберет страдания и притупит остатки мыслей, сонно блудивших в его мозгу. Время текло, но текло оно быстро или медленно — этого Джерард не мог сказать наверняка. Он лишь слышал, как тикают часы на стене, а его сознание преобразовывало мерное постукивание срелок в замысловатую мелодию, тягучую, словно смола, или… Плачущую, как бокал, наполненный коньяком. Бокал… Он стоял тут же, на столике рядом с вином, и Джи как-то осоловело покосился на него. Контуры хрустального сосуда начали расплываться, и парень, едва ли осознавая происходящее, моргнул и снова посмотрел в сторону бокала — тот все еще терял очертания, изгибаясь под немыслимыми углами и причудливо сверкая искаженными гранями. Джерард завороженно протянул руку, желая потрогать кривившееся, корчущееся стекло, и удовлетворенно хмыкнул, ощутив пальцами его холодную поверхность. Юноша хотел сжать тонкую хрустальную ножку в руке и поднести бокал к лицу, чтобы поближе рассмотреть его словно ожившие вдруг очертания, но сосуд выгнулся — или ему это только показалось? — и со звоном грохнулся на пол. Джи дернулся от неожиданно громкого звука. Ему вдруг стало жаль разбитого бокала, и парень сочувсвенно вздохнул, глядя на осколки подле его кровати. Шмыгнув носом, Уэй снова откинулся на подушки, словно утопая в них, проваливаясь в бездну, и внезапно засмеялся. Сперва это было несколько коротких смешков, напоминающих старательно сдерживаемое хихиканье, а затем юноша расхохотался в голос. Он, пожалуй, не смог бы ответить на вопрос, почему ему так весело, но остановиться не было сил. Он смеялся и ощущал себя так, будто парит в небе, меж пушистых белых облаков, что кружатся вокруг него в волшебном танце, и от этого становилось все радостнее и веселее, как-то легче на душе; восторженная эйфория мощной волной захлестнула сознание.
***
Когда Джерард пришел в себя, он не сразу сообразил, где находится и какая же ужасная катастрофа произошла с ним прошлым вечером. Но, когда он сумел-таки сфокусироваться на лице Маргарет Стамп, начал соображать, что натворил что-то, причем столь серьезное, что ментор, кажется, готова придушить его на месте. Впрочем, слушать женщину у Джи не было ни малейшего желания. Ощущение было такое, будто по голове ударили молотом, и теперь каждый звук отдавался гулким эхом, мешая думать. Свет нещадно резал глаза, будто бы до этого юноша долгие годы томился на дне бесконечно глубокого колодца, и вот теперь поднялся, наконец, на поверхность. Жмурясь, он хотел было отвернуться к стенке, но Маргарет резким движением помешала ему сделать это.
-…назад, я сказала! — приказным тоном велела она. — Что ты, черт возьми, вчера вечером вытворял, где ты достал алкоголь, паршивец? Мне не нужен трибут, который сдохнет в бойне у рога лишь по той причине, что, напившись, не поймет, где небо, а где земля, и профи прикончат его, пока тот соображать будет! Немедленно вставай!
Не совсем понимая, чего от него хотят, Джи пытался слабо бормотать извинения и молить оставить его в покое, но язык, сухой и шершавый, как наждачная бумага, не желал слушаться владельца, словно прикипев к небу, а потому Маргарет Стамп была неумолима. Решительно схватив подопечного за воротник рубашки, она вытащила юношу из кровати и поволокла в ванную комнату, где бесцеремонно заставила его «освежиться»: попросту открыла кран с ледяной водой и окунула голову Джи прямо в холодный поток. Уэй беспомощно дергался, чувствуя, как капли катятся ему за шиворот и окропляют ноги; он булькал, почти задыхаясь, но Маргарет словно не слышала этого, ведь ей же был нужен сильный трибут!
— А теперь — марш на занятия! — прикрикнула она, дав, наконец, Джерарду высвободиться.
Пошатываясь, Джи отстранился от крана, стуча зубами от холода и страха, вонзавшегося в мозг воспоминаниями о том, как много лет назад соседские мальчишки едва не утопили его в пруду. Казалось бы, в раковине утонуть невозможно, но ведь какая разница, в какой воде захлебнуться — проточной или стоячей? Она все равно попадала в легкие, пресекая возможность нормально дышать, а Маргарет, схватив своего подопечного за шиворот, выглядела как одна из тех женщин Шестого дистрикта, что топили в речке по весне новорожденных котят.
Откашливаясь, чувствуя, как его трясет, Джерард слабым движением отпихнул ментора и схватил полотенце, висевшее на крючке, чтобы хоть как-то согреться.
— На арене и не такое будет, парень. Привыкай заранее, — раздраженно бросила Маргарет, наблюдая за трибутом.
— Я могу переодеться? — апатично спросил тот, искоса взглянув на женщину.
— Пожалуйста, номер в твоем распоряжении! — Стамп махнула рукой, но с места не сдвинулась, продолжая внимательно следить за каждым движением Джи.
— Но… — юноша попытался возразить, однако робкое возражение, слетевшее с его губ, было прервано мгновенно:
— Нет, не отвернусь. А ты как хотел? После всего, что ты тут натворил, я не могу тебе доверять. С этого момента буду следить за каждым твоим шагом, за каждым телодвижением, и если твои действия на тренировках покажутся мне неугодными — что ж, придется нянчиться с восемнадцатилетним лбом. Подойду и отведу за ручку в нужную секцию! Все, переоделся? А теперь марш отсюда!
Джи, успевший натянуть тренировочную форму, пока ментор читала нотации, попятился к двери, морщась от головной боли, так и не прошедшей, а лишь усилившейся от холода.
— А завтрак? — только и успел пискнуть парень, прежде чем наставница выпихнула его из комнаты и заперла дверь.
— Завтрак ты безнадежно проспал. Занятия начнутся уже через десять минут, так что придется потерпеть до обеда. Привыкай бороться со своими желаниями — на арене может вообще не быть еды. А некое подобие арены я смогу устроить тебе и здесь, чтобы не оставалось времени на всякую дурь! И запомни: я слежу за тобой. До обеда твои секции — полоса препятствий и растения; после — разведение костра и вязание узлов. А теперь иди, не мозоль глаза!
С этими словами Маргарет буквально вытолкнула Джерарда из лифта, и юноша на негнущихся ногах поплелся в сторону разбитого на секторы зала для тренировок, недоумевая, отчего менторша так к нему прицепилась. Неужели не понимает, насколько безнадежный трибут ей достался? Трибут, напившийся до отключки в надежде забыть, где он находится; трибут, без малейших раздумий проглотивший таблетку морфлинга — наркотика, яда, способного со временем разрушить его мозг и тело; трибут, никоим образом не пытающийся делать что-либо для спасения собственной шкуры и ни капли не раскаивающийся в своем бездействии.
And through it all
How could you cry for me?
Cause I don’t feel bad about it…
***
День обещал быть невыносимо долгим, да и в принципе невыносимым. Тренер в секции с полосой препятствий с суровым выражением лица заставлял Джерарда и нескольких других трибутов лазать по искусственным деревьям, искать брод в фальшивом болоте и уклоняться от всяческих хитроумных ловушек, и Джи машинально подсчитывал, сколько раз он бы умер, если бы все это происходило в реальной жизни, а не на тренировке. Выходило, что тринадцать за два часа — неплохая статистика. А если вычеркнуть те разы, когда молодой человек довольно глупо свалился с дерева, заглядевшись на изящно балансирующую на канате Хелену Сорроу, то выходило и того меньше.
