Мама и папа уехали в то утро в Шарлоттаун, а все остальные дети ушли в школу, так что Рилла и Сюзан были в Инглсайде одни. Как правило, Рилла чувствовала себя превосходно в подобных обстоятельствах. Ей никогда не было одиноко, она любила сидеть на ступеньках или на своем собственном, покрытом зеленым мхом камне в Долине Радуг, с воображаемым котенком или двумя для компании, и сочинять сказочные истории обо всем, что видела, — об уголке лужайки, что выглядел как веселая маленькая страна бабочек, о маках словно плывущих по саду, о громадном пушистом облаке, что плывет совсем одно в небе, о больших шмелях, жужжащих над настурциями, о жимолости, что тянет свои желтые пальцы, чтобы коснуться ее рыжевато-коричневых волос, о ветре, который дует… куда он дует?.. о Петушке Робине, который вернулся опять и расхаживал с важным видом по перилам крыльца, удивляясь, почему Рилла не поиграет с ним. Но сейчас Рилла не могла думать ни о чем, кроме того, что она — какой ужас! — должна нести торт — торт — через деревню в церковь для каких-то сирот. Рилла смутно представляла, что приют находится в Лоубридже и что там живут бедные маленькие дети, у которых нет ни пап, ни мам. Ей было их ужасно жалко. Но даже ради самой сирой из сирот маленькая Рилла Блайт не согласилась бы появиться на людях с тортом в руках.

Возможно, если пойдет дождь, ее не пошлют.

Было непохоже, что может начаться дождь, но Рилла все же сложила ручки — с ямочкой там, где начинался каждый пальчик, — и сказала горячо:

— Пожалушта, дорогой Бог, пушть польет шильный дождь. Пушть льет как иж ведра. Или… — Рилла подумала о другой спасительной возможности, — пушть Шужан шожжет торт… шожжет шовшем.

Увы, когда пришло время обеда, великолепный торт, пропеченный как раз в меру, с начинкой и с глазурью, уже стоял на кухонном столе. Это был любимый торт Риллы — «серебристо-золотой торт» звучало так роскошно, — но она чувствовала, что никогда больше не сможет съесть ни кусочка такого торта.

И все же… не гром ли это там над холмами за гаванью? Может быть, Бог услышал ее молитву? Может быть, будет землетрясение, прежде чем настанет время идти? Не может ли у нее, на худой конец, начаться боль в животе? Нет. Рилла содрогнулась. Это будет означать касторку. Уж лучше землетрясение!

За обедом остальные дети не замечали, что Рилла, сидящая на своем собственном милом стульчике с дерзким белым утенком, вышитым шерстью на спинке, была очень молчалива. Эгоишты! Если бы мама была дома, она заметила бы это. Мама сразу увидела, как расстроилась она в тот ужасный день, когда в «Энтерпрайз» напечатали папин портрет. Рилла горько плакала в постели, когда мама вошла и выяснила, что, по мнению Риллы, в газетах печатают только портреты убийц. Тогда маме потребовалось совсем немного времени, чтобы привести все в порядок. Разве приятно было бы маме увидеть, что ее дочь несет торт через Глен, как старая Тилли Корт?

Рилла ела без всякого аппетита, хотя Сюзан даже поставила перед ней ее собственную прелестную голубую тарелку с венком из розовых бутонов — эту тарелку прислала ей на прошлый день рождения тетя Рейчел Линд, и обычно ее ставили на стол только по воскресеньям. Рожовые бутоны! Когда от вас хотят, чтобы вы сделали такую постыдную вещь! И все же фруктовые слойки, которые Сюзан испекла на десерт были очень вкусными.

— Шужан, а не могли бы Нэн и Ди отнешти торт пошле школы? — предложила она.

— Ди хотела после уроков зайти к Джесси Риз, а Нэн и так себе все ноги оттоптала, бегая с поручениями, — сказала Сюзан, полагая, что шутит. — К тому же будет уже слишком поздно. Дамы из благотворительного комитета просили принести все торты к трем, чтобы они успели нарезать их и накрыть столы. Да почему, скажи на милость, ты не хочешь сбегать, Пышечка? Ты всегда считала, что это так интересно сходить куда-нибудь, к примеру за почтой.

Рилла в самом деле была «пышечкой», но очень не любила, когда ее так называли.

— Я не хочу жадевать швои чувштва, — сухо объяснила она.

Сюзан засмеялась. Рилле часто случалось сказать что-нибудь такое, над чем хохотала вся семья. Однако самой ей было непонятно, почему они смеются, ведь она всегда говорила совершенно серьезно. Только мама никогда не смеялась, она не засмеялась даже тогда, когда узнала, что Рилла считает папу убийцей.

— Этот ужин в церкви устраивают для того, чтобы собрать деньги для бедных маленьких мальчиков и девочек, у которых нет пап и мам, — снова принялась объяснять Сюзан, как будто она, Рилла, совсем младенец и ничего не понимает!

— Я шама почти широта, — сказала Рилла. — у меня только одна мама и только один папа.

Но Сюзан лишь снова рассмеялась. Никто не может понять!

— Ты же знаешь, лапочка, твоя мама обещала комитету этот торт. У меня нет времени, чтобы отнести его, а он должен быть отнесен. Так что надевай свое голубое клетчатое платьице и беги.

— Моя кукла жаболела, — сказала Рилла в отчаянии. — Я должна положить ее в кровать и ухаживать жа ней. Может быть, это аммония.

— Кукла дождется твоего возвращения. Ты можешь сбегать туда и обратно за полчаса, — возразила жестокая Сюзан.

Никаких надежд не осталось. Даже Бог подвел ее — не было и признака дождя. Рилла, чувствуя, что вот-вот заплачет, не стала больше спорить. Она поднялась наверх и надела свое платье из дымчатой кисеи и воскресную шляпу, украшенную маргаритками. Возможно, если она будет выглядеть прилично, никто не подумает, что она похожа на Тилли Корт.

— Я думаю, что лицо у меня чиштое, но, будьте добры, пошмотрите жа ушами, — с большим достоинством сказала она Сюзан.

Она боялась, как бы Сюзан не отругала ее за то, что она надела лучшее платье и шляпу.

Но Сюзан лишь придирчиво осмотрела ее, вручила ей корзинку с тортом, велела не забывать как нужно себя вести, и, ради всего святого не останавливаться, чтобы поговорить с каждой кошкой, какая встретится ей на пути.

Рилла состроила сердитую гримасу Гогу и Магогу и вышла из дома. Сюзан с нежностью смотрела ей вслед.

— Подумать только! Наша малютка уже такая большая, что совсем одна несет торт в церковь, — пробормотала она, отчасти с гордостью, отчасти с грустью, и снова занялась своими делами, не ведая о том, какой пытке подвергла крошку, за которую с готовностью отдала бы жизнь.

Такого унижения Рилла не испытывала с тех пор, как однажды уснула в церкви и свалилась со скамьи. Обыкновенно она любила ходить в деревню, там можно было увидеть так много интересного. Но сегодня веревка, на которой миссис Картер Флэгг развесила свои великолепные лоскутные одеяла, не удостоилась даже взгляда Риллы. Оставил ее равнодушной и чугунный олень, поставленный мистером Огастесом Палмером во дворе своего дома. Прежде она никогда не могла пройти мимо этого оленя, не пожалев, что такой же не стоит на лужайке перед Инглсайдом. Но что теперь были чугунные олени? Жар солнца рекой струился между двумя рядами домов, и все были на улице. Две девочки прошли мимо, перешептываясь. О ней? Она попыталась вообразить, что они могут говорить друг другу. Мужчина, проезжавший по дороге в бричке, остановил взгляд на Рилле. На самом деле он просто спрашивал себя, неужели это малышка Блайтов… настоящая маленькая красавица — честное слово! Но Рилле казалось, что взглядом он пронзил ее корзинку и увидел торт. А когда Энни Дрю проезжала мимо со своим папой, Рилла не сомневалась, что смеются они именно над ней. Энни было десять, и Рилла считала ее очень большой девочкой.

У дома Расселов стояла целая толпа мальчиков и девочек. Ей пришлось пройти мимо них. Это было ужасно — чувствовать, как сначала все смотрят на нее, а потом переглядываются. Она прошла мимо, приняв отчаянно гордый вид, и они все решили, что она чванится и надо бы немного сбить с нее спесь. Уж они покажут этой гордячке с кошачьей мордочкой! Задается, как все эти инглсайдские девчонки! А все потому, что живут в большом доме!