— Я привезу его завтра, — сказал Гилберт.
— Дети будут с нетерпением ждать его приезда, — улыбнулась миссис Паркер.
— Вы очень добры, — отозвалась Аня.
— Без сомнения, все к лучшему, — загадочно заверила Заморыша Сюзан, войдя в кухню.
— Очень любезно со стороны миссис Паркер избавить нас от Уолтера, Ануся, — сказала тетя Мэри Мерайя, когда Паркеры уехали. — Она говорит, что Уолтер ей, пожалуй, даже нравится. Странные бывают у людей вкусы, не правда ли? Ну, возможно, теперь, по меньшей мере следующие две недели, я смогу входить в ванную, не опасаясь наступить на дохлую рыбу.
— На дохлую рыбу, тетя! Вы же не имеете в виду…
— Я имею в виду именно то, что говорю, Ануся. Я всегда говорю то, что думаю. На дохлую рыбу! Ты когда-нибудь наступала босой ногой на дохлую рыбу?
— Не-ет… но как…
— Вчера вечером Уолтер поймал в ручье форель и пустил ее в таз с водой, чтобы она оставалась живой, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан. Судя по ее тону, она легко относилась к этой истории. — Если бы форель так и плавала в тазу, все было бы в порядке, но она каким-то образом умудрилась выскочить и издохла ночью. Разумеется, если людям непременно надо вечно ходить босиком…
— Я руководствуюсь правилом никогда ни с кем не ссориться, — заявила тетя Мэри Мерайя, вставая и покидая комнату.
— Я полна решимости не позволить ей вывести меня из равновесия, — твердо сказала Сюзан.
— Ох, Сюзан, пожалуй, она и вправду немного действует мне на нервы… хотя надеюсь, такие мелочи не будут так сильно волновать меня, когда все это будет позади… Но я думаю, это в самом деле отвратительное ощущение, когда наступаешь босой ногой на дохлую рыбу.
— Разве не лучше наступать на дохлую рыбу, чем на живую, мама? Дохлая не будет извиваться, — вставила Ди.
Поскольку всегда во что бы то ни стало следует говорить правду и только правду, приходится признать, что хозяйка Инглсайда и ее служанка захихикали.
Итак, все было решено. Однако вечером в разговоре с Гилбертом Аня все же выразила сомнение в том, что Уолтеру будет хорошо в Лоубридже.
— Он такой впечатлительный и одарен таким богатым воображением, — заметила она задумчиво.
— Даже слишком богатым, — отозвался Гилберт, который был очень утомлен после того, как за день — если процитировать Сюзан — «родил трех младенцев». — Этот ребенок, Аня, боится подняться по лестнице в темноте. Я уверен, ему будет очень полезно пообщаться несколько дней с детьми Паркеров. Он вернется домой совсем другим мальчиком.
Аня больше не возражала. Гилберт, несомненно, был прав. Без Джема Уолтеру, вероятно, одиноко, да и принимая во внимание то, как сложились обстоятельства два года назад, когда на свет появился Ширли, было бы лучше, чтобы и на этот раз Сюзан имела как можно меньше обязанностей сверх ведения хозяйства и терпимого отношения к присутствию тети Мэри Мерайи, чьи две недели уже растянулись до четырех.
Уолтер лежал в постели без сна и пытался, дав полную волю своей фантазии, отделаться от навязчивой мысли о том, что на следующий день ему предстоит уехать из дома. Он обладал удивительно ярким и живым воображением. Оно было для Уолтера великолепным белым скакуном, похожим на того, что был изображен на красивой картинке, висящей на стене у его постели, и на нем можно было галопом мчаться вперед или назад во времени и пространстве. Опускалась ночь — высокий, темный, с крыльями, как у летучей мыши, ангел, живущий в лесах мистера Эндрю Тейлора на южном холме. Иногда Уолтер радостно приветствовал его… иногда представлял его так живо, что начинал бояться… Уолтер драматизировал и олицетворял все, что окружало его в его маленьком мире: и Ветер, что рассказывал ему сказки перед сном, и Мороз, что побивал цветы в саду, и Росу, что выпадала так серебристо и бесшумно, и Луну, которую — он был уверен в этом — можно поймать, если только пойти ночью на вершину того дальнего фиолетового холма, и Туман, что приходит с моря, и само великое Море, всегда меняющееся и всегда остающееся прежним, и таинственный морской Прилив… Для Уолтера все они были живыми существами. И сам Инглсайд, и ложбину, и кленовую рощу, и болото, и берег гавани населяли домовые, эльфы, дриады, водяные и русалки. Черный гипсовый кот на каминной полке в библиотеке был волшебным. Ночью он оживал и крался на мягких лапах в темноте из комнаты в комнату, вырастая до невероятных размеров. Уолтер сунул голову под одеяло и задрожал. Он всегда пугал себя своими собственными фантазиями.
Возможно, тетя Мэри Мерайя была права, когда сказала, что он «чересчур нервный и легко возбудимый», хотя Сюзан никогда не могла простить ей этого. Возможно, была права и тетушка Китти Мак-Грегор из Верхнего Глена, которая считалась ясновидящей и однажды, глубоко погрузив взгляд в дымчато-серые, обрамленные длинными ресницами глаза Уолтера, сказала, что у него «старая душа в юном теле». Быть может, старая душа знала слишком много такого, что не всегда мог понять юный ум.
Утром Уолтеру сказали, что после обеда папа отвезет его в Лоубридж. Он промолчал, но в конце обеда от волнения у него перехватило горло, и он быстро опустил глаза, чтобы скрыть затуманившие их слезы. Однако недостаточно быстро.
— Неужели ты собираешься зареветь, Уолтер? — с негодованием воскликнула тетя Мэри Мерайя, словно шестилетний мальчуган был бы опозорен навеки, если бы заплакал. — Уж если кто вызывает у меня подозрение, так это плаксы. И ты не доел мясо.
— Я съел все, кроме жира, — сказал Уолтер, храбро сморгнув слезы, но все еще не осмеливаясь поднять глаза. — Я не люблю жир.
— Когда я была ребенком, — заявила тетя Мэри Мерайя, — мне не разрешалось любить или не любить то, что мне клали на тарелку. Ну, ничего, миссис Паркер, вероятно, излечит тебя от некоторых из твоих нелепых представлений. В девичестве она была Уинтер… или Кларк? Нет, скорее всего Кембл. Но Уинтеры и Кемблы — люди одного склада, они не потерпят никаких глупостей.
— Ох, пожалуйста, тетя Мэри Мерайя, не пугайте Уолтера перед поездкой в Лоубридж, — сказала Аня, в глубине ее глаз вспыхнула искорка раздражения.
— Прошу прощения, Ануся. — В голосе тети Мэри Мерайи звучало глубочайшее смирение. — Мне, разумеется, следовало помнить, что я не имею права ничему учить твоих детей.
— Пропади она пропадом, — пробормотала Сюзан, выходя на кухню за десертом — любимым «королевским пудингом» Уолтера.
Аня почувствовала себя ужасно виноватой. Гилберт бросил на нее немного укоризненный взгляд, словно желая сказать, что она могла бы проявить чуть больше терпения в отношении бедной, одинокой старой женщины.
Сам Гилберт явно чувствовал себя неважно. Все знали, что он очень переутомился, работая все лето без единого дня отдыха, и, возможно, присутствие тети Мэри Мерайи было большей нагрузкой для его нервов, чем он согласился бы признать. Аня решила, что осенью, если все будет хорошо, отправит его — как бы он ни противился — на месяц в Новую Шотландию — пострелять бекасов.
— Как вам нравится чай? — с раскаянием спросила она тетю Мэри Мерайю.
Тетя Мэри Мерайя поджала губы:
— Слишком слабый. Но это не имеет значения. Кого волнует, придется ли старухе по вкусу чай или нет? Некоторые люди, впрочем, считают меня желанной гостьей.
Какова бы ни была связь между двумя последними предложениями тети Мэри Мерайи, Аня почувствовала, что выяснять это в данный момент ей не по силам. Она заметно побледнела.
— Я, пожалуй, поднимусь к себе и прилягу, — сказала она громко, поднимаясь из-за стола. — Я думаю, Гилберт, тебе лучше не задерживаться в Лоубридже… и стоило бы, наверное, позвонить мисс Карсон.
Она поцеловала Уолтера на прощание довольно невнимательно и торопливо — было очень похоже на то, что она совсем не думала о нем. Уолтер очень надеялся, что не заплачет. Тетя Мэри Мерайя поцеловала его в лоб — так неприятно, когда на лбу остается мокрый след поцелуя, — и сказала:
— Веди себя прилично за столом, когда будешь в Лоубридже, Уолтер. Смотри не объедайся. Будешь объедаться, придет большой черный человек с большим черным мешком, в который он сажает всех непослушных детей.
