Они звучали как наказ в борьбе за дело Советской власти, за светлое будущее. Кончил говорить Ленин, покатилось в ответ по рядам мощное «Ура!».

В тот же день прямо с Ходынки отправились мы бить Колчака. И каждый из бойцов уносил в своем сердце дорогой образ Ленина. Мы клялись драться с врагом, не щадя сил, а если потребуется, то и жизни. И слово свое сдержали. Наказ Ильича защищать народную власть мы выполнили с честью, хотя много жарких схваток с врагом пришлось нам выдержать именно под влиянием ленинской речи. Под влиянием этой незабываемой встречи вступил я, рядовой пулеметчик, в великую партию коммунистов…[32]

Молодой пулеметчик И. А. Чупрынин прошел большой боевой путь. Он участвовал в боях у Перми, Кургана, Челябинска, под Ростовом и Новосибирском. И везде и всюду ленинские слова вселяли уверенность в свои силы. И вот теперь, будучи помощником комиссара, он нес ленинское слово бойцам экспедиционного отряда.

Вступали в разговор и другие командиры, начинались воспоминания. Взводный Н. П. Доценко уж в который раз рассказывал бойцам о том, как однажды в Приморье (под Манзовкой) красноармейцев уж очень сильно донимал вражеский бронепоезд и заставлял, как говорится, целовать землю. Хорошо, что не растерялся помкомдив Вострецов: приказал он вручную внести орудие на сопку, сам стал за наводчика и несколькими неожиданными выстрелами накрыл белогвардейский бронепоезд. «Мы поднялись в атаку и легко захватили подбитый бронепоезд, — заканчивал рассказ Доценко и восклицал: — Вот он какой, наш Вострецов! Да с ним в огонь и в воду можно идти. С ним не только Пепеляева поймаем, но и Охотское море покорим!»

А между тем «Ставрополь» и «Индигирка» не стояли неподвижно во льдах, а медленно и упорно продвигались вперед. Они останавливались лишь тогда, когда получали опасные пробоины и повреждения.

Впоследствии в своем донесении Кожанову Н. Н. Азарьев писал: «9 мая в 19 час. открылся полуостров Кони. 10 мая пробиваемся по сплошному ледяному полю… В 3 часа 15 минут пробиваемся малым ходом вперед, придерживаясь курса норд-норд-вест.

В 11 часов открылся о-в Завьялов. Идем дальше малым ходом. 21 час. 35 мин. — из-за невозможности двигаться дальше застопорили машину. Комиссар Богданов и я стараемся убедить т. Вострецова и комиссара его т. Пшеничного о необходимости стоянки, но получаем ответ, что идти надо. 11 мая в 3 часа 15 минут по приказанию, начальника экспедиционного отряда т. Вострецова дали малый ход. Идем, придерживаемся курса норд-вест 45°. Лед очень крупный и почти непроходимый. В 12 часов стоим во льду из-за невозможности двигаться вперед. 12 мая стоим во льду. 13 мая в 9 час. 5 мин. по настоянию начальника экспедиционного отряда т. Вострецова… дали ход. В 10 час. ввиду невозможности двигаться дальше застопорили машины. Стоим во льду. Дует свежий ост, снег, пурга, дрейф на вест. 14 мая в 6 час. 30 мин. ветер стих…

В 12 час. по настоянию т. Вострецова дали ход. В 15 час. 20 мин. из-за невозможности продвигаться вперед застопорили машину. Прошли около 3-х миль… 15 мая в 8 часов обнаружили на „Ставрополе“ течь форпики. Откачали воду, оказалась срезанной одна заклепка у 2-го шпангоута правого борта на один фут ниже ватерлинии. Исправили повреждение, зачеканив заклепку…»[33]

Командующий судами был человеком отваги, и ему принадлежит немалая заслуга в успешном окончании «ледового похода», но ведь он нес личную ответственность не только за восемьсот жизней красных бойцов и за жизнь своих моряков, но и за сохранность кораблей; ему по долгу службы приходилось быть осторожным. Кроме того, он действовал согласно инструкции командующего морскими силами Дальнего Востока. Азарьев был сторонником того, чтобы подождать хорошей ледовой обстановки в какой-нибудь тихой гавани Камчатки, не рисковать экспедицией, ибо с Охотским морем шутки плохи. И здесь у них с Вострецовым, по-видимому, бывали разногласия. Немного спокойнее написан рапорт И. И. Вологдина, который чаще всего был на стороне С. С. Вострецова. В одном из своих докладов Кожанову военный моряк Вологдин писал: «10 мая… пробивались во льду… испытывая сильные удары льда о корпус, 10 и 11 мая положение то же. 12 мая стояли затертые льдами. 13 мая с 9 до 10 часов пробовали пробиваться, но безуспешно. В этот день шел снег и дул свежий ост. После 17 часов до рассвета 13 мая снежная пурга с порывами ветра до 8 баллов. С полудня 14 мая пробовали около двух часов с лишним работать машинами, но безуспешно. 15 мая после полудня снова пробовали работать машинами, но также безуспешно. 16 мая стояли затертые льдом.

17 мая пробовали около трех часов пробиваться во льдах, но к полудню пришлось прекратить работу машин из-за течи на „Ставрополе“. После обеда снова начали работать, а в 21 час застопорили машины. 18 мая дважды пытались пробиваться во льду. 19 мая так же. 20 мая стояли затертые льдами… С 12 по 26 мая на „Индигирке“ был обнаружен срыв около 10 заклепок, давших значительные течи, каковые были закреплены болтами»[34].

Эти два документа, дополняющие друг друга, не только характеризуют трудности ледового похода, но и неравную схватку людей большевистской закалки с разгневанной морской стихией. Сталь не выдерживала под натиском льда, а люди рвались к победе.

Один из участников похода, П. Федоров, рассказывал, что «…суда, натыкаясь на крупные глыбы льда, сотрясаясь от ударов и захлебываясь пробоинами, ныряли и качались в волнах. Матросы и красноармейцы посменно чинили их, помпами и ведрами выливали воду»[35].

Мужество моряков и красноармейцев, их воля к победе преодолели все. Командиры и политработники добивались от личного состава экипажей и от красноармейцев твердого выполнения распорядка дня, соблюдения постоянной чистоты на кораблях, что сыграло важную роль в успешном завершении похода. Посетив 6 мая «Индигирку» и обнаружив беспорядок, С. С. Вострецов отдает приказ № 4 по экспедиционному отряду:

«Посещенное мною сегодня судно „Индигирка“ произвело на меня самое удручающее впечатление. Повсюду в трюмах и на палубах царит грязь и беспорядок. Судно, по-видимому, не мылось и не приводилось в порядок со дня отплытия из Владивостока. Комполитсостав совершенно не обращает внимания на порядок и чистоту в жилых трюмах для красноармейцев. Воздух в трюмах невозможен…

Категорически приказываю привести судно „Индигирку“ в должный порядок и чистоту. В трюмах все грузы привести в порядок и сделать проходы для хождения красноармейцев.

За грязь и беспорядок на судне „Индигирка“ и за халатное отношение к своим прямым обязанностям: моему помощнику т. Безродному, главврачу т. Подгорбунскому на первый раз ставлю на вид.

Помкомсудами т. Вологдину провести срочно чистку и уборку судна под своим наблюдением, для чего взять в помощь матросам необходимое число красноармейцев. Тов. Безродному всеми мерами содействовать т. Вологдину…»[36]

Особенно трудным периодом этой одиссеи было время с 12 по 29 мая, когда корабли по нескольку раз в день прилагали титанические усилия, чтобы вырваться из ледяного плена. За 17 дней красно-багровое солнце только два раза на несколько часов появлялось на горизонте. Все остальное время стояла туманная мгла или шел колючий ледяной снежок. Погода угнетала бойцов. В довершение ко всему кончились запасы пресной воды.

В середине мая корабли экспедиционного отряда были прижаты льдами ближе к Охотскому берегу. Где-то недалеко была бухта Нагаева, которая, согласно лоции, должна была быть очищена ото льда. По приказу И. П. Уборевича здесь должен быть высажен десант красноармейцев, чтобы разоружить белогвардейцев в Оле. Но 15 мая 1923 года на «Ставрополе» неожиданно была получена телеграмма командования: «Охотское побережье до Олы включительно очищено от белобанд. В Оле убит начальник штаба белобандитского отряда полковник Авдюшев. По сведениям белых, в Охотске отряд Ракитина насчитывает около 120 человек, в поселке Булгино отряд Яныгина — 30–40 человек. В Аяне отряд Пепеляева — в 200–300 человек»[37].