Беллатрикс провела рукой вдоль спины.

— Да, это была я, не так ли? — пробормотала женщина. — Я вспомнила сейчас… Тогда я была ослеплена такой огромной яростью, что я почти забыла… И я обрушила ее всю на тебя…

Гермиона поджала губы, когда перед глазами пронеслись воспоминания об ужасной агонии, и она почти разозлилась снова, когда почувствовала, как мягкие губы прижались к одной из длинных изогнутых линий на ее спине, прямо к чувствительному месту между лопатками.

У нее перехватило дыхание от ощущения на теле мягких теплых губ Беллатрикс. Она громко захныкала и слегка выгнулась, когда Пожирательница медленно провела губами вдоль всего шрама.

Ой! Что она…?

Беллатрикс расположила руки по обе стороны от Гермионы, чтобы нависать над ее обнаженным телом, а затем ведьма начала целовать шрамы до тех пор, пока ее губы не достигли ямочек у основания позвоночника, так же одарив их поцелуем.

К этому моменту Гермиона уже хаотично вздыхала, все мысли о гневе и обиде испарились в попытках не сжимать судорожно простынь, и она не могла протестовать, когда Беллатрикс схватила ее за плечо и развернула на пылающую спину.

— Беллатрикс, — смущенно произнесла она.

Она была такой жалкой. Почему Беллатрикс имела такую силу над ней? Подобные извинения были совсем не в репертуаре ведьмы.

Оказалось, что она ошибалась, и эти извинения были словно оружие массового поражения, разработанное специально для уничтожения силы воли гриффиндорки.

Справедливости ради, это, вероятно, не сработало бы, если б она, черт возьми, не лежала бы там полностью голой.

Идиотка.

— Как насчет этих? — произнесла Беллатрикс в уголок ее губ, поддразнивая легким поцелуем, а затем скользнула вниз, когда Гермиона инстинктивно попыталась поцеловать эти соблазнительные губы.

Чертова дьяволица.

Женщина с вороными волосами коснулась кончиками пальцев кривых шрамов на шее гриффиндорки.

Она не знала, во что играла женщина, но в этот момент она была готова покорно проиграть.

— Сивый, — выдохнула Гермиона и снова хныкнула, когда Беллатрикс зарычала, целуя шрамы с жаром, словно она ненавидела всего лишь мысль о том, как брюнетка получила их, будто она могла стереть их губами.

От этих действий в груди словно разрастался шар тепла.

Гермиона дрожала, изо всех сил пытаясь держать руки при себе, когда Беллатрикс прикусила ее плечо. Пожирательница сжала пальцами ее запястье и подняла руку, чтобы пройтись кончиком своего носа вдоль бицепса Гермионы, аж до сгиба ее локтя, оставляя за собой сотни мурашек на коже.

Беллатрикс накрыла надпись на ее руке своим ртом, напрягшись, но при этом оставаясь в этой точке.

— …а этот?

— Ты, — прошептала Гермиона и почти задохнулась, когда Беллатрикс подарила этому шраму особый глубокий поцелуй.

Грязнокровка.

Язык очерчивал серебристые линии, врезанные в ее кожу, а большой палец вырисовывал круги на ее запястье. А потом Пожирательница начала медленно втягивать кожу с ненавистным словом, которое она давно собственноручно выгравировала холодным лезвием ножа под звуки криков Гермионы.

Наконец, она поняла, что Беллатрикс продолжала извиняться перед ней.

Когда женщина опустила ее руку на кровать, на надписи появился маленький синяк, похожий на сине-красный цветок.

— Беллатрикс, — выдохнула Гермиона, но не получила ответа. Две руки скользнули по обе стороны, вдоль ее тела, и нос зарылся в самую глубокую впадину над ключицей, где красовался еще один шрам.

— А этот? — спросила Беллатрикс тяжелым хриплым голосом.

— Ты, — простонала Гермиона, уже ожидая поцелуя, которым она так наслаждалась.

Все тело было словно в огне. Ей хотелось плакать; ей казалось, что она парит. Ее сжавшиеся от холода соски нуждались в необходимом внимании, но Беллатрикс спустилась вниз, отмечая нежным поцелуем каждый найденный шрам.

— И здесь?

— Ты.

Поцелуй чуть ниже ее груди.

Гермиона напрягла нижнюю часть живота в тот момент, когда женщина провела дразнящим языком прямо к центру ее пресса, вырисовывая круги у пупка, а затем Беллатрикс скользнула ниже, чем когда-либо прежде, заставляя ее напрячься всем телом.

Ведьма никогда не делала этого для нее раньше. Гермиона никогда не спрашивала почему. Она думала, что Беллатрикс не особо любила женщин подобным образом, или, возможно, считала это неприятным, или что-то еще, или она была слишком высокомерной и думала, что слишком хороша, чтобы делать подобное для кого-то. Гермиону это никогда не заботило, ведь Беллатрикс вытворяла чудеса пальцами…

Но теперь, когда ей представился шанс, Гермиона вдруг захотела этого больше всего на свете.

И ведь речь шла о Беллатрикс, для нее это было сродни подвигу.

— А как насчет этого? — зашептала женщина, глядя сверкающими глазами на Гермиону.

— Ты, — рвано выдохнула Гермиона, когда Пожирательница накрыла ртом украшенную шрамом тазобедренную кость и начала посасывать кожу.

Гермиона напряглась всеми мускулами, подумав на мгновение, что она попросту развалится, когда руки Беллатрикс коснулись внутренней стороны ее бедер и медленно развели ноги.

Беллатрикс поцеловала чуть выше лобка, а затем остановилась, заставив гриффиндорку скулить в отчаянии.

— А что насчет всего этого? — прошипела Беллатрикс, одаривая горячим воздухом ее влажные розовые складки.

Сильная дрожь потрясла нервную систему Гермионы.

— Пожалуйста, — умоляла она, не желая играть в эту игру, не заботясь ни о чем, кроме ощущения порочного рта прямо там, и Беллатрикс знала об этом.

— Кто сделал это с тобой, малышка? — яростно потребовала ведьма, большим пальцем проводя по блестящим от влаги складками, обнажая вход перед прохладным воздухом, дразня.

Гермиона ахнула, а Беллатрикс ухмыльнулась.

— Кто сделал все это с тобой? Отвечай мне, Гермиона.

Ее имя произнесли этим сексуальным томным голосом.

— Ты! — всхлипнула Гермиона. — Все это ты, Беллатрикс… Пожалуйста!

Ее наградой был язык, ныряющий прямо в ее складки, бесстрашно скользящий к открытому входу. Весь низ наполнился жаром, и Гермиона закричала. Она попыталась поднять бедра вверх, когда язык Беллатрикс коснулся клитора, но была прижата сильной рукой к простыням.

Как и во всем остальном в своей жизни, ведьма безо всякой сдержанности погрузилась в Гермиону. Язык был ловким и сильным, скользя вверх-вниз, и ведьма была действительно чертовски хороша для той, кто делал подобное впервые.

Гермиона сжала бедрами бледные аристократические скулы. Густые шелковистые кудри накрывали их, и она еле сдерживалась, чтобы не схватиться за эту вороную гриву, чтобы наклонить в сторону, чтобы она смогла видеть происходящее каждую секунду, но она понимала, что если отважиться на это, то потянет слишком сильно, а она не могла рисковать, не могла даже представить, чтобы Пожирательница остановилась. Она стонала, наслаждаясь ощущением горячего рта Беллатрикс, извиваясь от ловкости ее языка.

Беллатрикс очерчивала круги вокруг клитора, безжалостно дразня, подбираясь все ближе и ближе, но не касаясь, заставляя Гермиону срываться.

— Беллатрикс… Блять! — заскулила она, и ведьма ухмыльнулась.

Другие делали это раньше для Гермионы, но она никогда не ощущала себя так, никогда не чувствовала себя так хорошо.

Беллатрикс была повсюду.

Просто было что-то в том, как лицо Беллатрикс, мать ее, Лестрейндж зарывалось в ее складки, как женщина лизала ее так, словно она была самой прекрасной на вкус. Это заставляло ее тело дрожать.

И этот проклятый язык, оскорблявший ее, обливавший бесчисленным потоком грязи, ранивший ее столько раз, теперь делал безумно приятно.

Это был катарсис.

Их взгляды встретились. Бездонные черные глаза сверкали, заставляя ее сердце пропустить удар. Беллатрикс внезапно втянула набухший клитор в рот, медленно посасывая этот комок нервов, выпятив при этом свою пухлую нижнюю губу, которую Гермиона так ненавидела и обожала одновременно.