Это была, возможно, единственная в мире вещь, которую она могла произнести и шокировать Беллатрикс настолько, чтобы она удержала шквал ярости, выходящую из-под контроля.
Женщина сделала шаг назад. Она изучала девушку сверкающими глазами, а затем попыталась продолжить нападки.
— Закрой свой рот, грязнокровка. Хватит нести это дерьмо, — выплюнула Беллатрикс, но ее голос был высоким, отчаянным и, как показалось Гермионе, испуганным.
Если она не могла разрушить все с помощью ярости и ненависти, ведьме пришлось бы столкнуться со своей болью лицом к лицу, и она точно никогда этого не хотела.
Гермиона видела, как снова возводятся барьеры, и Беллатрикс убегала от того, чего не в силах была понять.
От сочувствия.
— Я серьезно…
— Я сказала, заткнись! Я знаю, что ты пытаешься сделать, но я не куплюсь на это, слышишь меня? Ты лгунья, как и все они, и я не нуждаюсь в тебе, или в ком-либо еще здесь для меня! — кричала Беллатрикс с тяжело вздымающимся корсетом. — Особенно не в такой жалкой суке!
Выдохни сквозь боль. Перенеси это, как истинная гриффиндорка, будь сильной.
— Как я уже сказала, тебе не нужно верить мне. Однажды я сказала тебе, что имела ввиду то, что сказала, и доказала это, вернувшись к тебе, и сделаю это снова. Нравится тебе это, или нет, но я единственная, кого ты оставила здесь, и пока ты действительно не прогонишь меня, я буду здесь для тебя, пока не закончится то, что мы здесь с тобой начали.
Гермиона ожидала, что Беллатрикс начнет кричать, орать и снова издеваться над ней, спорить и дразнить ее, может даже потянется за палочкой, но ничего из этого не случилось.
Вместо этого ведьма отшатнулась, ошарашенная словами Гермионы.
Я серьезно. Не позволю всему, что произошло в эти последние месяцы, кануть в лету, даже если нужно, чтобы я была с ней в самый уязвимый момент.
Даже если она причинит адскую боль.
Была длинная напряженная тишина.
— Убирайся, — прошептала Беллатрикс. Слезы текли по ее лицу, а нижняя губа дрожала. — Просто… Убирайся.
Гермиона колебалась, и Беллатрикс зашипела сквозь сжатые зубы:
— Убирайся! Просто убирайся, убирайся, убирайся, ВОН ОТСЮДА!
Голос женщины поднялся до крика, и Гермиона мудро решила подчиниться, когда Беллатрикс взмахом палочки разнесла пьедестал на кусочки.
Да, пора идти.
Гермиона проскочила мимо Беллатрикс с достоинством, на которое была только способна в тот момент. Она слышала, как женщина начала кричать ужасным скорбным голосом у нее за спиной, как тогда, когда она потеряла Волан-де-Морта.
И она потеряла его снова, только в ином смысле.
Гермиона услышала взрывы и треск заклинаний, звучащих позади нее. Беллатрикс впала в беспомощную ярость, направив ее на крестраж, лежащий в углу темной комнаты.
Она могла лишь захлопнуть дверь за собой и сбежать в коридор, где все еще можно было расслышать звуки хаоса, от которых кровь застывала в жилах. Крики раненой Беллатрикс заставляли что-то сжиматься внутри, и она влетела в хозяйскую спальню, захлопнув за собой еще одну дверь.
Это было недостаточно. Она бросила оглушающие чары, чтобы заглушить звуки, но даже тогда до нее время от времени долетали неразборчивые вскрики.
Гермиона прислонилась лбом к двери и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.
Что я творю? Недоумевала она, сражаясь с таким знакомым страхом, что Беллатрикс снова слетела с катушек. Я должна уйти. Я должна бежать отсюда, прежде чем у нее щелкнет что-то в голове, и она придет за мной…
Но она этого не сделала.
Она не станет. Я знаю, что не станет. Возможно, она не сильно изменилась, но она могла сделать со мной что угодно там. Вместо этого, она направила палочку на пьедестал. Она больше не хочет причинять мне боль. И она… Она пыталась защитить меня совсем недавно. Мне все равно, что она сказала, она пыталась уберечь меня, держать в безопасности.
Она заботится обо мне.
Озарение вдруг накрыло сознание Гермионы, от чего она замерла на середине вдоха.
Вероятно, это была правда. Если бы она прислушалась к голосу своей обожаемой логики, любимой рациональности, если бы села и все бы обдумала как следует, она бы не смогла отрицать эту истину.
Беллатрикс заботилась о ней.
Как много и почему не имело значения, ведь слово «забота» и Беллатрикс никогда не появлялись в одном предложении, не считая сестер, и это шокировало. Ошеломляло настолько, что было крайне трудно поверить.
И внезапно Гермиона осознала еще одну, гораздо более поразительную вещь.
— Я тоже забочусь о ней…
Гермиона подняла голову и уставилась на дверь, смотря в никуда, ошеломленная осознанием.
Не то, чтобы она совсем раньше этого не замечала. В последнее время она все больше ощущала, что это запретное влечение превращается в чувства иного рода, но они обе непреклонно игнорировали реальность слишком долго, и теперь, наконец, пришлось столкнуться с этими шокирующими фактами.
После этого маленького эпизода не было смысла это игнорировать. Появился путь к стальному, усиленно охраняемому сердцу Беллатрикс, и Гермиона, видимо, обнаружила его, ведь прямо в тот момент дом дрожал от ярости ведьмы, а не тело гриффиндорки.
Я не могу поверить. Я не могу в это поверить. Как я могу заботиться о Беллатрикс, мать ее, Лестрейндж? Как? Но так оно и есть! Оставаться здесь на протяжении стольких дней… Дело не только в избегании Гарри и Рона, или, прости Господи, в сексе! Я была здесь с ней неделями!
Я сказала ей, что буду с ней, для нее, до самого конца…
До момента, пока она сама меня не прогонит.
Отлично. Просто потрясающе.
Дом загрохотал от особенно злобного заклинания, от чего Гермиона подпрыгнула, отвлекшись от размышлений, а потом прислонилась к стене головой в разочаровании.
Неизвестно, насколько еще хватит Беллатрикс, и у нее не было никаких идей, как можно было помочь женщине. Лучше всего оставить ее. Гермиона вздохнула и сделала то, что сделал бы любой разумный человек, утомленный и поглощенный своими мыслями.
Она вошла в ванную, чтобы принять душ.
Примерно спустя час Гермиона вышла после долгого горячего душа и рухнула на кровать лицом в подушки. Они так сильно пахли Беллатрикс, ароматами сосен и ведьмовского шампуня.
Гермиона вдыхала медленно и глубоко. Ее мучило понимание того, насколько она стала зависима от этого запаха.
Дом перестал трястись. Она лежала голая на кровати, перегревшись в душе, где пыталась выжечь кипятком все скопившееся за последние часы.
И к чему мы пришли?
Дверь внезапно заскрипела, от чего она мгновенно напряглась, но не подняла головы и не потянулась, чтобы укрыть себя.
Зачем беспокоиться? Беллатрикс уже все видела раньше, и не единожды. В любом случае, гриффиндорка слишком напряжена, чтобы двигаться.
Не говоря уже о том, что она бы выглядела слишком слабой и уязвимой, а это было последнее, что бы она хотела продемонстрировать Беллатрикс прямо сейчас.
Ладно, хорошо, да, она понимала, почему Пожирательница сорвалась на ней, но она не хотела оправдывать ее, и она не хотела играть в эти игры, притворяясь, будто бы ничего не произошло.
Прямо сейчас, по крайней мере.
Гермиона без сомнения знала, что она ни на секунду не позволит им вернуться к тем отношениям, которые у них были месяцами ранее. Если Беллатрикс снова атакует ее, если сделает это, если Беллатрикс еще хоть раз попробует причинить ей физический или эмоциональный урон, тогда Гермиона уйдет, уйдет, непременно уйдет.
Она понимала, что между ними происходило что-то нездоровое, что-то неправильное. Однако оставаться с этой женщиной рядом не тоже самое, что быть безвольной тряпкой, позволяющей делать с собой, что в голову взбредет.
Она услышала, как ведьма выдвинула ящик, что-то бросила в него, от чего был громкий стук, а затем захлопнула.
Вероятно, Беллатрикс испустила последний гнев на крестраж. Гермиона не была уверена, что женщина знала о крестражах столько же, сколько она и ее друзья, но даже если она и не знала, все равно крестражи были почти неуязвимы.
