— Давай завтра договорим. Сегодня хотелось бы закончить хотя бы то, что уже написано, — Никита посмотрел на меня. — Ты ведь сможешь завтра прийти?
Я кивнул. А что мне оставалось?
Мы принялись прогонять последний раздел.
— Маловато шуток, — сказал Никита. — Никуда не годится.
Последние страницы действительно были скучноваты. Мы некоторое время зубоскалили, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь смешное, но после целого дня оба устали, и у нас ничего не получалось.
— На антресолях есть подшивка немецких юмористических журналов, — с сомнением сказал Ник. — Полезешь? Я из-за ноги не могу.
Домашней лестницы у Никитоса не было. Пришлось принести стул со спинкой. Я взобрался на эту спинку, оказавшись на столь хлипкой опоре непозволительно высоко. Открыл дверцу антресолей. Ник при этом стоял коленом на сидении, чтобы стул не опрокинулся, и поддерживал меня руками. Я принялся рыться во множестве ненужных книг, перекладывал их с места на место, пытаясь найти журналы.
Ладони Никиты лежали у меня на пояснице, а его лицо, хочешь или не хочешь, находилось на уровне моего таза. Я не знал, смотрит ли Ник мне между ног, но даже и случайного его взгляда было бы достаточно, чтобы увидеть, как прямо перед его глазами торчит, то и дело дергаясь от возбуждения, мой член.
Когда я соглашался влезать на спинку стула, не думал, что так будет. Теперь же не знал, куда деваться, что делать. Хотелось побыстрее найти проклятые журналы, но их не было видно, а мои лихорадочные движения только подымали лишнюю пыль.
— Может, тут их нет? — спросил я, взглянув вниз. — Давай я уже слезу!
— Нет, они там, — Никита поднял голову. Его лицо было пунцовым. Он отчего-то смущался. — Посмотри слева!
Я снова стал рыться на антресолях, то и дело поглядывая на Ника. Его голова вроде бы была повернута в другую сторону, но кто его знает, куда он на самом деле смотрит. Даже отвернув лицо, он ведь мог коситься мне между ног! От глаз Никиты до моего члена, блин, было не больше десятка сантиметров. Может, и меньше! Не увидеть торчащий возбужденный стержень было просто невозможно, как бы его ни скрывала широкая одежда!
Я все еще пытался придумать, что с этим делать, когда Никита вдруг сместил уставшую руку чуть ниже. Ладонь случайно чиркнула по моей ягодице, мы оба вздрогнули, но Ник уже положил пальцы мне на бедро, сразу под краем шорт, на голую кожу.
— Посмотри глубже! — сказал Ник, сделав вид, что ничего не случилось. Его глаз, конечно, видно не было.
Я не мог пошевелиться, так меня обожгло этим прикосновением. Сердце стучало, заглушая все звуки мира. Глаза застилала пелена.
— Там слева должно быть!
Ну ладно, бог с ним, с этим случайным касанием, но теперь ведь Никита сжимал рукой мое бедро. Да еще и так высоко! Он сам-то чувствует, что вытворяет? И с собой, и со мной!
Я ощущал его ладонь очень остро. Она сжималась на бедре в добром десятке сантиметров выше коленки, и это лишало меня способности думать и действовать. Я стоял, не в силах пошевелиться. Меня охватывало сильнейшее возбуждение, лишающее воли, заслоняющее собой все другие ощущения. Меня переполняло желание! От пальцев Ника будто бил электрический ток. Он пронзал все мое тело, доводя меня буквально до сумасшествия. Я пытался взглянуть на книги на антресолях, но не мог. Все мое существо скручивало от возбуждения!
А Ник, будто нарочно, еще сдвинул свою ладонь по бедру чуть ниже и тут же поднял ее обратно, но не остановился, а скользнул еще выше, забравшись большим пальцем… О господи, его большой палец оказался под нижним краем шорт!
Я чуть не сошел с ума. Глаза застилал туман. В голове было пусто. Сердце колотилось, как отбойный молоток. Я был готов кричать, я был готов лезть на стенку…
— Мне кажется, журналы сразу за школьными учебниками, — сказал Никита.
Он совсем охрип.
Я глянул вниз. Теперь голова Ника была повернута чуть под другим углом, теперь он мог смотреть на мой дергающийся член в упор. Если, конечно, вообще смотрел в ту сторону.
И, как нарочно, ладонь Никиты снова задвигалась по ноге. И, о святой Гете и его фаусты, оказалась еще выше! Елки! Теперь под краем шорт скрывалось пол-ладони, не меньше!
И вторая рука вдруг пришла в движение, спустилась с поясницы вниз, пусть не через ягодицу, но по косточке таза, по бедру, и тоже остановилась у нижнего края шорт, забравшись большим пальцем под ткань.
Я шумно сглотнул. Что же он со мной делает! Не могу я больше! Не могу!
— Ну, нашел?
Я глянул невидящими глазами в левый угол антресолей, как Ник и просил, и вдруг понял, что там действительно лежит подшивка. Я вытащил ее, перехватив несколько книг, которые едва не повалились на пол, поставил их на место и закрыл дверцу.
— Все, есть! — крикнул я. — Спускай меня!
Никита поднял голову. Его лицо горело.
Все это сумасшествие ты не только мне устроил! Ты и над собой поиздевался!
— Опусти сначала одну ногу, — сказал Ник. — Я не могу убрать колено, иначе стул перевернется, так что осторожнее!
Руки Никитоса крепче сжали мои бедра.
Я, чувствуя, что в любой момент могу свалиться, опустил одну стопу на сидение, рядом с коленом Ника. Потом стал опускать вторую, но Ник не перехватил меня за поясницу, его ладони на бедрах только помешали, и я потерял равновесие. Журналы улетели в одну сторону, я, вскрикнув, повалился в другую, прямо на Никиту, и мы разом грохнулись на пол.
Все произошло настолько неожиданно, настолько быстро, что Никита не успел среагировать. Я, падая, повалился всей своей тяжестью ему на живот и с размаху придавил его больную ногу. Ник дернулся, переваливаясь на бок. Я неловко развернулся и оказался на спине, с громким звуком ударившись затылком об пол. Стул грохнулся в другую сторону.
Мы замерли: я на спине, Никита рядом, на боку, неловко подвернув под себя травмированную ногу. Сверху на нас сыпалась пыль.
— Как ты? — спросил я, морщась от боли в затылке.
Теперь я разобрал, что упал на руку Никитоса, она была у меня под спиной. Вторая его рука пересекала мой живот наискосок и, ухватившись во время падения за мой локоть с противоположной стороны, до сих пор его сжимала. Тело Ника лежало на боку, наклонившись в мою сторону, придавливая меня своей тяжестью.
Едва я все это осознал, как сразу всем телом ощутил бешеный стук Никитиного сердца.
Ник повернул голову и посмотрел мне в глаза. Мы должны были заворочаться, поднимаясь. Мы должны были встать на ноги. Мы должны были стряхивать с себя пыль. Вместо этого мы замерли, не шевелясь.
Лицо Никиты нависало надо мной, было рядом, совсем рядом, в каких-то сантиметрах от моего. Его взгляд со столь близкого расстояния казался мягким, хрупким, уязвимым. Огромные глаза были влажными и беззащитными. Они находились настолько близко, что загораживали собой все остальное, весь мир. Они и были миром, всем миром, без остатка…
Я почувствовал, как что-то у меня внутри сжимается от невыразимой… Любви? Боже, как же я люблю этого парня!
Ник наклонил голову и снова застыл. Он смотрел на меня, а я растворялся в двух его карих озерах, таких чистых, глубоких, бездонных…
Время остановилось. Звуки замерли. Мы не дышали. Во всей вселенной существовали лишь глаза Никиты…
Он приблизился ко мне еще на миллиметр…
И в следующее мгновение к моим губам прикоснулись его губы. Они были жесткими, шершавыми, тугими, но сразу же потеплели, стали мягче и податливее.
Этот легкий, едва ощутимый поцелуй длился всего секунду, полсекунды, но он наполнил меня светом, теплом и радостью. Я чувствовал лишь губы Никиты, и лишь эти губы и были важны…
Глаза Ника остались рядом. Они продолжали смотреть на меня, вглубь меня, туда, где уже нет ни глаз, ни сердца, ни человеческого тела, а есть лишь комочек чего-то, что трепещет под этим взглядом…
Я осознал, что все это время не дышал, и вдохнул. Вдохнул и Никита.
И снова потянулся губами к моим губам…
В этот момент в замке входной двери заскрежетал ключ. Мы вздрогнули, будто очнувшись. На лице Никиты отразился испуг. В панике он лихорадочно завозился, пытаясь подняться на ноги, но у него ничего не получалось, что-то ему мешало, и он в ужасе задергался. Я выскользнул из-под него, вскочил и помог встать. Потом схватил подшивку журналов, благо она не разорвалась. Ник поспешно захромал к окну, развернулся, прислонился к подоконнику.
