Когда Андрей приезжал к Шведову, такого строго карантина не было, но всё равно кого попало не пускали – больница-то инфекционная. Тогда вместе с другими посетителями Казарин пользовался дырой в боковом заборе.

Дыру заделали, но, присмотревшись, Андрей увидел, что доски висят кое-как. Раздвинул их, протиснулся, в спешке поцарапал руку.

Приёмный покой виднелся вдалеке. Стараясь не попасть раньше времени на глаза, Андрей сначала шёл за кустами, потом стал огибать с тыльной стороны одноэтажное, розового цвета зданьице. Обогнул, и оказался перед входом в него.

Взгляд зацепил вывеску: «Морг». Рядом со ступеньками был пандус: по нему в этот момент два мужика в грязно-белых халатах везли каталку, накрытую серой накидкой. «Молодая ещё, – безразлично проговорил один. – Жить бы да жить…»

Андрей глянул на каталку и понял, что речь о ком-то, кто закрыт серой синтетической тканью. В три шага подскочил к санитарам, протянул руку к покрывалу.

– Куда, чёрт, лезешь?!

– Молодая! Кто она – молодая?

– Тебе-то какое дело? Студентка. Приехала на каникулы из Саратова…

– А почему здесь?

Молчавший до этого второй санитар скупо обронил:

– Вирус. В три дня сгорела.

«Студентка… Саратов… Три дня… Три дня назад Шурочка была здорова…»

Он радостно отдёрнул руку, но тут же устыдился своей радости.

«Родителям-то как! А другу?» Тревога вмиг смыла радость. «Шурочка где-то здесь… Не на этой каталке, но где? В морге? В палате?»

Казарин, уже не прячась, быстро зашагал к приёмному покою. Там стоял гомон, ходили туда-сюда люди: кто в белых халатах, кто в синих. Андрей схватил за рукав оказавшуюся рядом женщину: широкую, грудастую, с громким прокуренным голосом.

– Вам чего? – рыкнула она.

– Жена тут моя… Где-то в больнице…

– Как вы сюда попали?

– Жена… Она медсестра… Привезли утром…

– Вы поглядите на него! Это что у нас за охрана?

На зычный голос оглянулась проходившая мимо молодая женщина в белом халате и аккуратной белой шапочке.

– Что здесь происходит?

Остановилась, усталым взглядом посмотрела на Андрея.

– Сказали: тут моя жена… Медсестра она… Раскатова… Шурочка.

– Сегодня несколько человек привезли. Добавили. Наших сил не хватает. Вон та из 12-й поликлиники. Кажется, Сашей зовут. Саша! Как твоя фамилия?

– Раскатова…

Андрей услыхал голос и весь обмяк. В области сердца снова кольнуло. Это был голос Шурочки. Повернулся и увидел её.

– Шурочка! А я думал: всё! Валентин Васильна брякнула… Увезли тебя! Холера!

– Их всех привезли на машинах, – улыбнулась молодая женщина. – Люди нам нужны срочно. Готовимся к возможному наплыву холерных…

– Нет, она просто дура. Ляпнуть такое! Хотел её пригласить на свадьбу. Теперь – пошла к чёрту. Свадьба будет! Понимаешь?

Обрадованная при виде Андрея Шурочка моментально изменилась в лице. Умом давно понимала: когда-то ей придётся услышать о его свадьбе. Но если так, то лучше услыхать от других. А тут он сам выплёскивал на неё своё счастье.

– По… поздравляю…

– Вы посмотрите на неё: она не понимает!

Казарин не мог устоять на месте. Вертелся, быстро переступал с ноги на ногу. Только сейчас до него дошло, кого он едва не потерял. Подтолкнул под локоток бабу – иерихонскую трубу. Заглянул в глаза молодой врачихи. Кивнул в сторону Шурочки.

– Она ничего не понимает! Вы видите? А я всё понял! Свадьба будет! Наша!

Андрей вдруг замолк, подкаменел лицом, будто заглянул в нечто такое, что мог разглядеть он один. И с надеждой в голосе спросил:

– Ты согласна?

Виктор Вдовин – слесарь экстра-класса – пришёл в депо в свой отгульный день. Была среда, на путях, густо разветвившихся перед большим почернелым зданием, стояли и двигались электровозы. Ломкий весенний воздух оскольчато дробили гудки, переклики людей. Солнце сверкало в извивах накатанных рельсов, в стёклах машин, то и дело выезжающих из тёмного зева депо и готовых к дальней дороге. Какой-то машинист, проезжая мимо, узнал Вдовина.

– Ловишь, нет? – свесился он из окна.

– Скоро буду ловить! – скрипуче крикнул тот, задрав голову. – Только не рыбу.

Машинист ничего не понял, фыркнул и, уезжая, долго смотрел на Вдовина странным взглядом. От стоящего электровоза поздоровался рыжий патлатый ученик слесаря. Вдовин поскрипел возле него, подсказал, как лучше закрепить хомут на трубопроводе. В это время из-за соседней машины появился мастер механического цеха Антипов.

– A-а, Витéля! – увидел он своего слесаря. – Чего не отдыхается? Гудит-зовёт родной завод?

– У меня к тебе дело, Сергей Иваныч. Серьёзный разговор.

Мастер нахмурился. Он подумал, что Вдовин пришёл отпроситься ещё на один день: заработанных отгулов у слесаря было много.

– Сейчас приду. Жди возле моей «бендежки».

Вскоре он подошёл, пропустил Вдовина в стеклянную огородку, которую все называли «антиповой бендежкой».

– Ну, какой такой разговор? – начал он расстёгивать телогрейку. – С Люськой, что ль, будете расходиться? Иль сходиться, я что-т всё перепутал.

– Увольняюсь я у тебя.

Мастер так и сел, где стоял.

– Ты што, Витéля? А куда пойдёшь?

– В рыбинспекторы.

На озабоченном лице Антипова появилась облегчённая улыбка. В городе, кроме депо, было ещё два завода. Соберись Вдовин туда – привет классному слесарю. А тут, значит, новая блажь. Мастер дрогнувшей рукой вытащил сигаретку, протянул пачку Вдовину, но спохватился, что тот не курит, и с надеждой заговорил:

– Зря это, Витéля. Хорошую специальность хочешь на какое-то собачье занятие сменять. Нет, нет: оно тоже необходимо – такое дело. Но ты ж рабочий человек! Золотые, как это говорят, руки. Жисть, конечно, сейчас враскос идёт. Зато у нас здесь тепло, светло и мухи не кусают. Рыбки вон в аквариуме плавают. А в инспекторах этих? Подстрелят тебя где-нибудь браконьеры, – мастер засмеялся, – и никто, как это говорят, не узнает, где могилка твоя.

Вдовин невнятно скрипнул. Антипов подался ухом к нему.

– А? Ты чево-то сказал?

– Силы зря не трать. Этот разговор, Сергей Иваныч, извини за выраженье, в пользу бедных.

Мастер поглядел на Вдовина и понял, что Витéлю «забрало».

У него это случалось. Если другого человека увлеченье слегка покачивало на своих волнах, не повёртывая течения жизни, то Вдовина будто водоворотом затягивало. Сначала на его пухлом, круглом лице замечали странную усмешку. Полные губы как-то сразу тонынали, утягивались вбок, ноздри надувало и в синих Витéлиных глазах начинали посверкивать первые сполохи страсти. При этом он всё чаще лохматил и дёргал свой белобрысый чубчик, словно тот ему чем-то мешал.

Потом Витéля на некоторое время становился непроницаем, и это напоминало сдавленное затишье перед грозовым неистовством. Он набирал книг, разыскивал знатоков, сидел у них до ночи, пока жёны, зевая, не заговаривали о каких-то собаках, которые кого-то ищут – сбились с ног, а где найти – не знают. Наконец, наступал момент, когда Вдовин уже не мог удержать распиравшую его любовь. Он обрушивал её на каждого встречного-поперечного, особенно приставал к машинистам, и те, опасаясь обидеть слесаря-аса, с деревянными лицами слушали скрипучий захлёб, смотрели сверху вниз на мелкорослую фигурку, удивляясь, откуда у северного человека, и не мальчишки уже, столько страсти.

Но страсть проходила, оставляя памятки в окружении Вдовина, а то и на нём самом. Рыбки, которыми мастер заманивал слесаря, появились в цехе после очередного вдовинского увлечения. В самый разгар его влюблённости в гуппи и меченосцев в депо взялись за перестройку условий труда. Покрасили бледно-зелёной краской станки, Вдовин принёс аквариум. На этом реорганизация закончилась – деповское начальство переключилось на другие дела. Однако и Витéлина страсть вскоре стала гаснуть. Дома у него все десять аквариумов затянуло водорослями, рыбки передохли, и Вдовин задарма раздал дорогие стеклянные ящики, которые когда-то делал на заказ.