— Убив его?

— Это зависит от определения существования. Некоторые части его мозга выживают в компьютере. По его собственному мнению, он живет.

— Но вы не получили его согласия. Вы не оставили ему выбора. Возможно, он предпочел бы умереть.

— Истинно так. Он действительно хотел умереть. Но в данных обстоятельствах его желания были неуместны.

— Значит, это было убийство.

— Так ли? Он исчез как Омир, но он вновь появился - как Римор.

— Нет. Омир, который исчез, не является Римором, который вновь появился. Где сердце Омира? Его руки? Как он может улыбнуться? Его тело мертво.

— Он не мертв. Он бессмертен.

— Он был лишен жизни бессмертием.

Лоу вздохнул.— Вы настолько запутаны эмоционально, что не можете рассуждать. Но, возможно, ваши чувства - повод для вас. И, возможно, если бы я был гоминидом, я бы тоже почувствовал одну из ваших странных эмоций. Какую именно, я не уверен. Жалею, что одну? Неважно. Я хотел бы указать вам на одну возможность. То, что осталось от Омира, я думаю, можно спасти, но цена высока, ибо человеческое эго – самая хрупкая вещь. Готовы ли вы принять в свой разум другой разум? И сможете ли выжить? Как минимум, это будет означать потерю вашей собственной личности как Джеймса Андрека, и это, конечно, может быть невозможно для вас или для любого другого гоминида. И все же я упоминаю об этом.

Андрек ничего не понял из этого.

Лоу уставился на него, рассуждая. — Вы, гоминиды, иногда за гранью понимания. В данный момент, Дон Андрек, вы, молча, беспомощно боретесь против своей судьбы. И все же вы должны служить дверью в будущее. Это я открыл вам это будущее, но, кроме Оберона, вы больше всего ненавидите меня. Возможно, вы найдете хоть какое-то утешение в том, что как только я умру, вы возродитесь.

Андрек медленно выдохнул. Что он мог сказать? Сказать было нечего. — Сколько времени осталось? — тихо спросил он.

— Очень скоро. Секунды. Смотрите за часами на потолке. Когда красная стрелка совместится с черной...

Андрек бросил взгляд на циферблат и сделал быструю оценку.

Около тридцати секунд. Это было любопытно. Он видел, как Лоу устанавливал эти часы, предвещая кульминацию, которая наступала буквально через несколько секунд. Если бы он вовремя это понял, то смог бы сбежать. Но теперь он ничего не чувствовал, даже злости на себя за то, что был дураком. — Омир, мне очень жаль, — пробормотал он себе под нос.

Лоу поднял глаза. — Что, что вы сказали?

Но Андрек не мог ответить, даже если бы захотел, потому что он сидел на краю стола в парализованном страхе, наблюдая, за светящимся синим кругом вокруг головы основателя Риторнель.

Ореол быстро рос и вскоре полностью окутал паломника. Он пульсировал со странной переливчатостью.

— «И вот», — подумал Андрек, — «сотрясение возвещает о своем пришествии даром преображения тому, кто совершил паломничество и сохранил веру, хотя только свою собственную». (Но какой еще вид существует?)

Развивающееся сотрясение уносило урсекту. Лоу снова становился ядерным – Омега нашла паломника.

В одно мгновение внезапно сгустилась смертельная тишина, а в следующее мгновение, казалось, вся вселенная взорвалась внутри Андрека.

Он был схвачен неведомой силой, его тело распростерлось в титанических объятиях пространства-времени, и он мгновенно треснул, как прут. Все это было сделано с ним в самое короткое мгновение, среди судорожного чудовищного движения, но без боли. А потом все закончилось, и он остался один, плывущий в темноте. Он не мог видеть свои руки перед лицом, и когда он попытался прикоснуться кончиками пальцев к щекам, он не смог этого сделать. Потрясенный, он попытался найти свою грудь. Это было бесполезно. Он в тревоге сжал челюсти, но понял, что у него нет зубов, челюстей, скелета или тела. У него не было никакого сенсорного восприятия. Он не мог позвать, потому что у него не было голосовых связок.

Он был крошечным пятнышком интеллекта, бесцельно плывущим в вечности, существующим только, как он подумал, потому что он помнил, что когда-то был человеком, когда-то устроившимся в отзывчивой трехмерной вселенной, которая признала его существование. Ход времени закрылся над ним. Он плыл по течению в Бездне.

20. В музыкальной комнате

«Невозможно объяснить полное одиночество. Никто, кто не был в Бездне, не может знать этого. Пока я был там, некоторые вещи прояснилось. А некоторые – нет. Если я когда-нибудь выберусь из Бездны, моей первой заботой будет Омир. Я не знаю, что делать с Аматар. Было бы немыслимо забрать ее в это место мрака и небытия. Нет, Риторнеля не будет. Мне немного приятно думать, что великий план Лоу будет сорван. С другой стороны, если я когда-нибудь выберусь из Бездны, то стану антиматерией и никогда не смогу жениться на Аматар. Между тем, бездну пришлось пережить. Поначалу это было приятно. Быть единственным во вселенной – значит быть самой вселенной. И быть в состоянии помнить все, секунда за секундой, когда угодно, может быть очень приятно. И вот я вспомнил свой десятый день рождения. Премьеру поэзии моего брата в Большом Театре Горис-Кард. Мой первый день в Академии. Порот. Вечер с Аматар. А потом начинается самое страшное. Когда я нахожусь на полпути, я вспоминаю, что это не первый раз, когда я вспоминаю. Нет, не первый раз… не второй… и не сотый. А после воспоминаний приходят значения, символизм, колебания. Но это должно было продолжаться. Из-за страха. Страха, что если я когда-нибудь вообще перестану думать, то не смогу начать все сначала и перестану существовать. С чего бы мне начать все сначала? Со мной больше никого не было. В этом месте не было никакого стимула, ничего, что могло бы меня разбудить, ничего, что могло бы обеспечить непрерывность, кроме воспоминания о моей последней мысли. Но так дальше продолжаться не могло. Если это вечность, то пусть в ней будет порядок. И так я повторял все воспоминания своей жизни. Каждый день жизни, каждый час и каждую минуту… все, что я мог вспомнить… вплоть до сотрясения. Каждому завершенному воспоминанию о моей жизни я давал номер. И когда я снова вспоминал свою жизнь на протяжении ее лет, я давал ей следующий, более высокий номер. А потом еще выше. Снова, и снова. Таким образом, я повторил свою жизнь восемьсот сорок шесть тысяч девятьсот четыре раза. И тогда я, казалось, вспомнил, что все это я делал раньше, и что однажды количество превысило миллион, прежде чем я все забыл и начал снова. И как раз, когда я готовился начать снова, пришло второе сотрясение диплона».

(Андрек, в Бездне).

В девятом часу четвертого дня после его отъезда из Большого Дома Андрек появился в музыкальной комнате. Способ его прохода охрана никогда не могла объяснить. Никто не видел как он вошел. Защитный барьер затронут не был. Никакая сила для прохода не использовалась. Как будто он каким-то образом материализовался из ниоткуда.

Глаза Андрека скользнули по маленькой аудитории. Место было тихим, пустым. Когда он посмотрел на консоль, из потолочных динамиков донесся голос.

— Кто там?

— Привет, Омир. Это я – Джим, я вернулся.

Наступила минута тишины. Затем снова голос, верящий и неверящий: — Джим - мальчик! Ты сделал это! Они не убили тебя!

Воздействие этого простого вопроса на Андрека был удивительным даже для него самого. Он не слышал голоса своего брата восемнадцать лет, и с детства не слышал этот термин привязанности от своего брата. И теперь это приветствие пришло от почти неодушевленной вещи из печатных плат и транзисторов, с достаточным количеством частиц оригинального головного мозга Омира, чтобы поставить под сомнение идентичность всей технической сборки. В горле Андрека невольно раздался низкий мучительный стон, такой отчаянный звук, что его собственные волосы встали дыбом. Он резко сдержал себя.

— Джим? Что ты сказал? — спросила консоль.

Андрек восстановил контроль над своей речью. — Да, я сделал это. Они пытались убить меня. Но я ушел.